Последняя попытка оправдаться
Удар по академику был нанесён жестокий и безжалостный. Пётр Леонидович долго не мог прийти в себя. И лишь когда началась зима (18 декабря 1946 года), написал письмо вождю:
«Товарищ Сталин,
лишив меня моего института, меня отстранили от полноценной научной работы, и я это тяжело переживаю.
Я хочу понять причину, почему учёного лишили возможности работать в стране, которая основывает свой рост на развитии науки?»
Так как «никто из руководящих товарищей» не смог разъяснить академику, в чём состояла его ошибка, в своём письме он попытался сам ответить на стоявшие перед ним вопросы.
На «кислороде» задерживаться не стал, считая, что об этом деле «всё уже известно» вождю. Самую главную свою «ошибку» Капица принялся искать в вопросах «получения и использования атомной энергии». Поэтому сразу напомнил Сталину о том, что работа в Первом главном управлении академика очень «тяготила», и что «устраниться» ему «удалось не сразу»: «Вы знаете, как это произошло… По-видимому, я не достаточно учёл, что критика, став известной, может быть неправильно истолкована и вызвать для меня неприятности, как это случилось.
Я считал, что в вопросе атомной энергии для нас самым, главным, является выигрыш времени и средств, чтобы иметь возможность не только догнать, но и перегнать… Нахождение же нового пути всегда проблематично, а в данном случае это усугубляется тем, что американцы, казалось, уже использовали все лучшие возможности. Но я всё же решил попытать счастья, к тому же я считаю, что это и есть настоящая задача для учёного».
Капица, конечно же, не знал, что Сталин давно уже сформулировал главную «задачу для учёного» (советского физика-ядерщика), с большевистской прямотой заявив, что все атомные работы «необходимо вести широко, с русским размахом», не ища при этом «более дешёвых путей». Поэтому все попытки опального академика как-то повлиять на вождя были обречены на провал.
Но Пётр Леонидович всё же хотел предупредить Сталина о том, какой вред науке и стране приносят так называемые «хозяйственники», то есть те, кого поставили командовать учёными:
«… наши «хозяйственники» решили взять в свои руки научную сторону вопроса: отмели в сторону научно-техническое общественное мнение, подыскали трёх знахарей себе по душе, типичных лжеучёных и авантюристов, и, основываясь на их мнении, добились прекращения моих работ. На заседании Совета Министров Первухин и Малышев безапелляционно заявляли, что Капица своими работами вводит наше и мировое общественное мнение в заблуждение, и что в кислородной проблеме нет достижений. Совет Министров согласился с ними, меня устранили, и мои работы прекратили. Ведь после этого логичный вывод только один — наша Академия наук нам не нужна, её надо распустить и сделать новую, а Первухина и Малышева, как сверхучёных, — президентами этой академии».
12 лет прошло уже с тех пор, как Капицу, не считаясь с его собственными намерениями и планами, жёстким силовым приёмом «вернули» из Англии в СССР. Но Пётр Леонидович так и не смог разглядеть главную движущую силу государства рабочих и крестьян, не понял, что в стране Советов «кадрырешают всё». И не просто кадры, а кадры руководящие, большевистские. Они всё вершат, им подчиняются судьбы миллионов!
Капица писал с недоумением:
«Далее оказалось, что Первое главное управление лучше учёных знает, как надо организовывать науку и решать, чем должен заниматься и кем руководиться Институт физических проблем. Спрашивается, к чему тут нужны научно-общественное мнение и устав Академии наук, согласно которому руководство институтов правильно основано на выборном начале?»
И Пётр Леонидович делал печальный вывод:
«Ясно, что всё это ненормально, а причина всё та же: без доверия и уважения к учёным, основанного на мнении других учёных, процветание свободной и продуктивной творческой работы в науке и всего нового, связанного с ней, невозможно».
Академик с тревогой продолжал:
«Наши руководящие товарищи в своём правильном стремлении развивать советскую науку хотят её взять под такой контроль и руководство, которые только мешают работать учёным… Отсюда и вытекают встречающиеся у нас нелепости, как например, с детальным планированием научной работы, ведущим почти к учёту „мысль-часов“ учёного. Это приводит к практике делать ненужный „тарарам“, укрывать неудачи, выдавать векселя и обещания, что в настоящей научной работе невозможно и является ложью, — в здоровых условиях работы учёный не будет и не должен этого делать.
В конце концов, это ведёт к процветанию лжеучёных, образно выражаясь, учёных-знахарей, а не учёных-врачей».
Капица давно понял, на каких принципах строилась работа секретной атомной лаборатории, и потому с грустью просил вождя:
«В создавшемся положении мне остаётся только одно: спокойно и терпеливо ждать. Поэтому я прошу Вас не истолковывать мою работу в уединении как нежелание служить стране, хотя, работая в лаборатории, чувствуешь себя полноценнее как учёный, но и за письменным столом можно делать полезные работы.
Если не будет возражений, то я постараюсь у себя в комнате на даче организовать маленькую лабораторию для элементарных опытов, и было бы очень хорошо, если бы мне разрешили взять к себе моего постоянного ассистента и кое-какие приборы из института».
Просьбу академика Капицы удовлетворили — ему разрешили заниматься наукой. Он стал заниматься ею в небольшом сарайчике у себя на даче в подмосковном посёлке Николина гора. Там и пролетели долгие восемь лет.
Положение Капицы очень напоминало домашний арест или даже «поселение» в строго охраняемой зоне. Ведь он выпал не только из атомного проекта, его вообще изъяли из сообщества учёных, из науки страны. Лишь после смерти Сталина и устранения Берии Пётр Леонидович смог вернуться в свой институт и включиться в активную научную и общественную жизнь.
Судьба же тех, кому Капица дал поистине убийственную аттестацию, назвав «авантюристами» и «лжеучёными», сложилась по-иному. Они уверенно пошли вверх по служебной лестнице. А в 50-х годах даже возглавили атомную отрасль страны (сначала Малышев, а после него — Первухин). Впрочем, об этом речь впереди.
Итак, Капица с советской властью не поладил.
А вот у Курчатова с теми, кто находился выше его по служебной лестнице, конфликтов не было. Почти никогда. Анатолий Александров рассказывал:
«С начальством у него были такие взаимоотношения. Я бы сказал так, что его авторитет у начальства был абсолютно непререкаем… Он сумел себя так поставить, свои отношения, личные, так сформировать со всем начальством, что все они работали абсолютно ему на пользу, и никакого не было сопротивления».
