Графит, «Ф-1» и «РДС»
Февральское (1946 года) письмо Лейпунского (с жалобой на то, что трофейные аппаратура и оборудование используются из рук вон плохо) свою роль, видимо, всё же сыграло. 7 мая на очередном заседании Спецкомитета (на котором и предстал перед коллегами снятый с высоких постов Маленков) этот вопросу был обсуждён первым. Решение приняли такое:
«I. О сроках пуска циклотронов и высоковольтных установок, вывезенных из Германии
Считать необходимым обеспечить пуск циклотронов и высоковольтных установок в 1946 г…».
Обсуждался в тот день и «Отчёт министра цветной металлургии т. Ломако о ходе поставки графитовых блоков…». Постановление по этому поводу было следующее:
«Принять к сведению сообщение т. Ломако о том, что им:
а) привлечены к ответственности лица, виновные в срыве плана производства графитовых блоков для Лаборатории № 2;
б) приняты меры, обеспечивающие поставку до 20 августа с.г. 600 т высококачественных графитовых блоков для Лаборатории № 2».
Хорошей иллюстрацией к сухим строкам протокола могут послужить воспоминания Е.П.Славского, который в ту пору был заместителем наркома Петра Фадеевича Ломако. Ефим Павлович писал:
«Об атомной энергии я тогда, честно говоря, не имел никакого понятия…
Мои знания исчерпывались знакомством с двумя статьями академика И.Е. Тамма [Игорь Евгеньевич Тамм академиком стал в 1953-ом — Э.Ф.], прочитав которые в 1945 году, я был буквально поражён, так как в них сообщалось о делении атома Когда мы учились, атомы считались незыблемыми единицами материи. Мы могли разбираться, и то не всегда очень хорошо, в длиннейших химических реакциях, и в те времена нам трудно было допустить мысль о том, что атом можно разделить.
Вскоре мне Ломако говорит:
— Слушай, ты знаешь Бороду?
— Нет, не знаю.
— Ты с ним, ради Бога, поскорей познакомься. Мы должны сделать для него чистый графит. Эта Борода нас в гроб загонит!
«Почему?» — подумал я.
Оказывается, из нашей электродной массы решили делать для атомных котлов графит необычайной чистоты. Именно такой графит был нужен для реактора Курчатова.
Задачу получения графита нужной чистоты возложили на единственный тогда в Москве завод, который готовил электродную массу и из неё делал чистый графит для ядерной физики».
Этот графит в Лаборатории № 2 ждали с огромным нетерпением, чтобы использовать его в опытном уран-графитовом котле Ф-1. Необходимость сооружения котла вызывала тогда большие сомнения: не опасно ли возводить урановую установку среди кварталов густонаселённой Москвы?
И Спецкомитет принял решение:
«Вопрос о сооружении установки Ф-1 рассмотреть отдельно, поручив т. Курчатову представить Специальному комитету обоснование необходимости постройки установки Ф-1 при Лаборатории № 2, её задачах и месте расположения».
Кураторы Атомного проекта никак не могли понять, зачем вообще нужен опытный котёл, когда можно сразу возводить промышленный. Ведь все необходимые чертежи и расчёты давным-давно добыты разведкой! Для чего тратить время на какие-то «опыты», когда на Урале уже готова площадка для агрегата «А» (он же — объект «А»)?
Вопросы возникали и в отношении КБ-11. И 18 мая Спецкомитет строжайше потребовал:
«… чётко определить, в какие сроки Конструкторским бюро будут созданы окончательно отработанные первые экземпляры «реактивных двигателей» по вариантам № 1 и 2, в каких количествах и когда они будут предъявлены на государственные испытания».
Кураторы проявляли нетерпение. И их можно понять. Уже три года работала Лаборатория № 2, а никакой бомбы ещё и в помине не было!
На том же заседании (18 мая) Спецкомитет определился и с опытным котлом Ф-1:
«1. Принять предложение тт. Курчатова и Ванникова о необходимости ускорения сооружения временной установки Ф-1 на малую мощность при Лаборатории № 2 АН СССР и о проведении в срочном порядке необходимого строительства для установки Ф-1 на площадке завода № 817».
Иными словами, Курчатову удалось-таки убедить коллег в «необходимости сооружения» опытного уран-графитового котла. Однако кое-какие сомнения и опасения всё равно оставались! Отчего и появилась в протоколе заседания осторожная фраза:
«2. Принять к сведению заявление т. Курчатова, что им гарантируется полная безопасность работы временной установки Ф-1…».
10 июня, рассматривая вопрос «о развёртывании работ Конструкторского бюро № 11», Спецкомитет принял решение, звучавшее как приказ:
«Установить, что т. Зернов должен находиться на объекте 550 не менее трёх недель в месяц».
Столь жёсткие меры возникли, видимо, из-за того, что Берия и Маленков жаждали поскорее вернуть доверие вождя. А добиться этого, по их мнению, можно было лишь форсированием работ по созданию атомного оружия.
21 июня 1946 года Сталин подписал постановление Совмина СССР «О плане развёртывания работ КБ-11 при Лаборатории № 2 АН СССР». Вот что в нём говорилось:
«Совет Министров Союза ССР ПОСТАНОВЛЯЕТ:
Принять представленные тт. Курчатовым, Харитоном, Ванниковым, Первухиным и Зерновым следующие предложения о заданиях Конструкторскому бюро № 11 при Лаборатории № 2 АН СССР в плане развёртывания работ указанного бюро:
1. Обязать Конструкторское бюро № 11 (тт. Харитона, Зернова):
а) создать под научным руководством Лаборатории № 2 АН СССР (акад. Курчатов) «Реактивный двигатель С» (сокращённо «РДС») в двух вариантах — с применением тяжёлого топлива (вариант С-1) и с применением лёгкого топлива (вариант С-2);
б) отработанные и изготовленные первые «РДС» в вариантах С-1 и С-2 по 1 экземпляру каждого варианта предъявить на государственные испытания в стационарных условиях: по варианту С-1 — к 1 января 1948 г., по варианту С-2 — к 1 июня 1948 г.;
в) отработанные и изготовленные первые «РДС» в авиационном исполнении в вариантах С-1 и С-2, по 1 экземпляру каждого варианта, предъявить на государственные лётные испытания: по варианту С-1 — к 1 марта 1948 г., по варианту С-2 — к 1 января 1949 г…».
Иными словами, Сталин уже обязывал физиков-ядерщиков создать атомную бомбу. Или «РДС», как отныне стали её называть. Буква «С», завершавшая аббревиатуру, означала, что создававшийся «реактивный двигатель» должен быть не «опытным», а «серийным,».
Года через два, когда первоначальный смысл значения буквы «С» основательно подзабудется, генерал Махнёв станет говорить, что «РДС» означает: «реактивный двигатель Сталина». Но физики будут предпочитать расшифровывать аббревиатуру своего «изделия» более патриотично: «Россия делает сама».
Впрочем, всё это произойдёт ещё очень нескоро.
А пока постановление Совмина чётко указывало физикам, когда они обязаны предъявить на испытания не только сам «реактивный двигатель», но даже его компоненты, такие как «синхронные свечи» (имелись в виду электродетонаторы), «дизельное топливо» (взрывчатое вещество) и так далее.
Заканчивался правительственный документ строгим наставлением:
«Обязать тт. Курчатова, Зернова и Харитона ежемесячно докладывать Специальному комитету при Совете Министров СССР о ходе работ КБ-11».
К этому добавим, что в июне 1946-го Ванникова наконец-то освободили от должности наркома боеприпасов, и он полностью посвятил себя делам, связанным с атомной бомбой. Согласно постановлению Совмина времени на её создание давалось полтора года.
