Создание атомных предприятий
Ещё в октябре 1945 года заместитель наркома внутренних дел СССР (он же начальник 9-го Управления НКВД) Авраамий Завенягин доложил Берии, что на Урале выбраны две площадки для строительства атомных предприятий (их тогда называли заводом № 1 и заводом № 2, а впоследствии переименовали в объекты № 813 и 817). На территории одного из будущих предприятий планировалось установить «аппараты А», то есть промышленные уран-графитовые котлы. Для наработки плутония. Для будущих атомных бомб.
Одновременно на территории Лаборатории № 2 началось сооружение опытного физического уран-графитового котла. Этой стройке Курчатов отдавал много времени и сил. Физик Игорь Николаевич Головин вспоминал:
«Игорь Васильевич не чурался самой черновой работы. Один из рабочих, который помогал Курчатову складывать первые призмы из графита и урана для первого атомного котла, вспоминал, что Курчатов порой сам приходил туда, где перетаскивались десятки и сотни тонн материала, и принимал вместе с рабочими участие в раскладывании графитовых блоков, сам вставлял урановые блочки в рассверленные гнёзда, а когда его просили уйти, говорил:
— Черновая работа определяет успех, её надо выполнять всегда наилучшим образом».
Справедливости ради следует сказать, что и главный куратор Атомного проекта тоже не сидел, сложа руки. Правда, его участие в становлении отрасли была весьма специфическим. Вот свидетельство Юлия Харитона:
«Берия, надо сказать, действовал с размахом, энергично, напористо. Часто выезжал на объекты, разбирался на месте, и всё задуманное обязательно доводилось до конца.
Никогда не стеснявшийся нахамить и оскорбить человека, Берия был с нами терпим и, трудно даже сказать, крайне вежлив. Если интересы дела требовали пойти на конфликт с какими-либо идеологическими моментами, он, не задумываясь, шёл на такой конфликт. Если бы нашим куратором был Молотов, таких впечатляющих успехов, конечно, не было бы».
Это действительно было так. Без твёрдой поддержки сверху, дело с места не сдвинулось бы. Ведь в атомной лаборатории многого не хватало. Электрофизик Владимир Комельков рассказывал:
«Сложнейшим был вопрос о кадрах. В войне погибли тысячи и тысячи талантливых инженеров и учёных. Молодых специалистов выпускалось мало, да и их помощь становилась ощутимой лишь через два-три года…
Не следует думать, что нам, участникам тех событий, были предоставлены особые возможности. Не хватало оборудования, приборов, людей, помещений. Нашими ближайшими помощниками были молодые, только что окончившие техникумы и институты люди, да и их было мало. И, тем не менее, с каждым днём программа продвигалась вперёд».
1 декабря 1945 года вышло постановление СНК СССР № 3010-895сс. Назывался этот документ (его подписал Берия) — «Об организации Лаборатории № 3 Академии наук СССР». Настоятельные просьбы академика Алиханова вывести его из-под подчинения Курчатову были удовлетворены — Абрам Исаакович назначался директором вновь создаваемой Лаборатории, то есть становился таким же начальником, как и Курчатов.
14 декабря на очередном (десятом) заседании Спецкомитета было принято решение «Об организации Конструкторского бюро № 5», то есть того самого подразделения, в котором и предстояло создавать советскую атомную бомбу.
17 декабря Берия подписал ещё одно постановление СНК СССР № 3110-934сс «Об организации Лаборатории № 4 Первого главного управления при СНК СССР». Этот документ обязывал «Первое главное управление при СНК СССР (т. Ванников) организовать Лабораторию № 4 под руководством профессора Ланге».
Фриц Фрицевич Ланге наконец-то получал долгожданную самостоятельность. И начинал заниматься главным своим делом — «процессом разделения изотопов урана методом циркуляционного центрифугирования».
22 декабря на очередном 11-ом заседании Спецкомитета Берия и Маленков отсутствовали. Председательствовал Николай Вознесенский.
В отсутствие главных кураторов заседание длилось недолго, решения принимались «в основном» или переносились на потом. Но проект Постановления Совнаркома о премировании за открытие новых месторождений урана и тория был всё-таки принят.
Приближался первый мирный Новый год, работы по боевой атомной тематике не приостанавливались. 27 декабря 1945 года вышло постановление СНК СССР № 3174-962сс, согласно которому артиллерийскому заводу имени Сталина предписывалось изготовить «три опытных турбокомпрессора РЗВ» для Лаборатории № 2. В документе указывались сроки: первый турбокомпрессор «должен быть готов к 30 марта 1946 года, второй — к 1 мая, третий — к 1 июня».
Под загадочной аббревиатурой «РЗВ» скрывались опытные образцы специальных машин по разделению изотопов урана диффузионным способом.
Постановление подписал Сталин.
Уже в этих мелких деталях (ещё раз обратим на них внимание) советский Атомный проект существенно отличался от аналогичных зарубежных. Ведь ни Рузвельт в США, ни Черчилль или Эттли в Великобритании, ни Гитлер в Германии никогда не подписывали документов, в которых самым подробнейшим образом расписывался каждый шаг будущих исполнителей. А Сталин постоянно отдавал распоряжения типа:
«Обязать Лабораторию № 2 АН СССР (тт. Кикоина и Вознесенского) к 1 января 1946 г. выдать артиллерийскому заводу им. Сталина полный комплект чертежей на изготовление опытных «турбокомпрессоров РЗВ»».
Вождь скреплял своей подписью указания, казалось бы, вполне очевид ные:
«Обязать Наркомтрансмаш (т. Малышева) поставить артиллерийскому заводу им. Сталина… заготовки деталей для „турбокомпрессора РЗВ“… в количествах и сроки согласно Положению № 1».
Мало этого, Сталин подписывал и такие (вероятно, совершенно немыслимые с точки зрения руководителей западных стран) уточнения:
«Обязать Наркомторг СССР., выделить с января 1946 г. артиллерийскому заводу им. Сталина…. лимиты (дополнительно к имеющимся):
а) продовольственные (в месяц)
по 500 руб. по 300 руб. по 200 руб.
на 2 чел. на 5 чел. на 5 чел.
вторых горячих блюд со 100 г хлеба (ежедневно) на 2000 чел…».
