42
Дверь оказалась закрытой. Дробышев постучал и прислушался. Подождав немного, постучал сильней, но в комнате было тихо. Что ж! Придется ждать. Она могла пойти в город, в магазин, к врачу. Это бывало и раньше.
Спускаясь с веранды в маленький, заросший густой травой дворик, он вдруг заметил, что из-за неплотно пригнаных досок забора на него смотрят две женщины. Дробышев узнал в них соседок, поздоровался. Они почему-то растерялись. Не обращая на них внимания, он сел и закурил. Женщины перешептывались, не отходили от забора. Это удивило Федора. Бросив недокуренную папиросу и подойдя ближе, он спросил, давно ли ушла жена. Они переглянулись и замолчали. Потом одна из них сказала:
– Вам надо скорей пойти в ГПУ.
– За мной приходили?
– Нет, вам надо идти туда.
Отойдя от дома, Федор вспомнил, что не видел собаки. «Куда же делся Дин? Может быть, Елена взяла его с собой?»
Часовой при входе в управление, козырнув, сказал с несвойственной ему ласковостью и участием, чтобы Федор зашел к Дмитренко.
– А «хозяин» здесь? – спросил Дробышев.
– Товарищ Чиверадзе болен, – сказал часовой.
Встречавшиеся сотрудники здоровались, как-то странно смотрели и торопились уйти, но Федор этого не замечал. Постучав, он открыл дверь и увидел стоявшего у сейфа Дмитренко.
– Здравствуй, Федор Михайлович! Когда приехал?
– Только что!
– Дома не был?
– Заскочил на минуту, – коротко ответил Федор. – Что случилось, что с Иваном Александровичем?
Андрей Михайлович подошел к Федору, обнял его за плечи и, усадив на небольшой старенький диван, сел рядом.
– Возьми себя в руки, Федор Михайлович! Случилось несчастье, но мы – мужчины и должны уметь переносить любое горе.
– Несчастье? – переспросил Дробышев. – С Иваном Алексадровичем?
– Нет, не с Иваном Александровичем, – ответил Дмитренко, – а с твоей женой.
– С Еленой? – все еще не понимая, переспросил Федор. – Что могло случиться с Еленой?
– Ее вчера вечером убили.
Смысл этих простых слов не сразу дошел до сознания Дробышева. Он взглянул на Дмитренко, увидел его суровое лицо, угадал за внешней сдержанностью глубокую взволнованность близкого человека и тогда только понял все. Елены нет! Никогда он не увидит ее лица, улыбки! Никогда не услышит ее голоса – никогда! Он чувствовал мягкое прокосновение руки Дмитренко к своему плечу, слышал какие-то слова, которые не разбирал, и понимал одно – Елены нет! Мелкими и незначительными сейчас показались ему их споры, ее уход, измена, его мученья. И даже его одиночество! И это случилось теперь, когда она вернулась к нему в самую тяжелую, страшную для него минуту. Вернулась… чтобы умереть! Еще два дня назад они были вместе и он не знал, как сложится у них жизнь. Ему казалось, что прошлое, ее прошлое, будет стоять между ними. Она пришла к нему, а он не понял, ничего не понял! Не оценил ее любви, видел ее нежность и не ответил на нее. А теперь ничего не будет, опять он остался один!
Резкий стук в дверь перебил Дмитренко.
В комнату вбежал дежурный.
– Вас срочно вызывают в аппаратную.
Звонил из Афона Строгов. Из его лаконичных фраз Андрей Михайлович понял, что необходим немедленный выезд всей опергруппы.
– Что у тебя случилось? – спросил Дмитренко. Он понимал, что только очень важные причины могли побудить Строгова вызывать всю группу. – Передатчик, что ли?
– И он тоже! – загадочно буркнул Строгов. – Выезжайте скорей, буду ждать на шоссе у почты.
И он повесил трубку.
Дмитренко вторично вызвал переговорную Афона, но телефонистка ответила, что Строгов уже убежал. Так и сказала: убежал. Видимо, случилось что-то очень серьезное. Дмитренко приказал дежурному немедленно собрать всю опергруппу и приготовить полуторку.
– Пусть горючего возьмут побольше! – крикнул он вслед уходившему дежурному, хотя ехать-то нужно было всего двадцать километров. – За руль, Абзианидзе.
Вернувшись в свой кабинет, Дмитренко позвонил на квартиру Чиверадзе. К телефону подошел Шервашидзе.
– Как там Иван Александрович? – спросил Дмитренко.
– Довели до ручки, а теперь спрашиваете, – ответил Шервашидзе.
– Можно к нему хоть на несколько минут? – попросил Андрей Михайлович.
– Даже на секунду не пущу. Хватит, повеселились! – В ответ на просьбы Дмитренко, переходя на ты, зло буркнул: – Ты что, похоронить его хочешь? Сказал: не пущу! – и повесил трубку.
Тем временем опергруппа собиралась в его кабинете. Дробышев, потрясенный, сидел на диване, возле расположился Обловацкий. На краю письменного стола, упершись ногами в валик дивана, сидел Хангулов. Что ж, это не так плохо. Четыре человека, Абзианидзе пятый. В Афоне ожидали Строгов и Чиковани – семь человек. В крайнем случае можно на месте привлечь пограничников и милиционеров.
– Ивану Александровичу очень плохо, придется ехать без него. На сборы пять минут, – сказал Дмитренко, – возьмите по два пистолета, винтовки, гранаты и по патронташу. Да не забудьте фонари. На месте все узнаем от Строгова.
Обловацкий и Хангулов вышли. Андрей Михайлович подсел к Дробышеву и, обняв его, спросил:
– Может быть, тебе лучше не ехать, Федор?