11. Они живы!
Если бы Новоселов мог подозревать, что форштевень подводного корабля висит над бездной, а корма застряла в расщелине подводной скалы, он отказался бы от попытки перекачать воду из кормовых отсеков в носовые.
Но капитан-лейтенант не знал этого, и экипаж продолжал заниматься выравниванием дифферента.
Трубопроводы покрылись инеем, было холодно и мокро. Процент углекислоты в воздухе достиг верхнего предела, а командир не разрешал использовать запасной баллон. Движения сделались вялыми. Над головой беспрерывно слышался шум винтов, но помощь до сих пор не приходила.
Матрос Лопатин не имел опоры под ногами, он ухитрился привязаться ремнем за трубопровод. Кровоточили руки, порезанные дужкой самодельного ведра. Лопатин задыхался. Кружилась голова.
— Эй, «рычажок»! — кричит откуда-то снизу кок Булгаков. — Принимай банку... Теперь ты превратился в рычаг первого рода.
Лопатин не обижается. Он молча подхватывает банку и передает ее старшине первой статьи- Струкову. У Струкова над головой повис еще кто-то.
Когда люди совсем выдохлись, Новоселов приказал прекратить переноску воды. Во всех отсеках воцарилась мертвая тишина. Окоченевшие от холода матросы лежали, как рыбы, выброшенные на песок, судорожно ловили ртами воздух. Они задыхались, и не было сил пошевелить рукой или ногой. Даже неугомонный кок умолк. Казалось, лодка погрузилась в тяжелый сон.
И все же в недрах стального корабля теплилась жизнь. Молчание первым нарушил матрос Лопатин. Он обнял за плечи Черникова и прошептал:
— Юрик, Ока и Кама впадают в Волгу. Ты никогда не бывал у нас на Волге?
— Нет, как-то не доводилось. У вас там, брат, степи, а у нас леса. Выйдешь утром — каждая сосенка светится. А воздух, что твой мед. А то еще дождем пахнет. В лесных озерах вода глубокая, вверху журавли курлычут. Под ногами мох сухой. Под корягами рыбы этой — видимо- невидимо...
— А у нас больше сухим сеном пахнет. Такие цветы: синие, колючие. А то еще есть на Волге утес...
Черников кладет онемевшие пальцы на клавиши аккордеона, и вот вначале тихо, потом все громче и шире звучит давно знакомая мелодия: «Есть на Волге утес...». Могучая песня, бескрайняя, как волжские просторы. Будто солнце тех неведомых пространств заглянуло в недра стального корабля. Песня рождает думы. Каждому чудится свое. Один слышит шепот тайги, другому мерещатся скрытые туманной дымкой здания Ленинграда, третий будто увидел родной плетень и качающиеся головы пахучих подсолнухов.
Капитан-лейтенант Новоселов невольно поддался общему настроению. Во время похода, пока рядом был командир корабля, Новоселов не чувствовал ни усталости, ни нервного напряжения. Он во всем полагался на командира и, сменившись с вахты, со спокойной совестью укладывался на койку и мгновенно засыпал. Но вот уже неизвестно сколько времени целительный сон не приходил. Да и все будто разучились спатьи пребывали в какой-то полудремоте. Капитан-лейтенант стремился внушить экипажу, что помощь непременно придет, и ему верили. Но у самого у него такой уверенности не было. Теплилась лишь искорка надежды. Все чаще и чаще приходили мысли о Кате, жене. Почему-то сейчас он ее видел на садовой дорожке среди цветущих яблонь. Может быть, потому, что, приехав в родное село в отпуск, он застал ее в саду. Прошел почти год с тех пор, год совместной жизни. Именно о такой подруге и мечтал Новоселов. Чуть застенчивая, влюбленная в него, терпеливо ждущая его из долгих походов. Кто-то сказал, что не легко быть женой моряка. Как это?..
В последнем пожатии руки.
Зовут по местам гудки.
Знают горечь разлуки
Лучше всех моряки...
Да, тогда цвели яблони... А сколько света было вокруг! Солнечные зайчики прыгали по садовым дорожкам. Сады, как в снеговом разливе, небо голубое-голубое, а рядом на теплой земле черноглазая девушка с длинной косой, тоненькая, смуглая. То была весна беспокойных ожиданий. Они читали «Алые паруса», и Катя со смехом говорила, что наконец заявился ее принц, правда, не на сказочном корабле, а на обыкновенном поезде.
Спасибо вам, добрые люди, написавшие прекрасные книги, возвышающие человека и его любовь... Новоселов увез свою «Ассоль» на Дальний Восток, и новый край привел ее в восторг. До этого она никогда не видела моря и сначала боялась его. Теперь она уже привыкла и к морю и к долгим отлучкам мужа. Но каждый раз перед расставанием он улавливал тревогу в ее глазах. И успокаивал:
— Ничего, ничего... Оно же совсем ручное.
Катя устроилась на метеорологическую станцию, и теперь ее труднее стало успокаивать. Она имела дело со стихиями, со штормами, тайфунами. Все эти грозные силы приводили ее в трепет. Как волнуется она сейчас... Но лучше обо всем этом не думать...
Новоселов нахмурился, тронул за рукав Черникова:
— Понятия в вас нет, Черников. Сказано же было: «Катюшу»! А вы тоску на всех нагоняете.
— Есть, — едва слышно отозвался матрос.
...Пять раз ходили водолазы на грунт, но затонувшую лодку до сих пор обнаружить не смогли. Она была где-то здесь, совсем рядом...
Нервничал командир спуска старший лейтенант Козлов, нервничал инструктор Мелешин, Встревожены до крайности были все на спасателе. Да и было от чего волноваться!
Потряс всех доклад водолаза Зеленцова. Он первым спустился на грунт. Лодку не нашел, но увидел массивное бетонное сооружение — огромный сегмент с металлическим кольцом. Потом он насчитал еще несколько сегментов.
Мины!.. Да, большой участок подводного плато был заминирован. Кем? Когда? Может быть, японцами, может быть, американцами. Возможно, плато заминировали еще в минувшую войну. Да, здесь проводились большие по объему работы. Теперь стало ясно, что произошло с лодкой Дорофеева: она подорвалась на всплывшей мине. Мина могла сработать от шума гребных винтов.
Зеленцов, поднявшись наверх и отлежавшись в рекомпрессионной камере, рассказывал водолазам:
— Всякое бывало, а такого еще не случалось. Ну, иду это я на глубину, а на сердце что-то нехорошо. Наверху штормяга, а там тишина, как в глухом колодце. В своей бухте на грунте каждый камешек знаешь, а тут вроде черту в лапы лезешь. Глупые думки в голову приходят. Спуск что-то долгим показался. На шестидесятом метре в ушах колоть стало. А потом азот... А я все вниз падаю. Чувствую: под ногами грунт. Все перед глазами плывет. Стал я двигаться туда- сюда. Зацепил ногой за что-то. Пригляделся — и обомлел. Мина... Вся бородой и ракушками обросла, Стою — и с места сдвинуться опасаюсь. Разглядел-таки: головной взрыватель вроде как бы из пластмассы. Будто новенький. Чуть тронь — и сработает. Дух у меня захватило. Глянул вправо— вторая мина. С левой стороны — еще одна. Повернулся осторожно назад — тоже мина! Окружили они меня со всех сторон, а я, выходит, упал в самую середку. Из-за ила сперва ничего не видел. А как ил осел, так я и понял, в какой компании очутился. А дальше — бетонные сегменты кто-то постарался...
Сверху запрашивают, а у меня язык к нёбу прилип. Ведь они, подлые, от малейшего колыхания сработать могут!.. Давно, видно, лежат. Аккуратненько этак уложены, будто на витрине. Но задание есть задание. Передал все, что приметил, затем потихонечку стал подниматься да в сторону уходить. Осмотрел я те сегменты, за кольца потрогал. А подводная лодка, наверное, где-нибудь поблизости... Может, на мине и подорвалась. Чего доброго, всплывет этакая бандура— да под самое днище...
Как бы то ни было, но спасателю каждую минуту угрожала опасность. Очередная мина могла всплыть и удариться о днище. Корабли поисковой группы немедленно отошли на почтительное расстояние от спасателя. И теперь он одиноко покачивался на волнах. От людей требовалось исключительное самообладание. Нужно было сделать все возможное и невозможное, чтобы обнаружить затонувшую лодку и спасти ее.
— Разрешите мне!—обратился к Мелешину водолаз Деревянкин.
Старший лейтенант и Мелешин переглянулись. Деревянкин был самым молодым водолазом. Он не взял ни ростом, ни силой — этакий белобрысый паренек, худощавый, флегматичный. Правда, на тренировках Деревянкин показывал хорошие результаты. Но то были тренировки. А сейчас речь шла о спасении людей на больших глубинах. Если уж такой орел, как Зеленцов, не справился, то чего ждать от Деревянкина!
Ему все же разрешили. Матрос Деревянкин молча стал снаряжаться под воду. Он знал, что там, под водой, всякое может быть. Кто может сказать наверное, удастся ли ему обнаружить, лодку? Над морем ночь. В глубине—непроглядная тьма.
Ни старший лейтенант, ни Мелешин не подозревали, что перед ними не обыкновенный водолаз. Деревянкин обладал большим воображением, закалял свое тело и свой дух. Он любил подводные глубины, и всякий спуск на грунт был для него настоящим праздником. Он так же, как и Зеленцов, был энтузиастом легководолазного спорта, но это как-то не замечалось. Слишком уж неприметным человеком был матрос Деревянкин! Он обожал свое дело. Морские глубины, казалось ему, обладали таинственной притягательной силой. Резиновая маска с овальным иллюминатором из прозрачного плексигласа была тем волшебным окном, через которое можно заглянуть в совсем неведомый мир. Одно дело занятия, спуски на глубины в тяжелом трехболтовом снаряжении, так сказать, официальное погружение. Герметичный скафандр, шланги, грузы, брасы, подхвостник, свинцовые галоши с медными носками, на на плечах, на спине и на груди медный лист—манишка. Медный шлем сам по себе, голова сама по себе. Ты втиснут в рубаху ив прорезиненной ткани, на тебе шерстяное белье и теплые длинные чулки, а то еще и ватная куртка, ватные брюки, на голове шерстяная феска. В шлеме у тебя и микрофон и телефон, на поясе — сигнальный конец. Ты должен следить за шлангом и сигналом, владеть техникой регулирования воздуха тебя обслуживает, следит за каждым твоим шагом добрый десяток людей. Тебя все время поторапливают, справляются о самочувствии... Ты связан и поэтому. не можешь как следует разглядеть подводный мир.
Другое дело, когда надеваешь маску из эластичной микропористой резины, берешь в рот дыхательную трубку, надеваешь ласты, прихватываешь гарпун или подводное ружье — ты становишься подводным охотником. В солнечный день на глубине все пронизано светом, над головой у тебя искрящаяся пелена, на которую больно смотреть. .Все на дне и вокруг объемно, рельефно — каждый камешек, каждая водоросль, каждая морская звезда. Ярко-красные, ядовито- зеленые, оранжевые стебли слегка покачиваются. Ползет огромный краб, и его панцирь сияет, словно невероятной величины жемчужина; мелькают, будто серебряные клинки, хвосты рыб. Высмотрев добычу, стремительно падаешь вниз, а сине-зеленая рыбина уже скрылась в густых зарослях...
Ты ловок, подвижен, и ничто не стесняет тебя...
Вода тяжелыми всплесками падала на ступени трапа. Деревянкин стоял на трапе, на него надевали грузы. Эти свинцовые грузы весят по шестнадцать килограммов каждый, и под их тяжестью Деревянкин невольно согнулся. Вот закреплен подхвостник. Завинтили передний иллюминатор. Старшина шлепнул ладонью по шлему: можно начинать спуск!
Деревянкин нырнул под воду.
Он спускался все ниже и ниже в непроглядный мрак. Вокруг электрического фонаря кружилась стая рыб. Мелькнуло что-то огромное, белесое, растворилось в темноте... Еще раньше Деревянкин наслышался о гигантских осьминогах, которые якобы обитают в глубинах этого моря. Был такой даже случай, когда Осьминог напал на человека у самого берега и чуть не уволок свою жертву на дно.
Перед спуском как-то не верилось в возможность подобной встречи. Но сейчас, когда Деревянкина окутывала тьма, ему то и дело чудились огромные бородавчатые щупальца, подбирающиеся к шлангам. Но что такое осьминог в сравнении с десятируким кальмаром!.. Кальмара по-другому еще называют спрутом. Десять зубчатых щупалец, и каждое толщиной в бревно... О кальмарах Деревянкин наслушался всяких чудес от своего приятеля Иванцова, недавно переведенного в базу с Курильских островов. Эти кальмары встречаются и у берегов Камчатки, и у Курильской гряды, и в юго-западной части Берингова, моря. У такого чудовища, достигающего иногда чуть ли не двадцати пяти метров в длину, три сердца, крепкий роговой клюв, каждый глаз — величиной с тазик для умывания. Кальмар бесстрашно нападает на рыбачьи лодки, увлекает их вместе с людьми в пучину, опрокидывает шхуны и даже набрасывается на океанские корабли. В воде кальмар развивает невероятную скорость, и уйти от него невозможно.
Кто может с уверенностью сказать, что и в этих пустынных водах не обитают подобные чудища?.. Поднимется этакая студенистая тварь из глубины, упрется в тебя злющими глазами, опутает своими бесконечными щупальцами, а потом доказывай, что кальмары в Японском море не встречаются...
А то, чего доброго, на мину напорешься. Хрен редьки не слаще. Хоть и отвели спасатель чуть в сторону, да, может, тут на каждом шагу мины. Нужно подогнуть ноги, чтобы на грунт коленками стать.
Не задеть бы свинцовой калошей за головной взрыватель!.. Там, наверху, небось тоже переживают. Переживайте, переживайте. Не мне одному переживать... «мастера водных глубин…». На Деревянкина посматривали свысока, а Деревянкин добровольно пошел вторым. Теперь, если все обойдется, агитатор Солюков Деревянкина в герои произведет. Деревянкин, откровенно говоря, недолюбливал матроса Солюкова. Этакий важный, серьезный. Все время пытается в душу влезть. Поверишь, начнешь настоящим другом считать, а чуть оступился — тот же Солюков тебя при всех разделает, мораль прочитает, будто начальство какое.
Но сейчас Деревянкин думал о Солюкове, который находился на палубе спасателя, с теплотой. В общем-то, Солюков хороший парень, честный, откровенный. Таким и должен быть агитатор. Если даже Деревянкин погибнет в пучине морской, то Солюков не припомнит мелких раздоров, а скажет при проведении очередной беседы дрогнувшим голосом: «Он выполнил свой долг до конца и погиб как герой. Его светлый образ навсегда сохранится в наших сердцах...». И ни слова об осьминоге или кальмара. Потому что сказать: «Он погиб в объятиях осьминога»— смешно, и героики не получится. «Сел на мину и подорвался» — тоже звучит не совсем складно...
Появилась боль в ушах. Деревянкин приостановил спуск и зевнул несколько раз, стараясь напрячь мышцы шеи. Боль прекратилась. Он снова заскользил вниз. Он уже спустился метров на пятьдесят и вдруг ощутил жестокий приступ страха. Опять мерещился исполинский кальмар. Чудовище гипнотизировало взглядом своих светящихся глаз, к водолазу тянулись со всех сторон упругие щупальца.
Это были признаки наркотического действия азота. И хотя матрос знал это, но не мог отделаться от гнетущего чувства.
«Покоритель морских глубин» Деревянкин!..
Внезапно им овладела веселость. Он рассмеялся и даже что-то запел. Но это опять-таки было опьянение азотом.
— Нам море по колено! — проговорил он вслух. Наверху ничего не поняли и запросили о самочувствии.
— Настроение бодрое. Идем ко дну! — ответил Деревянкин. Это было воспринято на борту спасателя как шутка. Шутит водолаз — значит, все в порядке. Но Деревянкину было не до шуток. В ушах стоял неумолчный звон, веки противно дергались. Он уже не видел шланга, не понимал, куда опускается и зачем. Если до этого он больше всего боялся, что может оборваться шланг, то теперь этот страх притупился. Не все ли равно?.. Но инстинктивно он стремился не слишком вытравливать воздух из рубашки. «Обжатие, обжатие, обжатие...»—звучали в ушах слова старшины. Важно, чтобы подача кислорода в дыхательный мешок успевала компенсировать нарастающее давление. А для этого следует замедлить спуск... Только бы не оборвался спусковой конец...
Постепенно сознание прояснялось. Ноги коснулись грунта.
Деревянкин поднял фонарь и чуть не вскрикнул: прямо перед ним высилось черное сигарообразное тело подводного корабля. А всего в двух шагах был обрыв... лодка повисла над обрывом.
Какие-то странные звуки поразили матроса. Он взобрался на корпус лодки и припал шлемом к его корпусу.
«Катюша»!.. Он мог бы поклясться, что слышит звуки аккордеона, но подумал, что действие азота все еще продолжает сказываться.
Деревянкин вынул нож и ударил рукояткой по корпусу. Странные звуки пропали. Стало тихо и страшно. Узкий пучок света, а со всех сторон — плотная тьма. Даже рыб не видно... Так вот она какая вечная ночь!.. Лишь мягкий скафандр отделяет его от этой неподвижной, скрывающей тысячи опасностей среды, защищает тело от охлаждения... Он висит на тонюсенькой ниточке. И стоит воздушному шлангу оборваться... Под ним мертвая громада затонувшего корабля. Есть ли там, внутри него, хоть один живой человек?..
Матрос ударил еще раз. Он даже отпрянул от корпуса, когда услышал резкий стук.
Живы!..
— Они живы!—закричал он, захлебываясь от восторга.— Живы!.. Просят дать воздух...
То, что экипаж лодки жив и продолжает бороться, наверху знали и до этого. Но вот теперь они, товарищи, которых Деревянкин знал в лицо, здесь, рядом. Он «переговаривается» с ними условными сигналами.
Остается только закрепить стальной конец, а потом уж сюда придут другие...
Нет, Деревянкину больше не мерещился чудовищный кальмар: рядом с ним на расстоянии вытянутой руки были живые люди, товарищи...
