После того как военнопленный № 19–20 (а это был он, Федотов) пришел к окончательному решению и, не дожидаясь истечения суток, сообщил об этом Нивеллингеру, полковник связал его с Болдыревым и проинструктировал относительно совместной работы в дальнейшем.

План Нивеллингера состоял в следующем. Посредством организации одной — двух встреч партизан с Болдыревым Федотов завоевывает себе соответствующее доверие и прочно проникает в ряды партизанских разведчиков. Болдырев передает партизанам некоторые малозначащее сведения, затем «отзывается» из Борисова, а Федотов продолжает оставаться в нашей бригаде в качестве надежно законспирированного агента.

У Федотова же созрел свой план. Он решил использовать уловку Нивеллингера в своих целях, а затем честно рассказать обо всем командованию отряда.

Накануне его ухода из Борисова Болдырев неожиданно сказал ему: «Завидую вам, майор. Вы еще молоды, у вас есть еще возможность смыть с себя позор плена и вернуться к своим».

Федотов сперва не поверил своим ушам и спросил Болдырева, не хочет ли и он бежать к партизанам.

— Нет, дорогой, мне туда дороги уже нет… Моя служба у немцев, занимаемый пост… Нет, нет, обо мне не может быть и речи.

Федотов собрался было спросить его, как он думает выполнять задание Нивеллингера, но старик сам сказал об этом:

— Наблюдая за вами, я понял, что вы неспроста согласились с подлым предложением этого негодяя и что, вырвавшись отсюда, вы станете честно служить своему народу. Я уже старик, но и мне тоже хотелось бы хоть чем-нибудь оправдаться перед своей совестью. Вот почему я рискнул поговорить с вами по душам. Передайте партизанам — это, конечно, если я правильно понял вас, — что я сообщу им кое-какие действительно ценные сведения.

Болдырев условился с Федотовым, что после первых встреч, о которых Нивеллингер еще будет знать, впредь они будут встречаться втайне от него и Болдырев, оставаясь на службе у немцев, будет выполнять задания партизан.

— Был ли искренен этот старик или это дополнительный маневр Нивеллингера на случай, если я перейду на сторону партизан, трудно сказать, — поделился своими соображениями Федотов.

— Значит, Нивеллингер знал о нашем появлении в Борисове? — спросил я.

— Да, знал.

— А те два гестаповца, что ходили мимо нашей явочной квартиры, тоже знали, с кем они имеют дело?

— Я в этом не уверен, но, посылая меня к вам, Нивеллингер предупредил, что каждый приход ваших разведчиков со мною будет в поле зрения «Абвера», а возможно, и гестапо. — Почему же они не схватили наших разведчиков, меня? Неужели мы их не интересуем?

— Да ведь главная-то цель Нивеллингера не в этом, а в том, чтобы закрепить доверие партизан к его агенту. Однако если бы он узнал, что со мной приходил в город заместитель командира партизанской бригады, да еще по разведке, я думаю, он сам бросился бы ловить вас.

— Но я же представился Болдыреву по всей форме, и он, наверное, сказал о моей должности Нивеллингеру.

— Сомневаюсь. Если бы он это сделал, то нас бы наверняка не выпустили так просто из города. Старик, по-видимому, себе на уме и ведет двойную игру.

— Жаль, что обо всем этом ты не рассказал мне в первый же день нашей встречи. Из всей этой авантюры Нивеллингера мы смогли бы извлечь много пользы.

— Боялся, что вы не поверите мне, не допустите к боевой работе.

Я промолчал.

— Но ведь и теперь еще не поздно, — оживился Федотов, — Прошу вас, дайте мне какое угодно задание, чтобы заслужить ваше доверие. Хотите, я уничтожу Нивеллингера?!

Федотов с таким подъемом выговорил эти слова, что, казалось, дай ему только сигнал, и он тут же бросится в любую схватку.

— Зачем уничтожать, — охладил я пыл Федотова, — он бы нам живой пригодился.

— Так поручите мне его захват. Правда, Нивеллингер здоров как бык и одному мне с ним не справиться, а с помощью ваших ребят, ручаюсь, я проведу это дело успешно. Ведь я хорошо знаю его в лицо, и ошибки произойти не может.

Я обещал Федотову подумать над этим.

На базе нас с нетерпением поджидали Лопатин, комиссар Чулицкий, начальник штаба Волошин и Рудак.

— Нет, больше в Борисов я тебя не пущу, — сказал Лопатин, выслушав мой доклад. — Так можно оставить бригадную разведку без командира.

— Да, подстроили вам капканчик, нечего сказать, — заметил Чулицкий. — Ну, в этом мы еще разберемся, а сейчас отдыхайте пока.

— А вас там Финская дожидается, — сообщил Рудак.

— Да дай ты человеку прийти в себя, — улыбнулся Волошин.

Но мне не терпелось:

— Ну что, с чем она вернулась?

Володя тут же коротко информировал меня о результатах похода Финской в Минск.

Галя проникла в город, виделась с Марией Осиповой, рассказала ей, с каким пришла заданием. Осипова согласна искать подходы к Кубе.

— А не помешают Троян и Финская друг другу? — задумчиво спросил Лопатин. — Гале надо будет еще искать подход к Кубе, а у Нади он уже есть, да еще какой подход! А может и так случиться, что Осипова станет устанавливать связь с той же Мазаник и, глядишь, провалят дело. Пожалуй, надо больше ориентироваться на Надю, а Осипову иметь в резерве.

Так и порешили.

На следующий день только было мы с Рудаком уселись за завтрак, как доложили, что из Минска возвратилась Надя Троян. Вскочив из-за стола — где уж тут было думать о еде, — мы поспешили навстречу разведчице.

По глазам Нади я сразу понял, что пришла она с хорошими вестями, обрадовался, но не подал виду и, пока мы шли к шалашу, расспрашивал о второстепенных вещах: как дошла, не вызвали ли подозрения у гитлеровцев документы, изготовленные Рудаком и Александровым.

— А мне, признаться, и не пришлось их показывать. Пробиралась в Минск без них, да еще с каким шиком — на легковой машине гестапо!

— Каким же образом?

— В Колодищах Антошечкин достал мне велосипед, и с букетом цветов я направилась в Минск прямо по шоссе. Перед самым въездом в город лопнула камера. Что тут делать? Вдруг около меня остановилась легковая машина. Я глянула, и сердце захолонуло — в машине сидел офицер в форме гестапо. Не выходя из машины, он спросил меня на ломаном русском языке, не нужна ли мне помощь. Я ответила ему по-немецки, что, если он будет настолько любезен и попросит шофера помочь мне заклеить камеру, я подарю ему свой букет цветов. Он улыбнулся и приказал шоферу помочь моей беде. А когда камера была исправлена, офицер неожиданно предложил подвезти меня в Минск на своей легковой машине. Как я ни старалась отделаться от него, он был настойчив.

— Не бойтесь, ваш велосипед мы привяжем к машине так, что он будет цел и невредим, а в городе, где скажете, там и остановимся, — сказал он мне.

Волей-неволей пришлось согласиться. И вот сижу я рядом с ним в машине, а у самой душа в пятках. Но мой кавалер оказался, как это ни странно, вежливым человеком. Он высадил меня на Советской улице, взял с меня слово, что я обязательно встречусь с ним вечером у театра, и, простившись, поехал своей дорогой. Ну, на свидание с ним я, конечно, не пошла, а обратно выбиралась из Минска уже без посторонней помощи.

«Странный гестаповец», — подумал я. Но после своего похода в Борисов я уже знал, что бывают и еще более непонятные вещи, поэтому никаких вопросов Наде не задавал.

— Ну, а теперь рассказывайте, по существу дела, — попросил я, когда мы вошли в штабной шалаш, где уже был Лопатин.

— Связь с Мазаник установлена по-настоящему. Она согласилась уничтожить Кубе. Только попросила меня передать нашему командованию, что ей потребуется некоторое время для того, чтобы как следует подготовиться к этому делу. Кроме того, она спрашивает, заберем ли мы ее к себе в отряд вместе с сестрой Валентиной и ее детьми.

— Ну, это само собой разумеется, — пообещал Лопатин, — так вы ей и скажите в следующий раз. Кстати, узнайте хорошенько, в какой помощи нуждаются сестры Мазаник.

Надя вскоре ушла, а мы долго еще обсуждали трудную операцию по уничтожению Кубе.

— Похоже на то, что директиву Павла Антоновича мы выполним, — сказал в заключение Лопатин.

Уверенность в успехе этого дела была у нас в тот момент полной. Не знали мы тогда, да и не могли знать, что происходило в эти дни в резиденции Кубе. А события развивались совсем не так, как нам хотелось.