Глава десятая. Показания Вернера
После трехдневного утомительного перехода полковник из штаба военно-воздушных сил Курт Вернер предстал, наконец, перед нами.
В добротных подкованных сапогах, расстегнутом кожаном пальто, из-под которого виднелся новый офицерский китель, он стоял, вытянувшись в струнку, запыленный, потный, с нескрываемой тревогой в пепельно-серых глазах и слегка дрожащими руками.
«Вот он, один из представителей хваленой гитлеровской армии, — думал я, с любопытством разглядывая Вернера. — Еще недавно ты мнил себя сверхчеловеком, а теперь вот у тебя трясутся поджилки. Погоди, скоро не так еще тряхнем вас. Доберемся и до главных ваших «сверхчеловеков»!»
Лопатин отдал распоряжение отвести Вернера в землянку, накормить и дать возможность отдохнуть.
До допроса пленного мы с Рудаком успели отправить в Борисов группу Качана.
— Запомните, — еще раз наказывали мы разведчикам на прощание, — выясните, как идут дела у Люси и Чернова, и — назад. В городе не задерживаться, шума не производить.
— Есть не производить шума, — пообещал Борис и, по обыкновению, отвел глаза в сторону.
— Все будет в порядке, — заверил Николай.
— Быстренько обернемся, — отбросил на затылок свою кепчонку Артур.
Разведчики скрылись в направлении кладок. Не думали мы в тот момент, что не скоро нам доведется увидеться с ними, не знали, какие грозные события надвигались на нас.
Вечером, после ужина, мы собрались в штабной землянке. Вскоре туда привели и Курта.
После многочасового отдыха, сытного ужина и бритья он выглядел посвежевшим и даже как будто помолодевшим. К столу он подошел, однако же, как-то неуверенно, на скамейку сел осторожно, словно боясь нарушить тишину скрипом, и замер в ожидании.
О себе Вернер рассказал, что он — сын мелкого торговца, окончил политехнический институт. В студенческие годы примыкал к союзу демократической молодежи и одно время даже симпатизировал «Рот Фронту». С приходом к власти Гитлера Курт был взят на военную службу, окончил академию военно-воздушных сил по специальности наземной службы. С 1935 года без перерыва служил в имперском воздушном флоте. В составе гитлеровских войск участвовал в захвате Польши, Бельгии, Франции, а с началом войны с СССР с первых же дней находился на восточном фронте.
На вопрос, что ему известно о планах гитлеровской ставки на данное время, Курт ответил не сразу. Он опустил глаза и долго молчал. Мы не торопили его с ответом и терпеливо ждали, когда он заговорит.
— Вы меня простите, — сказал он наконец, — но, сколько я понимаю, все вы здесь офицеры и, очевидно, знаете, что всякий воин, а тем более лицо старшего офицерского состава, связан присягой и раскрыть тайны своего главного командования — значит предать свою родину.
— Вы верите в непобедимость вашей армии? — спросил я.
— До некоторых пор верил…
— А теперь?
— После Москвы в моем сознании возникли смутные сомнения, а после Сталинграда я уже понял, что над нашей армией нависла серьезная угроза полного поражения, — ответил откровенно Вернер.
— Это только ваше личное мнение?
— Нет, так думают уже многие старшие офицеры. Правда, каждый из нас остерегается высказывать в присутствии других свое мнение, потому что на каждых трех офицеров, у нас один агент гестапо. Тем не менее в узком кругу мы иногда высказывали свои опасения о нашем возможном поражении.
Постепенно Курт освоился, разговорился, но как только дело доходило до главного — раскрытия секретных замыслов гитлеровской ставки, он начинал сопеть, умолкал, лицо его покрывалось испариной.
— Вы член нацистской партии? — попробовал я с другого конца.
— Нет не имел чести состоять в ней.
Он, очевидно, тут же опомнился и поспешил поправиться:
— Я не разделял и не разделяю программы национал-социалистской партии и потому не хотел быть ее членом. Не подумайте, что я ищу себе какое-то оправдание. Нет. Я несу ответственность за те неоправданные военной необходимостью бомбардировки мирных сел и городов, какие производят наши самолеты, в том числе оснащаемые и моей службой. Но и не фашист. Это честно.
Мы с помощью переводчика стали убеждать Вернера в том, что у него сейчас только два выбора: признание — и тогда жизнь его будет гарантирована, или отказ от дачи показаний по главным вопросам — и тогда, естественно, смерть. И Курт понял. Сила жизни восторжествовала над фанатизмом гитлеровца. Он стал давать показания.
— Вы, очевидно, наблюдали, как ежедневно по главной железнодорожной линии в сторону фронта идут один за другим наши воинские эшелоны с сеном, но вы вряд ли догадывались, что находится под этим сеном.
— Ошибаетесь, — перебил я его. — Так думаете только вы, забывая то обстоятельство, что на всех ваших коммуникациях от польской границы до линии фронта ничто не ускользает от зорких глаз наших разведчиков, от нашего народа. Под сеном ваше командование перебрасывает к фронту орудия и танки.
Курт опешил. Он попросил переводчика еще раз перевести ему мои слова, словно не доверял своим ушам, потом недоумевающе посмотрел на каждого из нас, улыбнулся.
— Знало бы наше командование об этой вашей осведомленности, оно бы не тешила себя иллюзиями насчет скрытности военной подготовки к генеральному наступлению, которое оно готовит на центральном участке фронта. Во всяком случае, я могу открыть вам в общих чертах план фюрера по части этого наступления. Детали — вы, конечно, понимаете — известны только высшему командованию.
Из дальнейших показаний Вернера мы узнали, что по замыслу Гитлера немецко-фашистская военная клика решила пойти на очередную авантюру. В течение последних недель по железным дорогам из Германии непрерывным потоком на центральный фронт доставлялась боевая техника из Франции и других западных стран на восток. Сюда же перебрасывались десятки свежих дивизий.
— Вся танковая армия Гудериана, тысячи стволов орудий, тысячи самолетов и сотни тысяч войск спешно стягиваются на восточный фронт, против вашей армии, — продолжал Курт. — А чтобы ввести в заблуждение ваше командование, перегруппировка наших войск проводится по всему фронту.
— Из каких источников вы об этом знаете?
— Во-первых, я лично читал приказ фюрера; во-вторых, я несколько раз присутствовал в штабе командующего центральной группировкой наших войск фельдмаршала Буша на специальных секретных совещаниях; в-третьих, мне пришлось трижды вылетать на место, где концентрируются все роды войск и техника для выполнения этого секретного плана генерального наступления, — закончил Вернер.
По его лицу струились змейки пота, он часто прикладывался к стакану с водой, отдувался. Видно было, что ему трудно говорить, но тем не менее этот незадачливый воин гитлеровской армии хотел жить и отвоевывал право на жизнь упорно, настойчиво, предав забвению и присягу и все, что связывало его с армией Гитлера. Слушая его, я невольно вспоминал образы наших несгибаемых патриотов: Лизы Чайкиной, Зои Космодемьянской и других, которые предпочитали смерть предательству, — и чувство презрения к Курту заполняло мое сознание. Но от врага надо было взять все, что было нам на пользу, и допрос продолжался.
— Какие же конечные цели поставил перед своей армией ваш фюрер этим своим «летним наступлением»?
— Осуществив прорыв на центральном фронте, наша армия должна, как предусмотрено планом фюрера, раздробить советские войска на мелкие группировки и, оставив часть армии на их уничтожение, сделать главными силами бросок вперед, в обход Москвы с юга. К этому времени такой же прорыв делает другая, северо-западная группировка наших войск и, повторив тактику центральной группировки, обходит Москву с севера и на Волге соединяется с южной группировкой.
Пока Москва будет в осаде, в дело вступает южная группировка. Ее цель — быстро дойти до Баку, захватить грозненскую и бакинскую нефтяные базы. В случае полной удачи с нашей стороны в дело вступает японская армия. Правый фланг ее стремительно развивает наступление на Сибирь и соединяется с армией фюрера где-то на Урале, левый фланг устремляется в Индию, Иран и там соединяется с нашей южной группировкой.
— Ничего себе аппетитец у вашего фюрера! — не удержался Лопатин. — Легко он шагает по карте, да только поглядим, как все это обернется для него на деле.
— Вы все это прочитали в секретном приказе фюрера? — спросил я.
— О вступлении Японии в войну и о соединении с ее армией я услышал на узком совещании командования в штабе фельдмаршала Буша. Остальное вычитал из приказа, — ответил Курт.
Вернер назвал нам точные координаты всех тридцати трех аэродромов центральной и северо-западной группировок гитлеровской армии, рассказал, сколько и какие именно самолеты на них базируются, в каком месте расположены склады авиабомб, какая система противовоздушной обороны существует на каждом аэродроме, указал точно, где размещена центральная радиостанция, управляющая ночными полетами бомбардировочной авиации, в каких местах расположены фронтовые склады боеприпасов.
Сидя в лесу, в глубоком тылу противника, мы, естественно, не знали тогда, что в ставке нашего Верховного Главнокомандующего уже знали об этом пресловутом плане «генерального наступления» гитлеровской армии, что там уже разрабатывались планы контрнаступления. Во всяком случае, мы не были уверены в том, что Курт Вернер нас не дезинформирует. Но его показания были настолько серьезны, что о них нельзя было долго умалчивать, и тринадцатого мая 1943 года — за полтора месяца до намечаемого Гитлером «генерального наступления» — мы передали в Москву все показания Курта. Там заинтересовались Куртом и дали указание срочно переправить его за линию фронта. Из этого мы заключили, что Курт нас не обманывает.
Пять дней наши радисты стучали ключами на своих рациях, передавая на Большую землю показания гитлеровского офицера во всех подробностях.
Помимо этого главного, Курт рассказал нам и о другом, что уже касалось нас непосредственно.
По приказу фюрера имперский комиссар в Белоруссии фон Кубе разработал план операции «Коттбус». Этим планом предусматривалась очистка от партизан ближайшего тыла немецкой армии, в особенности районов, прилегающих к центральной железнодорожной магистрали Минск — Москва, а также к дорогам Вилейка — Витебск и другим. Фон Кубе назначил группенфюрера СС генерал-лейтенанта полиции фон Готтберга командующим экспедиционной армией по выполнению этой задачи. По приказу фюрера фон Кубе дал указание, чтобы во всех селах, входящих в партизанские зоны, все население, вплоть до младенцев, уничтожалось, имущество изымалось, а дома сжигались.
Курт не смог по памяти перечислить всех воинских частей и подразделений, выделенных для проведения карательных операций против партизанских бригад и отрядов нашей борисовской зоны, но сказал, что общая численность солдат и офицеров этой карательной армии достигает сорока тысяч.
Карательной армии были приданы две авиаэскадрильи: 51-я бомбардировочная и 7-я особого назначения.
От Курта мы узнали, что в сбитом нашими партизанами транспортном самолете летел на фронт личный представитель Гитлера с важными планами, касающимися «генерального наступления» на центральном участке.
После того как Вернер рассказал нам все, о чем знал; он стал просить нас, чтобы мы поскорее отправили его в Москву.
— Я бы там по карте показал все аэродромы, места концентрации войск и техники на участке предполагаемого прорыва, — мотивировал он свое желание скорее улететь за линию фронта.
Но в действительности его толкало к этому, конечно, другое. Он боялся попасть в блокаду, полагая, что гитлеровцам удастся уничтожить всех нас, партизан, а вместе с нами и его, Курта.
Мы отправили Вернера в Москву несколько позже, в самый разгар блокады.
Но об этом будет рассказано ниже.
