III. ДЕНЬ ОБЫЧНЫЙ
В сиреневом мареве рассвета начался летный день, и только спустя некоторое время из-за темной гребенки леса стало подниматься сверкающее, слепящее солнце. Проснулся ветер, пока еще несмело он повернул флюгер над стартовым командным пунктом (СКП), неторопливо, словно пробуя свои силы, поднял тяжелые складки авиационного флага и перебрал в поле красноватые метелки чернобыльника.
На большой скорости, оставляя за собой белый инверсионный след, пролетел разведчик погоды. Словно бусы уральского камня, самолет нанизал круглые облачка на толстую крученую нить.
Через поле, по еще росистой траве, Комов шел к стартовому командному пункту. Окрашенный в большую черно-белую шашку СКП был похож на два детских кубика, поставленных уступом один на другой.
Полетами руководил подполковник Ожогин, Открыв расположенные под углом обе рамы окна, с микрофоном в руке, он наблюдал за стартом и воздухом.
Ответственное и сложное дело — руководить полетами. В воздухе иной раз десятки самолетов, и каждый из них выполняет свое задание. Руководитель полетов должен быть отличным знатоком летного и штурманского дела, требовательным педагогом, быстрым и смелым в решении самых неожиданных и острых задач.
Майор Комов сел на лавочку подле СКП. Ему не было известно, кто из летчиков подрулил к старту, но по уверенной и энергичной манере выруливания он узнал старшего лейтенанта Астахова. Самолет взлетел и, набирая высоту, скрылся из поля зрения.
Учебно-тренировочные полеты шли своим чередом. Необозримая, в сотни квадратных километров, площадь неба, строго расчерченная на зоны, была заполнена самолетами. Небо было школой, и в каждой зоне, как в школьном классе, летчик выполнял свое учебно-тренировочное задание.
Стреляя по наземной цели, ходили по кругу на равной дистанции три самолета; они поочередно пикировали над полигоном и, дав короткий залп из пушек, вновь набирали высоту и уходили на круг.
— Двадцать пятый, при выходе на цель у вас большой угол пикирования! — поправил руководитель полетов подполковник Ожогин.
— Понял вас! — ответил летчик.
— Двадцать семь! Для связи!
— Слышу вас! — Двадцать седьмой был индекс Астахова.
— Где находитесь?
— Западнее точки тридцать километров, высота четыре тысячи, разворачиваюсь на дальний привод.
— Пройдете над точкой, высота семьсот.
— Понял вас.
Вскоре пара Астахова быстро прошла над точкой. Ведомый Зернов строго сохранял свое место в строю.
Из застекленной, похожей на маленькую оранжерею, кабины руководителя полетов донесся голос лейтенанта Николаева. Несмотря на искажение динамика, Комов узнал его по характерному произношению.
— Двадцать первый, я — тридцать пятый! Отказало бустерное управление! — Двадцать первый был индекс командира звена Бушуева.
— Выключите бустер! Идите на точку! Девятнадцатый, сопровождаете тридцать пятого! — принял решение старший лейтенант Бушуев и сообщил руководителю полетов: — «Кама»! Тридцать пятый пошел на точку!
— Понял вас, — ответил Ожогин.
Поднявшись на командный пункт (случай с тридцать пятым взволновал его), Комов спросил:
— Что случилось?
— Пока не знаю, разберемся! — бросил через плечо Ожогин, наблюдая за зоной.
Командир эскадрильи майор Толчин уже был здесь. Он все слышал.
— Я думаю, что техник не залил полностью гидросмесь в бустерную систему и не опробовал бустер на земле, — высказал свое предположение комэска.
— Я тридцать пятый. Прошу разрешения на вход в круг, — запросил Николаев.
— Вход в круг разрешаю. Высота семьсот, — сообщил Ожогин.
— Понял вас.
— Стало быть, техник на земле не опробовал бустер? — удивился Комов.
— Машина пятьсот девяносто семь, лейтенант Евсюков, — сказал Толчин, наблюдая за северо-западом, откуда должен был появиться самолет Николаева.
— Пойдемте, товарищ майор, навстречу тридцать пятому, — предложил Комов, и они оба вышли из СКП.
Возле тягачей и сложенных на траве «водил» и заглушек техники и механики ожидали свои самолеты. Звено Бушуева шло по дальнему маршруту, его здесь не ждали, и техник-лейтенант Евсюков прохлаждался в военторговском буфете. Повесив фуражку на крючок грузовика, чтобы неотразимый блеск его расчесанных на прямой пробор волос способствовал успеху, Евсюков пил лимонад из бумажного стаканчика и флиртовал с буфетчицей. Когда механик разыскал Евсюкова и предупредил его, что Николаев идет на посадку, техник послал воздушный поцелуй буфетчице, осторожно, чтобы не помять прически, надел фуражку и не спеша направился в конец полосы.
— К нам жалует краса и гордость полка, потомственный, почетный «инвалид» — Марк Савельевич! — сказал техник-лейтенант Цеховой, заметив направляющегося к ним Евсюкова.
Зная острого на язык Цехового, техник-лейтенант Левыкин, подмигнув товарищам, заметил:
— Какой же Евсюков инвалид?!
— Никакого, можно сказать, сочувствия! У человека при себе только одна рука, а вторая-то в округе! — Это была старая, но испытанная шутка. Поощренный взрывом смеха, Цеховой добавил: — Он и у инженера полка вокруг голенища ходит!
— Почему вокруг голенища? — на этот раз действительно не понимая, спросил Левыкин.
— Потому, что кривая вокруг голенища короче всякой прямой к сердцу начальника!
Вихляющей походкой Евсюков подошел к группе техников, но, увидев вывернувший из-за тягача «газик» замполита и сидящего за рулем командира эскадрильи, он подтянулся и картинно приложил руку к козырьку.
— Техник-лейтенант Евсюков, у самолета опять ерундит бустер! — едва сдерживая себя, сказал майор Толчин.
— После регламентных работ я проверял…
— Проверяли! Посмотрим, как вы проверяли! — многозначительно сказал командир эскадрильи и вместе с майором Комовым отошел в сторону: Николаев шел на посадку.
Когда летчик вылез из самолета, снял шлемофон, подошел к майору Толчину и доложил о неисправности самолета, командир эскадрильи распорядился:
— Осмотрите в присутствии инженера эскадрильи и техник-лейтенанта Евсюкова самолет, после чего явитесь с экипажем на СКП.
Самолет Николаева взяли на «водило», и тягач потащил его на стоянку.
Комов вспомнил, что у техник-лейтенанта Сердечко мальчик заболел корью, а техник с четырех утра на аэродроме и, разумеется, беспокоится за судьбу ребенка. Позвонив с СКП на квартиру комэска, Комов попросил его жену сходить к Сердечко узнать о состоянии здоровья ребенка. Он долго ждал у телефона пока Толчина вернулась, но не напрасно — было чем порадовать отца.
Техник-лейтенант Сердечко встречал самолет Астахова. Комов застал его в тени тягача. Сердечко лежал на траве и, зажав в кулаке папиросу, жадно, короткими затяжками, курил. Это был большой, грузный человек лет тридцати. В комбинезоне он казался неуклюжим.
Увидев замполита, Сердечко вскочил для приветствия, но Комов усадил его на траву и сел рядом.
— Славке лучше, температура тридцать семь и два. Часа через два ему введут вакцину. Не беспокойтесь, Остап Игнатьевич, все будет хорошо, — сказал Комов.
Сердечко встал, полез в кузов тягача и, хотя рядом был механик, сам стал снимать заглушки и «водило». Он работал спиной к Комову, боясь обнаружить перед ним свое волнение, и только тогда, когда замполит пошел через рулежную дорожку к старту, Сердечко, спрыгнув с тягача, нагнал его и, глядя в сторону, сказал:
— Спасибо, товарищ майор…
— Не за что, — ответил Комов и, указав на горизонт, добавил: — Астахов и Зернов идут на посадку.
Техник-лейтенант побежал навстречу самолету. Растопырив руки, пятясь назад, он указывал направление рулежки. Следом за Астаховым сел и его ведомый. Самолет со все угасающей скоростью катился по полосе, издавая металлический грохот и свист.
Комов хотел было дождаться Астахова, но, почувствовав знакомую боль, вынул носовой платок, прикрыл им ухо и пошел к старту.
Солнце стояло высоко, но ветер был прохладный, северо-восточный.
Дежурный офицер доложил Комову, что майор Юдин ждет его звонка в парткабинете.
Секретарь партбюро просил Комова, если возможно, прислать в парткабинет Зернова: приехал его отец и хочет повидать сына.
Зернову был запланирован один вылет на отработку групповой слетанности в составе пары. Задание было выполнено.
Полковник Скопин, вернувшийся из штаба дивизии, здесь же, на старте, разрешил не только вопрос лейтенанта Зернова. Самолет пятьсот девяносто семь был поставлен на профилактику, а техник самолета Евсюков за небрежность, проявленную им на предполетном осмотре, получил трое суток ареста.
Когда летный день кончился, Комов задержался на аэродроме, чтобы потолковать с техником Левыкиным.
Несколько дней тому назад Левыкин внес рационализаторское предложение, удивившее всех своей технической зрелостью и оригинальностью конструктивного решения. Техник сконструировал аппарат, дающий возможность в течение нескольких минут произвести контроль и опробование всех аэронавигационных приборов на самолете.
Павел Левыкин, кончив школу авиационных механиков, был направлен в одну из авиационных частей на севере нашей страны. Прослужив несколько лет, он заболел и по заключению медицинской комиссии был переведен на юго-запад в «хозяйство» полковника Скопина. За недолгий срок пребывания в части Левыкин показал себя с хорошей стороны, а последнее рационализаторское предложение выдвинуло его в ряды лучших, наиболее пытливых техников полка.
Левыкин был среднего роста, он рано начал лысеть. Его редкие цвета спелой ржи волосы, обнажали высокий лоб; из-под чуть приподнятых к вискам бровей смотрели несколько удлиненные, озорные глаза. Веселая, светлая улыбка подкупала и привлекала к Левыкину людей.
Майор подождал, пока Левыкин зачехлил и запломбировал самолет, передав его дежурному по стоянке, затем вместе с техником пешком направился к штабу. Левыкин жил на частной квартире в деревне Нижние Липки; до развилки дорог им было по пути.
Техник попросил разрешения закурить и предложил Комову папиросу. Они шли молча через поле, не поднимая ног, чтобы сбить травой приставшую к сапогам пыль. За лесом притаился и затих ветер; небо, перечеркнутое крест-накрест инверсионным следом самолета, было похоже на где-то виденное Комовым голубое с белым крестом знамя.
— Вы не насчет КАНАПа, товарищ майор?
— Насчет чего? — переспросил Комов.
— Насчет КАНАПа — контролера аэронавигационных приборов, — пояснил Левыкин.
— Да, я хотел поговорить с вами об этом приборе. Я думаю, что вам, товарищ техник-лейтенант, следует проявить инициативу и собрать еще два таких же прибора для первой и третьей эскадрилий.
— Я думал об этом, товарищ майор, но трудность заключается в том, что монтировать схему приходится из всякого утиля, нет деталей…
— Ну что же, — прощаясь с Левыкиным у развилки дорог, сказал Комов, — поговорим с инженером полка. Думаю, что необходимые детали мы получим.
Левыкин свернул влево и достал из комбинезона концертино. Комов услышал знакомую мелодию спортивного марша. Техник быстро шел к темнеющему впереди лесу, сдвинув на затылок фуражку, и, улыбаясь, перебирал лады…
Назад: II.МАЙОР КОМОВ
Дальше: IV ПАДАЮТ ЦВЕТЫ СУРЕПКИ
