I. КРИПТОГРАММА

До приема очередной метеосводки оставалось четыре минуты. Перед радистом лежал чистый бланк кольцевой карты погоды. Каждые два часа нечетного времени на такую карту наносились условные знаки облачности, направления и скорости ветра, атмосферных давлений и температуры воздуха.

Радист медленно повернул верньер, и волосок на шкале подошел к цифре 10, сводка передавалась на частоте 10 300 килогерц.

За окном стаяла непроглядная тьма. Обитые войлоком двери не пропускали посторонних шумов, и только по-комариному тонко звенел выпрямитель. Надев наушники в неуклюжих чехлах из резиновой губки, радист осторожно повернул верньер плавной настройки. Вдруг он услышал незнакомые сигналы, передаваемые азбукой Морзе. Точки и тире очень высокого и сильного тона, точно иголки, вонзались в уши. Он перевернул исписанный лист тетради и начал принимать передачу.

Метеосводки передавались группами цифр в пять знаков каждая, неизвестная станция передавала непрерывно одну цифру за другой, но в очень замедленном темпе.

Привыкнув к приему метеосводок, передаваемых механическим путем, когда приходится записывать до ста двадцати знаков в минуту, эту передачу радист принимал легко.

Ровно в три часа тридцать минут неизвестный передатчик замолчал, и почти на той же волне, чуть довернув верньер, радист услышал начало передачи Главного управления гидрометеорологических станций. Привычно определяя местонахождение индексов, радист быстро наносил условные знаки в квадраты кольцевой карты.

За соседним столом дежурный офицер анализировал предыдущую сводку. Под рукой лейтенанта на карте погоды возникали желтые пятна туманов, зеленые кружки осадков и красные знаки грозовых фронтов. От точек наименьшего давления — циклонов и высокого давления — антициклонов, словно рыбьи всплески на спокойной воде, разбегались в сторону волнистые круги.

Закончив прием метеосводок, радист доложил дежурному офицеру о записанной им передаче закрытого кода.

В тот же день начальник метеорологической службы сообщил об этом подполковнику Жилину и передал запись, сделанную радистом.

Жилин пытался дешифровать перехваченную криптограмму, но несколько часов кропотливого и упорного труда не дали никаких результатов. Позвонив замполиту Комову, подполковник вышел из отдела и углубился в лес.

Жилин был человек на вид лет пятидесяти, коренастый, широкоплечий, с гладко выбритой головой, светло-карими, немного широко поставленными глазами, смотрящими пытливо и в то же время весело из-под тяжелых набухших век и кустистых бровей. Темная, чуть тронутая сединой щеточка усов скрывала мягкую линию его рта.

Подполковник шел по лесу, и под его грузным шагом громко хрустел валежник. Узкая тропинка вела мимо базового склада. Сторожевые собаки, не узнав его, гремя цепями, бросились с лаем навстречу.

Подполковник свернул в сторону, вышел к неглубокому овражку, присел на траву, снял фуражку, вытер вспотевший лоб и прислушался.

Ничто не нарушало привычных лесных шумов: лениво перекликаясь, воронье выклевывало недозревшую бузину, мерно шелестела листва.

Подполковник откинулся на спину. Перед ним сквозь густые кроны деревьев голубели клочки неба, исчерченные инверсионным следом самолета. Летный день кончился, в штабе подводили итоги. Он знал, что Комов скоро освободится и придет сюда, к «балочке», как они называли этот глухой лесной овражек, пахнущий прелой листвой бузины, мятой и тонким ароматом донника.

«Что это — мистификация? Глупая шутка начинающего радиста-любителя? Нет! — отвергнув эту мысль, думал Жилин. — Передатчик работал в необычное для любителя время, да и зачем любителю прибегать к закрытому коду! Здесь что-то другое…»

Сдвинув на глаза козырек фуражки и подложив под голову руку, подполковник, лежа на траве, курил и думал. Когда аккуратно выкопанная им ямка оказалась, точно заседательская пепельница, полна окурков, Жилин услышал быстрые шаги Комова и, поднявшись, сказал:

— В это время дня, Анатолий Сергеевич, у меня в отделе нечем дышать, домик каркасный, крытый шифером, на самом солнцепеке…

Комов понимающе взглянул на подполковника и, улыбаясь, заметил:

— Василий Михайлович, не оправдывайтесь. Раз назначили свидание в «балочке», стало быть, не хотели, чтобы меня видели около особого отдела. Что случилось?

— По чести сказать, верно, не хотел, — сознался Жилин. — Быть может, это мелочь, хотя… В нашем деле мелочей не бывает. Считаю своим долгом, Анатолий Сергеевич, поставить вас в известность: этой ночью дежурным радистом метеостанции была перехвачена телеграмма, переданная закрытым кодом на частоте около десяти тысяч трехсот килогерц.

— Как-то я увидел под микроскопом каплю речной воды. В этой капле были сотни тысяч живых организмов. Мне представляется, что эфир насыщен так же, как капля воды. Почему вас заинтересовала именно эта, случайная телеграмма? — спросил Комов.

— По замедленному темпу сигналов можно предположить, что передача велась вручную, а сильный фон передававшей станции свидетельствует о том, что передатчик где-то здесь, поблизости от нас. Вот и подумайте — станция ведет передачу глубокой ночью, позывные и ключ кода нам не известны, на учете ДОСААФ в этом районе радиолюбителей нет.

Они опустились на траву. Комов взял предложенную ему папиросу, закурил и выжидающе посмотрел на подполковника.

— Конечно, вы, Анатолий Сергеевич, уверены в том, что криптограмма все-таки дешифрована, и я ознакомлю вас с ее содержанием! — усмехнулся Жилин. — В том-то и беда, что ключ кода неизвестен, это вызывает чувство тревоги, с которым я никак не могу сладить…

— Понимаю. Что вы думаете делать? — спросил Комов.

— В семь часов из командировки вернется капитан Данченко. Думаю направить его с криптограммой в округ, а пока что установим постоянное наблюдение за эфиром, быть может, удастся запеленговать неизвестный передатчик.

Комов внимательно посмотрел на собеседника. По тому как Жилин мял в беспокойных пальцах погасшую папиросу, Комов понял, что подполковник взволнован, напряжен и настойчиво ищет решения этой сложной задачи.

Неожиданно план изменился — подполковника Жилина вызвали в округ на оперативное совещание.

Во втором часу ночи сто шестьдесят километров, отделяющие гарнизонный городок от областного центра, остались позади. Притормозив машину у шлагбаума, подполковник пропустил скорый поезд Москва — Ленинград, въехал в город и, минуя центральную улицу, свернул на Красноармейскую. У подъезда окружного Дома офицеров среди многочисленных «побед», «эмок» и «москвичей» он с трудом нашел место для своего «газика», выключил зажигание и, размяв затекшие руки и ноги, поднялся по лестнице в общежитие. Не спалось, но усталость взяла свое — под утро он задремал.

До совещания Жилин успел побывать в отделе и отдать криптограмму для дешифровки.

На совещании первый доклад был посвящен оперативному розыску некоего Ползунова Григория Николаевича. Можно было предположить, что Ползунов переброшен через границу для получения разведывательных данных о советской военной авиации. Об этом свидетельствовали точно установленные факты.

Темной сентябрьской ночью два нарушителя перешли государственную границу Советского Союза. Пытаясь скрыться в пойменных зарослях камыша, они были обнаружены пограничниками и оказали ожесточенное сопротивление. Один из нарушителей, впоследствии оказавшийся Зарубиным Владимиром Иннокентьевичем, был тяжело ранен, другому удалось скрыться.

Придя в сознание, Зарубин дал показания:

«…Вместе со мной перешел границу агентурный номер семьдесят три… Накануне переброски, в маленьком баварском городке, в припадке пьяной откровенности, семьдесят третий сообщил мне свое настоящее имя… Ползунов Григорий Николаевич, инженер, специалист по авиационным моторам…»

Этим показания нарушителя исчерпывались. Зарубин вновь впал в беспамятство и, не приходя в сознание, скончался.

Показания Зарубина были скупы, но все же удалось установить, что Ползунов Григорий Николаевич, 1914 года рождения, уроженец села Казина Днепропетровской области, неженатый, инженер Н-ского авиационного завода, по одним сведениям, погиб при исполнении служебного долга в октябре 1942 года, а по другим, более поздним, оказался в числе так называемых «перемещенных лиц» в Западной Германии.

В июне сорок второго года инженер Ползунов в числе небольшой группы специалистов был командирован за границу для приемки авиационной техники, полученной по ленд-лизу. Возвращался Ползунов большим морским караваном, идущим под охраной английских военных судов. Южнее острова Медвежий в Баренцевом море караван застал шторм. Пользуясь благоприятной обстановкой, противник атаковал караван судов и торпедировал транспорт «Блэкпул», на котором находился Ползунов. Корабль затонул, а Ползунова и инженера-электрика Костырева подобрала немецкая подводная лодка.

Впоследствии Костырев рассказал, что гитлеровцы всеми силами пытались склонить их обоих к измене Родине. Высадив с подводной лодки у Варнемюнде, их перевезли в Росток, здесь специально прибывший представитель АБВЕРа штурмбанфюрер Гэццке вел их допрос. Гэццке пытался сломить их упорство, не стесняясь в средствах, применяя пытки и издевательства. Затем их перевезли в Нейстрелиц, и Костырев больше никогда не встречался с Ползуновым. В сорок пятом году Костырев вернулся на Родину.

Ни в концентрационных лагерях, ни в списках «перемещенных лиц» фамилия Ползунова не значилась. Были все основания считать, что он погиб в одном из гитлеровских лагерей смерти в вдруг… Ползунов появился вновь, но не как желанный сын Родины, истосковавшийся по родной стороне, а как враг, ночью, тайно, с оружием в руках.

В отделе кадров завода, где до сорок второго года работал инженер, никаких фотографий Ползунова не сохранилось.

Описание внешности Ползунова, сделанное инженером Костыревым, носило общий характер: «… роста среднего, волосы темные, густые». Со времени последней встречи Костырева и Ползунова в Нейстрелице прошло четырнадцать лет; разумеется, внешность Ползунова изменилась, и эти скудные сведения ничем не могли помочь в оперативном розыске.