В мирные дни

Металлическая трель звонка резко нарушила покой семьи. Сидоренко захлопнул книгу, встал, застегнул китель и вышел в прихожую. У дверей стоял младший сержант. Войдя в комнату, он доложил:

– Товарищ гвардии майор! Вам пакет от полковника Белого.

Майор пробежал взглядом две строчки, написанные на бланке, и повернулся к жене:

– Вызывают, Лидуша. Наверное, до утра.

Жена вздохнула, но ничего не сказала.

– Ну что ты? – ласково спросил майор. – Ложись, спи!

Майор обнял жену за плечи, поцеловал и затем, захватив небольшой чемоданчик, который всегда стоял наготове в прихожей, быстро вышел с сержантом.

«И месяца не прошло…» – грустно подумала женщина и подошла к окну. Внизу, на улице, вспыхнули фары, и машина растаяла в кружеве падающих хлопьев снега.

На лестнице большого шестиэтажного дома Сидоренко встретило молчаливо-тревожное ожидание. У двери квартиры номер шесть, на третьем этаже, стояли два солдата. Минуя их, Сидоренко вошёл в просторную прихожую. Там находились дежурный по штабу округа, прокурор полковник Белый, неизвестный, в домашнем, наспех надетом костюме и практикант – слушатель Военно-юридической академии лейтенант Зотов. В кухне торопливо снимал шинель незнакомый следователю подполковник медицинской службы. Сидоренко кратко объяснили причину его срочного вызова.

В одной квартире жил военный инженер Златогорский, научный работник. Он и его жена языковед занимали три комнаты, в остальных двух жил инструктор райкома партии Барбарисов с женой и ребёнком.

Около двух часов ночи Барбарисову, возвратившемуся из командировки, потребовалось позвонить по телефону. Осторожно постучав в кабинет Златогорского и не получив ответа, Барбарисов прошёл к себе. От жены он узнал, что Златогорокий вернулся ещё вечером. Барбарисову показалось странным, что инженер не откликнулся на его стук: Златогорский обычно работал допоздна.

Обеспокоенный, инструктор снова вышел в коридор, постоял у каждой комнаты соседей и, опять ничего не услышав, подошёл к кабинету. Заглянув в скважину замка, он увидел в темноте чуть светловатый экран окна и на его фоне – силуэт инженера… висевшего в петле.

Кабинет был заперт изнутри, и ключ оставлен в замке. Это и дало инструктору возможность обнаружить случившееся: вставленный ключ мешал заслонке скважины опуститься, и через её щель комната просматривалась.

В первый момент Барбарисов начал дергать за ручку, но массивная дверь не поддалась его усилиям. Сообразив, что спасти соседа уже нельзя, Барбарисов побежал к ближайшему телефону и рассказал о несчастье коменданту города. Тот немедленно сообщил прокурору.

Первым делом Сидоренко уяснил себе планировку квартиры. Просторная передняя продолжалась коридором, который разделял квартиру на две половины. Слева в прихожую выходили три двери: кухни, ванной, уборной, а в конце коридора ещё одна – она вела в комнаты Барбарисова. Справа была дверь кабинета, а в коридоре – две застеклённые двери, ведущие в остальные комнаты семьи Златогорских. Эти комнаты были смежными, каждая имела отдельный выход в коридор и ещё соединялись внутренней дверью. Лишь один кабинет был изолирован.

Жена учёного находилась в отъезде.

Осмотр прихожей не дал результатов: офицеры, Барбарисов и солдаты оставили столько следов, что разбираться в них было бессмысленно. На стенах же и дверях обнаружить ничего не удалось.

Помощник военного коменданта города и дежурный по штабу округа уехали. Согласовав с Сидоренко некоторые вопросы, вслед за ними уехал и полковник Белый.

Следователь остался с Зотовым, врачом и солдатами.

– Давайте открывать, – предложил врач.

– Да вот я и думаю, – ответил Сидоренко, внимательно рассматривая замок и опасаясь нарушить возможные следы. – Будем долбить дверь и освобождать язык замка. Товарищ Зотов, дайте мой чемоданчик…

Но глубже пяти миллиметров долото не пошло: под тонким слоем дерева в двери оказался слой металла. «Ну и дверка! Как сейф», – подумал Сидоренко.

– Товарищ майор, может, через среднюю комнату проникнуть? – предложил Барбарисов. – Наш ключ подходит к их столовой, а из неё раньше тоже была дверь в кабинет – она заложена кирпичом, но всего в два слоя, по-моему.

Сидоренко взглянул на Барбарисова и вдруг спросил:

– А дверь осталась? Со стороны столовой или кабинета?

– Дверь осталась. Со стороны кабинета, – ответил Барбарисов, не понимая смысла вопроса.

– Давайте ключ.

Осмотрев дверную нишу, заложенную кирпичами, Сидоренко позвал солдат.

– А ну, товарищи, распотрошите эту кладку. Только с условием: быстро, но осторожно.

Солдаты принялись за дело.

– Простите, зачем это вы спрашивали о двери? – поинтересовался врач.

– Профессиональная тайна, – усмехнулся Сидоренко. – Очень просто, доктор: если двери нет, то стену разбирать нельзя: в кабинете осядет пыль, которая мне вовсе не нужна. А вы, может, отдохнули бы пока или домой съездили?..

– Нет, мне интересно остаться. Я не буду вам мешать, – понял намек следователя врач.

Убедившись, что солдаты уяснили свою задачу, Сидоренко занялся Барбарисовым. Подробно выяснил от него всё, что тот знал о соседе: привычки, образ жизни Златогорского, домашние обстоятельства, круг знакомых, черты характера и так далее.

Барбарисов два года прожил в одной квартире с профессором и довольно хорошо знал Златогорского.

По натуре инженер – человек дела: работа, труд являлись для него основой всей его жизни. В быту он был скромным человеком. Хороший семьянин, домосед, страстный любитель книг, – таким был сосед Барбарисова.

Особое внимание Сидоренко обратил на одну деталь из рассказа инструктора: примерно год назад рабочие сменили двери домашнего кабинета Златогорского и замуровали наглухо ту, которую сейчас освобождали от кирпичей. Потом в прихожей у двери кабинета появился часовой, но через день-два был снят и больше не приходил.

– Что вы скажете на это? – спросил Зотова Сидоренко.

– Вероятно, Златогорский вёл на дому какую-нибудь работу государственной важности.

– Не иначе. Вот вы сейчас же и займитесь этим: выясните всё, что касается служебной деятельности покойного, всё, – подчеркнул последнее слово следователь.

Затем Сидоренко произвёл предварительный осмотр фасада дома и крыши над окном кабинета. Фасад – гладкий, без архитектурных украшений, заметных царапин от применения технических средств не имел, взобраться по нему на третий этаж без приспособлений было невозможно. Крыша запорошена ночным снегопадом. Сидоренко расчистил её и тоже не обнаружил никаких следов.

Зотов вернулся в тот момент, когда солдаты покончили с кирпичами, а Сидоренко – с осмотром спальни и столовой.

– Ну что? – обернулся он к Зотову.

– Всё узнал, товарищ гвардии майор! Инженер Златогорский вёл научную работу.

Зная его редкое трудолюбие, командование, по известным соображениям, приказало изолировать домашний кабинет учёного, сделать надёжную дверь и на период усиленных домашних занятий Златогорского выставить охрану. В эти дни инженер как раз заканчивал принципиальное решение своей проблемы, работал днём и ночью.

После этого работа Златогорского была передана соответствующему научно-исследовательскому институту, охрану кабинета сняли, и больше Златогорский над своим открытием дома не работал.

– Откуда это известно?

– Мне сказали, что в отношении ко всем своим научным записям и документам он всегда был чрезвычайно осторожен. А раз так…

– Ага! Так и скажите, что этот вывод – предположительный. Вы узнали, один работал Златогорский над своей темой или с кем-нибудь ещё?

– Узнал. Последнее время работали вдвоём. Его соавтором является научный сотрудник института и заведующий кафедрой нашего университета доцент Ильинский. – Зотов раскрыл книжечку и добавил: – Коммунист с сорокового года, фронтовик-доброволец, демобилизован в сорок третьем году по ранению в звании капитана, артиллерист. До войны служил здесь же.

– Помню. А у того всё спокойно? Что он говорит? Как у них с работой? Что ему известно о Златогорском?

Зотов виновато и растерянно взглянул на Сидоренко:

– Я…

– Вижу: не были. Не догадались? Или постеснялись разбудить по такому случаю? – с холодной серьёзностью спросил майор Зотова. – Езжайте сейчас же к Ильинскому, товарищ Зотов, – его адреса тоже не узнали?

– Адрес взял: улица Университетская, два, квартира четыре.

– Ну, вот видите, и адрес взяли, а… езжайте, езжайте! – закончил Сидоренко уже мягче, видя, что Зотов понял свою оплошность.

Сидоренко аккуратно отомкнул размурованную дверь, распахнул её, и прямо перед следователем и врачом показалось тело сухощавого мужчины в военной форме, висевшее на верёвке, привязанной к потолочному крючку для люстры. Под ногами покойного валялся опрокинутый стул. Следователь осторожно шагнул в кабинет и занялся статическим осмотром: сфотографировал труп, потом описал, сфотографировал и нанёс на зарисованный план комнаты всю её обстановку и предметы точно так, как они были расположены.

После этого врач и следователь вынесли труп в смежную комнату, где произвели тщательный осмотр одежды, содержимого карманов профессора. Затем врач-эксперт увёз покойного на вскрытие. Сидоренко ещё раз внимательно осмотрел верёвку, узлы на ней и петлю, а потом – ванную комнату, кухню и кладовую, но нигде другого конца обрезанной недавно верёвки не обнаружил.

Инженер Златогорский был по-военному аккуратен – это Сидоренко уже знал от Барбарисова. Кабинет содержался его хозяином в образцовом порядке. Он был чисто прибран, каждая вещь лежала на своём месте. Книжные полки, шкафы и письменный стол были обтёрты. Делал ли это сам Златогорский или кто другой, – неизвестно, но тряпки и щётки для ежедневной комнатной уборки находились тут же, в углу за печкой, развешанные на гвоздиках.

При детальном осмотре кабинета Сидоренко не обнаружил никаких следов борьбы.

Когда вернувшийся Зотов вошёл в кабинет Златогорокого, Сидоренко стоял у окна с ключом, вынутым из замка двери.

– Товарищ гвардии майор, вчера вечером неизвестным была совершена кража в квартире доцента Ильинского! – одним духом отрапортовал Зотов.

Сидоренко не удивился, только куснул губу и, нахмурившись, стал быстро уточнять:

– В котором часу?

– Между шестью и семью.

– Что украдено?

– Да в том-то и дело, что всё перерыто, а взяты лишь часы «Зиф» и пятьсот рублей денег.

– И больше ничего?

– По словам самого доцента, больше ничего.

– Почему вас это удивило? – прищурив, глаз, спросил Сидоренко.

– Да потому, что в соседнем ящике стола лежат массивный золотой портсигар, золотые запонки с камнями и старинная дорогая брошь – память матери Ильинского.

– Вор задержан?

– Как в воду канул, товарищ гвардии майор.

– В каком состоянии квартира сейчас?

– Всё уже прибрано.

– Ну, тогда бессмысленно туда ехать. Остаётся положиться на опытность следователя. Кто выезжал к месту кражи?

– Младший лейтенант милиции Ушков.

Отвечая, Зотов сдерживал нетерпеливое любопытство. Чувствовал, – не время мешать следователю своими вопросами. А их было много. Что показал осмотр места происшествия здесь? Как Сидоренко предугадал, что и у Ильинского могло что-то произойти? Почему… Да, мало ли этих «как» да «почему» может возникнуть у практиканта!

Опыт, которого не было у Зотова, подсказал следователю возможность какого-либо чепе у Ильинского. И теперь, когда вероятность эта подтвердилась, Сидоренко имел уже законченную логическую версию. Осмотр трупа и кабинета Златогорского подсказал следователю, что инженер не повесился. Из материальных ценностей в квартире инженера как будто ничего не похищено. Кража у Ильинского странна лишь на первый взгляд, а по существу вполне ясна: перерыв всё, вор, видимо, не нашёл того главного, за чем пришёл, и, для отвода глаз, похитил первое попавшееся под руку. Чем же могло быть это главное? Только тем, что объединяло Ильинского с Златогорским: их общей работой. Отсюда вывод: преступник рвался к овладению секретом изобретения и, не найдя его в одном месте, пытался обнаружить в другом. Сидоренко заподозрил это, как только узнал о работе Златогорского, поэтому и послал Зотова к Ильинскому.

И теперь, когда «странная» кража у доцента только усложняла всё и сбивала с толку практиканта, следователь, наоборот, видел в ней подтверждение правильности своих выводов. Он стоял на верном пути.

Что-то сосредоточенно обдумывая, Сидоренко продолжал рассматривать ключ. Зотов заглянул через плечо майора и увидел на конце ключа, около бородки, кольцеобразные борозды-задиры. – Что это? – спросил он майора.

– След «уистити».

– Чего? – не понял Зотов.

– «Уистити» – инструмента для отмыкания замка ключом, вставленным с противоположной стороны. Многие граждане наивно полагают, что, запершись в квартире изнутри и оставив в замке ключ, они этим наиболее надёжно предохраняются от ночных визитёров, – усмехнулся Сидоренко. – Сами того не подозревая, они буквально дают ключ в руки вора: не прибегая к отмычке, вор с помощью «уистити» или «слоника» без особых хлопот открывает замок тем же ключом.

– Никогда не видел, – признался Зотов.

– Вы ещё многого не видели. Можете посмотреть – у меня в чемодане есть трофейный.

– Товарищ майор, а что здесь? – горячо спросил будущий следователь.

– Некогда. Расскажу только вкратце: внешне – самоубийство. Но осмотр рисует такую картину: самоубийца пришёл сюда, сел за стол, записал на календаре только что купленной авторучкой, что завтра надо позвонить насчёт ремонта квартиры, затем куда-то далеко ушёл за верёвкой, вернулся, повесился, подтянув сам себя на воздух, потом чисто вытер тряпкой всю мебель, книги и пол, даже на пороге, и запер изнутри дверь… чего вы улыбаетесь? Мне тоже не верится, чтобы человек на грани самоубийства думал о ремонте и убирал комнату после своей смерти. Получилось, конечно, так: кто-то повесил полковника, потом тщательно, чересчур тщательно, убрал кабинет, стёр все следы. Сделав всё это, преступник вставил изнутри ключ, вышел из кабинета и снаружи запер его посредством «уистити».

Надевая шинель, Сидоренко продолжал:

– Здесь нам пока делать больше нечего. Сейчас я проеду к следователю милиции и в институт. Вас же, товарищ Зотов, попрошу быстро выяснить в облвоенкомате, есть ли в городе или области бывшие моряки-балтийцы, где они проживают, где и кем работают. Второе: в единственном нашем «морском» учреждении, Рыбторге, узнайте о бывших рыбаках. Третье: возьмите сведения в аэропорте, на станциях «Жевинск-пассажирский», «Всполье» и «Жевинск-товарный» о всех задержаниях, арестах, несчастных случаях и другого рода чепе, если таковые произошли за ночь и по сей час. Задача ясна?

– Так точно, только…

– Неужели не уяснили? Кража у Ильинского, вероятно, – не случайное совпадение. Это делает возможным предположение, что оба преступления совершены одним и тем же лицом. После двух таких «дел» преступник, как правило, стремится уехать. И мы должны использовать всё для контроля и блокировки этого шага. Поспешность может привести преступника к ошибке. Нам всё важно. Теперь ясно? Подробности потом. Идёмте!

Мозг следователя напряжённо работал. Одним из неразрешённых вопросов был: как преступник попал в квартиру никем не замеченный? Сидоренко ещё ночью пытался выяснить это, но жена Барбарисова и ближайшие соседи категорически заявили, что никого не встречали и не слышали стука. Собственно, «как» отомкнул преступник замок, особого значения не имело, но простой самозахлопывающийся замок парадной двери был совершенно цел и не тронут, а чёрного хода в квартиру не было.

Выходя с Зотовым из квартиры, Сидоренко ещё раз осмотрел замок и, опять ничего не обнаружив, захлопнул дверь. Однако, оглянувшись, он тут же вернулся в квартиру и прошёл к Барбарисовой. Та ещё никак не могла успокоиться. Сидоренко опасался, что в таком состоянии женщина, сама того не желая, сможет сказать неправду. Он схитрил: предупредив, что это очень важно, он попросил её уточнить, как был одет Златогорский, когда она встретила его в прихожей. А потом, будто не касаясь дела, спросил, как она выводила ребёнка гулять.

Барбарисова на первый вопрос сначала ответила уверенно: «Шинель, фуражка, сапоги», а потом стала поправляться: «Нет, – шинель, фуражка и длинные брюки…» На второй же вопрос просто и спокойно ответила, что её карапуз, пока мать здоровалась с инженером, вышел в оставленную им открытой дверь. Поспешно выскочив и захлопнув дверь, она поймала сына уже на ступенях.

Зотов был удивлён, когда Сидоренко, выбежав и хлопнув дверью, резко остановился и вернулся к двери.

– Так вот оно что! – торжествующе сказал он Зотову и вынул из кармана ключ. – Смотрите, – мягко закрыв дверь (было слышно, как щёлкнул замок), он подёргал её – заперто, – и открыл дверь ключом. Вторично он с силой хлопнул дверью, и та отскочила, не успев закрыться.

– Видели?.. Вот как преступник попал в квартиру, не оставив никаких следов отмычки и даже не звоня: ему просто повезло. А теперь – пошли. Связь со мной держите через полковника Белого.

Но пришлось ещё раз задержаться: у подъезда остановилась машина. Из неё выскочил взволнованный врач-эксперт.

– Товарищ майор! Златогорский не повесился, а…

– …А убит, – закончил за него Сидоренко. – Я тоже пришёл к такому заключению. Только не знаю, как убит. На теле ничего не было.

– Ударом по голове чем-то мягким, но тяжёлым.

Несмотря на ранний час, все были в сборе. У дверей в ожидании приказаний стоял дежурный по штабу округа полковник Земнов. Командующий поднял на сослуживцев взгляд, полный огорчения:

– Высокие награды – это благодарность Родины за прежние заслуги, а не прощение авансом будущих проступков.

– Так как же с похоронами, товарищ командующий? – спросил один из заместителей.

– А как вы хоронили на фронте трусов и дезертиров? – резко ответил за командующего начальник штаба.

– У меня таких не было, – уклонился от тяжести прямого ответа генерал.

– Н-да… чтобы такой человек, коммунист, талантливый инженер, и вдруг так трусливо дезертировал из жизни, от нас… Нет, не верится! – сурово вздохнул командующий.

– Именно, не ве-рит-ся! – напирая на последнее слово, горячо проговорил начальник политуправления.

Над одним из телефонов у стола командующего вспыхнула лампочка. Полковник Земнов подошёл:

– Слушаю. Вас, товарищ генерал!

– Кто это в такую рань? – командующий взял трубку. – Да?

– Докладывает полковник Белый.

– Так. Вас понял. Сделаю. Продолжайте, – выслушав Белого, генерал положил трубку на рычаг и встал. За ним поднялись все.

– В окружной газете немедленно поместить некролог: «Сегодня скоропостижно скончался военный инженер Александр Александрович Златогорский – верный сын Коммунистической партии, боевой офицер и крупный научный работник…» Похороны назначить на шестнадцать ноль-ноль завтра. На процессию выставить сводный почётный караул офицеров от всех частей гарнизона, оркестр и траурный эскорт в составе полка инженерных войск. Гроб водрузить на орудийный лафет. Впереди – одиннадцать старших офицеров из числа сослуживцев и товарищей покойного с его наградами.

Командующий отпустил генералов и задержал начальника штаба.

– Пётр Иванович, немедленно вызовите жену Златогорского. Если потребуется, используйте мой самолёт.

Младший лейтенант милиции Ушков, высокий тонкий блондин с задумчивым лицом, оказался проницательным следопытом. По обнаруженным в квартире Ильинского следам он сумел установить рост, приблизительный возраст, походку, фасон и размер обуви преступника, а также то, что преступник – левша.

Это было уже богатством для следствия. «Ну, теперь хоть кое-какие, но всё же есть данные», – обрадовался Сидоренко, но его слова благодарности не дошли до слуха младшего лейтенанта – их заглушила звонкая дробь телефона. Ушков взял трубку.

– Слушаю… Сидоренко? Так точно, товарищ полковник… Нет, ещё здесь… Слушаюсь. Вас! – передал он трубку майору.

Говорил полковник Белый:

– Сидоренко? Сейчас звонили с вокзала и сообщили, что там обнаружен труп неизвестного. Других происшествий в городе не было – отовсюду тоже звонили. Транспортный отдел выставил охрану, оставил всё неприкосновенным. Ждут ответа, приедете или нет. Как вы?

Сидоренко заколебался. Потом решительно объявил:

– Еду, товарищ полковник, сейчас же! А вас попрошу направить туда врача-эксперта.

«Молодец Зотов, быстро оповестил всех», – думал Сидоренко, подпрыгивая на сиденье автомобиля.

Следователь сейчас находился в состоянии максимального напряжения. Он сознавал и чувствовал, что преступник вертится у него где-то под руками, но вот-вот ускользнёт, если следователь допустит хоть маленькую ошибку или потеряет время.

Пока что у преступника было явное тактическое преимущество: ему было известно, что его разыскивают, кого и где надо остерегаться – всех и везде. Следователь же лишь в общих чертах знал, где искать, и совершенно не знал, кого искать. Он мог пройти мимо преступника и не задержать его. У следователя, однако, был огромный моральный козырь: он не скрывался, был вдохновлён сознанием государственной важности своего дела и везде имел тысячи надёжных помощников. Преступнику сопутствовал постоянный страх, и рассчитывать на чью бы то ни было помощь среди граждан ему не приходилось.

На ступенях при входе в вокзал уже стоял врач.

– Товарищ майор! – замахал он рукой, увидев Сидоренко. – Знакомьтесь! – повернулся он к стоявшему рядом офицеру с нарукавной повязкой помощника коменданта.

Не заходя в помещение, Сидоренко, врач и помощник коменданта отправились к месту преступления. По дороге помощник коменданта рассказал: пробираясь между изгородью сада и забором мастерских к путям, рабочий увидел что-то странное и, присмотревшись, убедился, что это было неподвижным человеческим телом.

День стоял холодный, неприветливый. Пышный, густой и красивый летом сад выглядел тоскливо, в нём было холодно, неуютно и безлюдно.

Сад охраняли солдаты комендатуры.

Сидоренко, задумчивый, изредка останавливался и осматривался по сторонам. Местами лысая земля газонов и края дорожек были покрыты скупыми пятнами вчерашнего снега.

Труп мужчины лежал лицом вниз и был раздет донага. Поза его, неестественная, расслабленная, говорила за то, что покойный был раздет уже после смерти и, повидимому, тут же, на этом месте: вокруг тела оставлено много следов. Сидоренко сфотографировал общий вид тела и места преступления. После этого, зайдя с той стороны, где не было следов, начал вместе с врачом детальный осмотр покойного. Перевернув тело, врач поморщился: лицо пострадавшего было неузнаваемо.

Подошёл Зотов. На немой вопрос Сидоренко он кивнул головой и присоединился к осмотру.

Сидоренко сделал нужные записи и спросил врача:

– Товарищ подполковник, а вы не могли бы произвести вскрытие поблизости?

– Понимаю вас… Конечно, могу.

Солдаты отнесли погибшего в дорожную больницу.

Сидоренко осмотрел ложе трупа, следы, шедшие от садовой дорожки и возвратившиеся туда же. Майор сделал это довольно быстро и задержался только у одного глубокого отпечатка следа: залил его гипсом. Потом вместе с Зотовым обшарил всё вокруг и, ничего не обнаружив, сел на скамейку и задумался. Вдруг Сидоренко вынул из кармана блокнот, быстро написал несколько слов и, вырвав лист, окликнул солдата комендатуры.

– Бегом к коменданту! Пусть немедленно передаст по всем направлениям дороги эту телеграмму.

Сделав это распоряжение, следователь повернулся к своему коллеге.

– Что с моряками, товарищ Зотов?

– Рыбаков вовсе нет, а моряков немного. Балтиец один: капитан первого ранга в отставке, работает лектором обкома. Остальные – черноморцы и тихоокеанцы.

– Так. Ну, а что скажете об этом?

– Покойный, вероятно, убит… Иначе кто же стал бы так уродовать его внешность.

– Хорошо. Дальше.

– Преступление совершено здесь, сегодня ночью, от часу до трёх; около часу прекратился снегопад, а в три уже всё замёрзло, – раньше часа следы бы занесло, а позже трёх они не были бы так вдавлены. Убийца и грабитель был женщиной, высокого роста, сильной. Это видно из того, что следы – женские, размер обуви – 38, шаг довольно крупный…

– Подождите. Ну, насчёт ограбления – допустим. А почему вы считаете, что она – сильная?

– А вот я и хотел сказать: слабой женщине убить молодого мужчину нелегко.

– А почему вы думаете, что она – убийца? Ведь из этого вы делаете вывод и о её силе, то есть намечаете внешность.

– Да других-то следов нет, товарищ майор.

– Ну ладно. А как, по-вашему, это преступление связано со вчерашними или нет?

– Думаю, что нет: там один преступник, тут другой; там одна цель, тут совсем другая.

– Какая же?

– Ну, тут типичное убийство с целью ограбления – вон и лицо даже изуродовала, мерзавка.

– Типичное? Ну, ладно, скажите: кто был убитый?

– Военный, наверное, офицер: для рядового возраст неподходящий – этому лет 37–39, а сверхсрочников у нас уж не так много. А что военный – так шрам на боку от сквозного пулевого ранения…

– Фронтовик, фронтовик, а не военный, товарищ Зотов! Шрам отставить: фронтовиков у нас – восемь из каждых десяти мужчин.

– Да-а, это я упустил. Тогда не знаю, кто.

– А часто ли встречаются, товарищ Зотов, у нас в СССР грабители-убийцы вообще и в частности женщины? – прищурил один глаз Сидоренко.

Молодой следователь, как бы очнувшись, уставился на майора.

– Так вот: кто был убитый, я тоже не знаю, а это очень важно знать. Но убит он был не там, а около самого выхода – вот на этой самой скамейке, где мы сейчас сидим с вами и гадаем. А туда труп был перенесён – вы должны были заметить, что следы, идущие от дорожки, глубже, чем те, которые идут обратно: убийца туда шёл с ношей. Время вы определили точно… Ну, что? – вскочил Сидоренко навстречу врачу. Тот выразительно показал себе на затылок.

– Ох, и рискованное дело, – поёжился следователь, – потеряем время – всё потеряем. Но рисковать надо! Товарищ Зотов! Поезжайте в исследовательский институт. Только отличайте, пожалуйста, фронтовиков от офицеров! – не то шутя, не то серьёзно добавил майор.

В пятом часу дня многие пассажиры и служащие вокзала с удивлением смотрели на аккуратного, даже элегантного майора. Он сидел на маленьком чемоданчике позади общественной уборной, что стояла на отлёте от вокзала, и внимательно наблюдал за действиями ассенизатора, очищавшего выгребную яму. Элегантный майор был так поглощён созерцанием этой нехитрой работы, что не замечал ни удивлённых взглядов, ни даже шутливых возгласов прохожих. Однако те, наверное, удивились бы ещё больше, если б увидели, с какой радостью майор бросился к черпаку, когда на его крае повисла какая-то тряпка. Спустя двадцать минут Сидоренко разглядывал мокрую, но уже чистую пару белья, и глаза его светились самой неподдельной радостью.

– Товарищ майор, – обратился он к коменданту, – передайте в этом направлении ещё шифровку… Спасибо. Ну, а теперь поедемте восвояси, – предложил Сидоренко врачу. – Небось, поспать хочется.

В это же время высокая красивая женщина стояла в купе вагона и равнодушно следила, как в раме окна быстро подымаются вверх телеграфные провода и после мелькнувшего столба снова опускаются, чтобы тут же опять взвиться. Она была далека от мысли о том, что, может быть, по этим проводам, обгоняя или уже обогнав поезд, промчалась телеграмма, которая грубо нарушит все её планы. А так оно и получилось: на ближайшей остановке в купе вошёл офицер комендатуры и вежливо попросил её пройти с ним – в вагон она уже не вернулась, а на следующей станции молчаливый старшина снял с поезда её вещи.

Вечером, в семь часов шестнадцать минут, женщина уже сидела перед столом следователя и, судорожно вдыхая воздух, не могла остановить рыдания.

– Выпейте воды, – советовал ей Сидоренко, – успокойтесь… Я всей душой разделяю ваше горе и понимаю, как вам тяжело будет сейчас войти в свою квартиру. Но это очень нужно, это просто необходимо. Постарайтесь на минуту вникнуть в мои слова, и вы поймёте сами: мне нельзя терять ни минуты, а я не знаю, что именно пропало и пропало ли вообще. Только вы знаете, что, где и как лежало в кабинете Златогорского. Ну, возьмите себя в руки, хоть на полчаса, соберитесь с силами, если не хотите, чтобы наши враги завтра злорадно листали документы, где каждая буква написана кровью вашего мужа…

Женщина встала, вытерла платком бледное лицо и выпрямилась.

– Едемте, товарищ майор, – строго проговорила она, глубоко и прерывисто вздохнув.

У входа в квартиру она остановилась, но тут же заставила себя переступить порог и, внешне спокойная, вошла в кабинет.

Осмотрев вещи, книгу и документы покойного, она взволнованно посмотрела на Сидоренко.

– Всё на месте, но не хватает одной тетради.

– Какой?

– Обыкновенной ученической тетради в в чёрном клеёнчатом переплёте.

– Что было в этой тетради? Мне вы можете и должны сказать всё, что знаете, – видя нерешительность женщины, настоял Сидоренко.

– Я дала ему слово… Это был шифр…

– Шифр?! – невольно вскрикнул Сидоренко.

– Да. Муж сам придумал его, и секрет шифра не знал никто. Александр Александрович заносил в тетрадь какие-то заметки, тренируясь в скорописи шифром. Я тоже ничего не знала об этой тетради, а когда случайно увидела её, то дала ему слово… ему… а… он… – женщина рухнула в кресло и, уткнувшись в холодную кожу высокого подлокотника, зарыдала.

Казалось, самолёт не летит, а лениво ползёт, неохотно продираясь сквозь вязкую тьму ночи. Хотелось верить, что машина вот-вот вырвется на простор голубого раздолья и, унося на концах крыльев липкие клочья мглы, резко увеличит скорость. Но желанное «вот-вот» не наступало, и лишь далеко внизу изредка мигали крохотные огоньки.

Сидоренко откинулся на спинку кресла и с досадой взглянул на моторы, с незаметной для глаза яростью вращающие винты. Их рёв, став привычным, казался тяжёлой, давящей на уши тишиной. У другого борта сидел Зотов, с удовольствием оглядывая комфортабельное оборудование пассажирской кабины.

– Вот это машинка! – весело подмигнул он.

– На этом самолёте командующий привёз в Москву пленного оберштурмбаннфюрера «СД» Гальтенкрюнера, он сидел на вашем кресле, – заметил Сидоренко.

Зотов изобразил на лице брезгливую мину и пересел в кресло по соседству с Сидоренко.

Майор усмехнулся, захотел что-то сказать и вдруг уснул, ссутулившись в кресле. Вздрогнув, он открыл глаза и взглянул на часы: прошло не более десяти минут. Зотов сидел рядом, уставившись взглядом в одну точку. Сидоренко с любопытством рассматривал его почти юношеское лицо со вздёрнутым носом.

– Кажется, я не в свои сани сел, Николай Иванович, – грустно буркнул Зотов, – учусь стать следователем, а хожу вокруг вас и только удивляюсь: путаное дело вы, как открытую книгу, читаете. Да-а, следователем родиться нужно, – вздохнул он с чувством хорошей зависти.

– Поспешный вывод. И неверный. Плюньте вы на эту пинкертонщину раз и навсегда: следователь видит всё точно так же, как любой другой нормальный человек, с той лишь разницей, что умеет фиксировать умом всё замеченное, отличать главное от второстепенного, ложное от истинного и анализировать каждое и сумму всех впечатлений. Это даётся знаниями, опытом и практикой, а на одних только индивидуальных качествах, способностях далеко не уедешь… А что касается наклонностей… Их не вдруг отгадаешь в себе, – засмеялся Сидоренко, – я вот поступил на юридический только для того, чтобы не терять год, – «засыпался» в мореходном: астрономия подвела. А теперь ни на какую специальность своё дело не променяю! Давайте-ка лучше, пока есть время, продолжим наш семинар по тактике расследования дела Златогорского, – предложил Сидоренко и, заметив, как оживился Зотов, начал:

– Место преступления вы не осматривали в деталях, но суть его и сведения о Златогорском вам были известны раньше, чем мне. Что вы сделали мысленно прежде всего?

– Подумал о том, что не следует слепо доверять признакам самоубийства, – задумчиво, видно, вспоминая свои субъективные ощущения, ответил Зотов.

– Правильно. Но это только производное от главного. А вот основное, принципиальное?

Зотов пожал плечами.

– Прежде всего следователь должен правильно ориентироваться в общей политической и частной обстановке, в которой было совершено преступление, и дать принципиально верную политическую и социальную оценку значения самого преступления. Запомните, это очень важно и является законом для ведения любого расследования. Не будь мы вооружены основой всех основ – теорией марксизма-ленинизма, мы в данном случае могли и не прийти к вопросу: всё ли благополучно у Ильинского? Не проверив этого, так и сидели бы сейчас в Жевинске, гадая на кофейной гуще, кто, почему да зачем убил инженера.

– Как я сейчас понял, моя мысль и была вызвана именно таким подходом к делу, – оживлённо признался Зотов. – Но как-то подсознательно…

– Вот то-то и оно! А оценка эта должна делаться совершенно сознательно, чётко и незамедлительно. Дальше. Попробуйте определить, – вы этого не знали, но должны были догадаться, – почему мы стали искать моряков-балтийцев?

– Я уже думал. Вероятно, на месте преступления был найден такой след, какой мог оставить только моряк?

– Правильно. Единственным следом, который оставил преступник, был узел на верёвке, – характерный морской узел, какой вяжут обычно балтийские моряки. Ну, почему мы заинтересовались всеми шоссе, вокзалами и происшествиями, – вам ясно. А теперь перейдём к другой жертве и разберём то, чего не успели разобрать тогда, в саду. Вы определили: убийство, цель – грабёж, преступник – женщина, жертва, вероятно, – офицер. Так. Возьмём за достоверность, что жертва – офицер, и не станем повторять первых сомнений насчёт преступника, – вы их помните. Объясните мне другое: зачем женщине надо было связываться с сильным мужчиной, когда она с меньшим риском могла избрать жертвой богато одетую женщину? И какой вообще смысл женщине-преступнику задерживаться у жертвы? Неужели она подвергала себя огромному риску только ради того, чтобы снять с убитого мужской костюм, да ещё и бельё, которому грош цена? А зачем ей понадобилось обезображивать лицо жертвы? Что сказали вам следы на теле убитого, а также следы на месте преступления? Не можете увязать? Так вот, слушайте: на старое бельё может польститься только мелкий вор, вроде опустившегося алкоголика. «Порядочный» преступник этого не сделает. Но мелкий вор не пойдёт на убийство из-за пары белья и даже костюма, а тем более не станет с жестокой расчётливостью уродовать свою жертву. Ряд незначительных признаков подтверждал ваше предположение, что жертва – офицер, но насчёт «высокой, сильной женщины» вы явно ошиблись. Убийцей был мужчина, да, да, мужчина, привязавший к своим ногам женские туфли специально, чтобы провести нас. Но убийца не рассчитал: когда он нёс на себе свою жертву, в грязи остались отпечатки не только женской обуви, а и верёвки, которой туфли были привязаны к ногам преступника. Судя по «почерку» этого преступления, совершенно очевидно, что тут орудовал махровый бандит. Вы заметили кровь на шее и груди погибшего? Преступник сначала раздел человека и только уж потом обезобразил лицо: боялся запачкать кровью обмундирование. Значит, обмундирование всё-таки было нужно преступнику. Ясно?

– Теперь – да. Только как же насчёт белья? И какое отношение это преступление имеет к делу Златогорского? Зачем…

– Хватит, хватит, не всё сразу! – остановил практиканта Сидоренко. – Пойдём дальше по порядку. Обмундирование: одежда – добыча «не солидная» для такого головореза, однако была явно необходима ему. Стало быть, преступление не просто уголовное, в чём хотел убедить нас бандит, а имеет какую-то особую цель и носит иной характер. И дальше: снимая нижнее бельё, преступник даже переусердствовал в желании подчеркнуть именно кражу. Материальной ценности оно для преступника, который только для обмана следователя покупает новые женские туфли, никакой не представляло. Надевать добытое таким путём бельё на себя он тоже не станет, хотя бы потому, что это бессмысленно – белья никто не видит. Если это предположение верно, то бельё должно было быть спрятанным где-нибудь поблизости: зачем преступнику хранить лишнюю улику? Скорее всего он мог выкинуть его в помойку, бросить за забор мастерских, а для большей страховки – в уборную. Там оно и оказалось. А взаимосвязь преступлений также очевидна: вы забыли сравнить и убедиться в том, что рост жертвы и шаги «женщины» тождественны с данными о преступнике, которые нам дал лейтенант милиции Ушков, расследовавший «кражу» у Ильинского. А если к этому прибавить, что Златогорский и этот неизвестный были убиты одним приёмом, а верёвка, которой преступник подвязывал себе женские туфли, стянута точно таким же узлом, что и петля на шее Златогорского, – то станет совсем ясно: все три преступления крепко связаны этим узлом и являются звеньями одной преступной цепи. Таким образом, картина последнего преступления вырисовывается так: преступник заманил жертву в сад и сел с ней на первой же скамье. Потом отошёл, подвязал к ногам женские туфли и вернулся. Подойдя сзади, нанёс жертве удар и отнёс тело вглубь сада, где ограбил труп и, обезобразив лицо жертвы, скрылся… Преступник не глуп. И, предугадывая все наши меры розыска, он пытается неожиданным манёвром обвести нас вокруг пальца. Он знает, что из города ему не так-то просто вырваться, да и дальше все дороги и тайные тропы туда – за рубеж – будут пресечены. Обнаружив на станции более или менее подходящего по внешности транзитного пассажира-офицера, негодяй убивает его и, завладев документами и обмундированием, пытается сейчас проскочить за границу.

Увлечённый и взволнованный анализом дела, Зотов уже раскрыл было рот, чтобы заговорить, высказать свои новые мысли, выводы, рабочие гипотезы, когда самолёт бросило в сторону, потом обратно, и снова – раза три кряду. Сидоренко и Зотов вопросительно взглянули через прозрачную перегородку в кабину лётчика. Тот обернулся к ним.

– Брест, – скорее понял по движению губ лётчика, чем расслышал его голос Сидоренко, и взглянул за окно. В тяжёлом туманном рассвете сквозь серые клочья облаков, как в клубах дыма, проглядывали неясные очертания города. Сидоренко кивнул головой и сделал резкий жест, каким командиры орудий сопровождают команду «огонь» – лётчик заложил крутой вираж и скольжением на крыло бросил машину на город. Зотов проглотил слюну и, стиснув ручки кресла, сделал равнодушное выражение лица…

Высокий, резкий в движениях, военный комендант станции «Брест-пассажирский» представлял собой тот тип командиров – энергичных, строгих, деятельных, – которые мало думают о своём отдыхе.

– Вот и отлично, что сами прилетели. А то «тщательно сличайте предъявителей с фотографиями на документах» – и всё. Потом дополнительной «молнией» сообщили инициалы, а всё остальное непонятно. Ну, теперь я каждого перед вашими глазами проведу, а вы уже сами… Что вы смеётесь? Я вправе сердиться, ведь чувствую, что дело серьёзное, а вы даже инициалы не расшифровали, поди догадайся – Виктор, Владимир, Валентин или Валерий!

– Да с дорогой душой бы, товарищ майор, только я и сам-то ничего, кроме инициалов да приблизительного роста преступника, не знаю.

– Фю-ить! – разочарованно свистнул комендант. – Н-да, некрасиво получается. Из-за одного мерзавца придётся, может, десяток-другой честных советских людей задержать до выяснения. Обидно для них.

– То-то и оно: едет себе человек, вдруг – бац! – задержали ни за что ни про что! Однако если это необходимо… Но что говорить: раз мне удалось опередить поезд, то теперь мы другое сделаем – более устраивающее и меня и пассажиров: используем пересадку… Товарищ Зотов! – позвал Сидоренко. – Вот вам записка к лётчику и разрешение на вылет. Немедленно летите в Берлин и там обеспечьте проверку каждой автомашины, которая подъедет к вокзалу к приходу поезда. Малейшее подозрение – и шофёра и машину задерживать. Ясно? Выполняйте! Меня встретите на перроне. Имейте наготове машину для нас.

– …Так вот, – снова обратился к коменданту следователь после того, как окончил разговор по спецсвязи с местным начальством, – по обстоятельствам дела видно, что преступник решил воспользоваться формой и документами жертвы и, рассчитывая на проволочку расследования, проскочить в Берлин.

Надо полагать, что, добравшись до Берлина, он не пойдёт в часть, где служил покойный, а поторопится сразу перейти в Западную зону – тут-то мы его и накроем.

– Позвольте, а не проще ли арестовать его прямо здесь? – удивился комендант.

– Проще. Но незачем. Вы гарантируете, что в Восточной Германии у него нет замаскированных сообщников?.. Я тоже не знаю. А это надо узнать. Значит, следует проводить его и арестовать лишь в последний момент. Ну, а теперь пойдёмте в ту комнату – люди уже собрались и время не терпит.

– Товарищ майор, берлинский на подходе, – доложил дежурный помощник, обращаясь не то к коменданту, не то к Сидоренко.

– Итак, товарищи офицеры, задача ясна? Вопросы есть? Ещё раз напоминаю: задание чрезвычайно ответственное, – будьте максимально бдительны, не вызывайте к себе подозрения, не горячитесь, но если потребуется, действуйте решительно и смело. А теперь – по местам!

Офицеры в форме различных родов войск встали и по одному быстро разошлись из комендантского помещения.

– Скажите, майор, – улыбнулся комендант, приостановив Сидоренко, – как же вы узнали инициалы, а имя и фамилию – нет?

– Очень просто. Мне удалось найти нижнее бельё жертвы, выброшенное преступником. На белье были вышиты, причём совсем недавно, монограммы «В. Р.» Вряд ли их стал бы вышивать покойному начальник ОВС части, где тот служил. Скорее всего это сделали заботливые руки жены или матери, которые не станут сыну или мужу вышивать чужие инициалы. А так как жён и матерей в наших оккупационных войсках нет при военнослужащих, то отсюда вероятный вывод: неизвестный, инициалы которого «В. Р.», погиб в ожидании пересадки с поезда на поезд, возвращаясь из отпуска в часть.

– Почему же в ожидании пересадки?

– Да потому, что если бы он ехал прямо из Жевинска, где нашлись любящие руки, которые вышили монограммы, то, наверное, нашлись бы и не ленивые ноги, которые проводили бы его на вокзал и, конечно, дождались бы отхода поезда.

– Чёрт! Как это всё просто и… сложно, – с чувством уважения вздохнул комендант и вышел за Сидоренко на перрон.

Скрежеща тормозами, остановился поезд. Пассажиры вышли из вагонов.

У противоположного перрона стоял пустой, чистенький и такой же классный состав. Помощник коменданта в красной фуражке объяснял пассажирам одно и то же:

– …Да, да, – этот самый. Да, без санобработки никого не посадим… А что такое? Стоянка всё равно час! Вполне успеете… Вам-то что, это нам хлопоты, a вам – помылся да и пересел в чистый вагон… Хорошо, хорошо – напомните там… Что?.. Отметку документов и посадочные талоны будем делать и выдавать прямо в санпропускнике. Да вот он – десять метров отсюда… Ну, вот и прекрасно, не задерживайтесь, товарищи…

Выяснив, что, кроме душа, им никаких хлопот не предстоит, а душ – это в конце концов только приятная процедура, люди весело, наперегонки направились в санпропускник, сетуя на беспокойство только так – «для проформы». Но при выходе из душа образовалась небольшая задержка у стола коменданта, который вместе с помощником тут же делал проверку документов и выдавал «места» на другой поезд.

– Вот уж не было печали… Товарищи офицеры! Хоть бы из вас кто-нибудь помог! – воскликнул комендант.

– Пожалуйста, давайте я! – весело и охотно отозвался из очереди Сидоренко и быстро занял место за столиком. – Да я… господи: пять лет сам комендантом был… студенческого общежития, – подмигнул он ожидающим, вызывая смех. – Так, кто тут первый – давайте!.. Ага – в этот журнал? Ясно!.. А потом вам передавать?.. Готово, прошу вас! – передал он коменданту документы какого-то подполковника.

Очередь зашевелилась, пошла, коменданты и Сидоренко-регистратор работали в шесть рук.

– Следующий! Готово, прошу вас, товарищ майор… Прошу вас… Пожалуйста… Прошу вас, – приговаривал Сидоренко, передавая коменданту документы. И услышав «пожалуйста», комендант и помощник незаметно делали так, что место по соседству вручалось одному из подготовленных офицеров, который выходил следом за тем, документы которого сопровождались возгласом Сидоренко «пожалуйста».

Таких, правда, оказалось, немного, и все они, как и многие другие, попали в разные вагоны, так что присутствие нового пассажира не могло удивить никого из прежних спутников.

А когда к столу коменданта подошёл высокий капитан с узким лбом и гладко зачёсанными набок волосами, тот, у которого в душевой Сидоренко заметил морскую татуировку на плече и груди, следователь под столом наступил на ногу коменданту.

– Когда снимались? – вдруг спросил комендант, взглянув на карточку и на владельца удостоверения.

– Давно… Еще лейтенантом был. Там видно, – спокойно ответил капитан.

Сидоренко, как бы любопытствуя, заглянул через плечо коменданта на карточку, потом – на капитана.

– Да, не красит война людей. Похудел, один нос да волосы остались такие же, – улыбнулся Сидоренко.

– Кабы такие же, а то вон… – капитан, смеясь, выразительно похлопал себя левой рукой по макушке.

– Следующий! – вдруг сердито и строго выкликнул комендант и протянул капитану документ.

Поезд пришёл в Берлин вечером. Сидоренко весь был поглощён заботой – не упустить из виду своего поднадзорного. «Капитан» вышел на перрон одним из первых, вмешался в самую гущу пассажиров и быстро направился к выходу. Разыскивая по карманам документы, кто-то загородил собой выход именно тогда, когда высокий «капитан» уже миновал проверяющего. Сидоренко стало уж не до Зотова, который должен находиться на перроне, но почему-то не встретил майора. Извиняясь налево и направо, следователь протиснулся к выходу и проскочил в зал в тот момент, когда «капитан» выходил из него с противоположной стороны. Привязав себя к нему незримой, но прочной нитью внимания, Сидоренко проследовал за «капитаном» по всем лестницам, залам, переходам и вышел на площадь.

Тут «капитан» остановился, закурил, мельком осмотрелся и деловито зашагал влево. Сидоренко – за ним, насторожённо, готовый каждую секунду замереть в тени или с безразличным видом свернуть за угол. Зотов так и не встретился.

«Куда он мог деться?» – подумал Сидоренко. Но обрадованный тем, что «капитан» не предпринял попытки воспользоваться трамваем или машиной, вернул всё внимание к поднадзорному и его маршруту. «Капитан» быстро шёл, не обращая внимания на прохожих и уверенно сворачивая с одной улицы на другую. Угловые дома, как правило, были разбиты, и Сидоренко не находил названий улиц. Улицы почти не освещались.

Наконец на одном доме следователю удалось увидеть белую таблицу, на которой чужим готическим шрифтом было написано: «Keпeникштрассе», а внизу размашисто, порусски: «Разминировано. Васильев», и на следующем доме, опять той же рукой, но латинским шрифтом: «Форзихт! Но шпилен, киндер, – гефар!» – «Осторожно! Не играйте, дети, – опасно!» – от этого угловатого предупреждения на Сидоренко повеяло родной русской сердечностью.

Дойдя до перекрёстка трамвайных линий, «капитан» стал снова на ходу закуривать, зажигая спички одну за другой. Сидоренко поровнялся с каким-то мужчиной в реглане и потрёпанной шляпе, который внимательно считал вспышки спичек. Неизвестный чуть выждал и пошёл следом за Сидоренко. Очутившись между ними, Сидоренко насторожился ещё больше.

Улица была пустынной. Сидоренко услышал приближение шагов позади и, вынув из кармана какую-то бумажку, быстро сошёл на дорогу и остановился, рассматривая стену дома, как бы разыскивая по адресу нужный номер. Мужчина в реглане прошагал мимо. Вертя в руках бумажку, Сидоренко перешёл на другую сторону улицы.

У раздвоения улицы неизвестный догнал «капитана», и Сидоренко увидел, что тот на ходу передал догнавшему какую-то вещь. Взяв её, неизвестный повернул вправо, к набережной Шпрее, а «капитан» свернул влево, на Альте Якобштрассе.

Сидоренко на секунду приостановился. Мысль работала с лихорадочной быстротой; надо было немедленно решить, за кем следовать. У самого финиша дороги разошлись, и одна из них неминуемо приведёт к проигрышу всего дела – это было ясно. Стиснув зубы, Сидоренко мучительно напрягал волю и ум, чтобы принять правильное решение. В этот момент мимо него мягко, почти бесшумно, проскользнул чёрный лимузин с потушенными фарами и на большой скорости ушёл вдогонку мужчине в реглане. В вечерней тишине до Сидоренко донёсся резкий скрип тормоза. «Всё, за тем идти уже бесполезно – сел в машину», – констатировал Сидоренко и решительно направился за «капитаном», спокойно шагавшим метрах в шестидесяти впереди следователя. «Понадеялся я на этого Зотова, чёрт возьми!» – выругался мысленно Сидоренко, убыстряя шаги.

– Вы напрасно идёте за мной, майор! – «капитан» неожиданно обернулся и, прежде чем Сидоренко успел проскочить те несколько шагов, которые разделяли их, юркнул в тёмный подъезд пустого дома. Сидоренко выхватил из кармана пистолет и, пригнувшись, бросился за «капитаном». Тот, видимо, не ожидал от преследователя такой уловки, – нацеленный в голову Сидоренко удар не достиг цели. Что-то тяжёлое с силой ударило сверху вниз в косяк двери и рикошетом скользнуло дальше. Сидоренко почувствовал, как спина прогнулась под силой удара, и ткнулся лицом в холодные пыльные кафельные плиты пола.

Упав, он услыхал рядом с собой топот, возню, вскрик и как-то медлительно и равнодушно подивился тому, что борьба в тёмном подъезде продолжается…

Очнулся Сидоренко на диване в кабинете районного военного коменданта. Осмотрелся: залитая сильным, но мягким светом хорошо обставленная комната, у дивана – столик с лекарствами и шприцем, рядом с ним – мужчина в белом халате, незнакомый подполковник, несколько офицеров. Их заслонило склонившееся над следователем лицо Зотова. Оно выражало тревогу и волнение. Заметив, что Сидоренко открыл глаза, лейтенант радостно и виновато улыбнулся:

– Отлегло. Вы уж простите меня, Николай Иванович, что так получилось… Ведь это я вас ударил.

– Вы?! – изумился Сидоренко и, приподнявшись на локтях, с радостным удивлением уставился в приоткрытую дверь: за ней, в другой комнате, виднелись «капитан» и неизвестный в реглане – злобно-угрюмые под надзором автоматчиков. – Зотов! Голубчик! Постойте, да как же это?.. Говорите же, ну! – воспрянул духом Сидоренко.

– Да что говорить-то… Виноват, Николай Иванович…

– Ложитесь, ложитесь, – засуетился врач.

– Какого чёрта вы из меня больного делаете, дорогой эскулап! Честное слово, я абсолютно здоров, – весело взбунтовался Сидоренко. – Докладывайте, Зотов!

– В общем опоздал я маленько, товарищ майор. Подъезжаю к вокзалу, а вы уже навстречу идёте. Ну я и решил: не отвлекая вас, следовать за вами, – так и ехал. Ну, и видел всё. А когда эти господа разошлись, я машину с людьми послал за тем, а сам выпрыгнул, и – за вами… В подъезде и ударил вас сапогом в висок. Темно уж там очень было, – виновато вздохнул Зотов…

Через час, имея на борту следователя, Зотова, автоматчиков и арестованных, самолёт вылетел в обратный рейс.

В кабинете прокурора Сидоренко коротко доложил о своём прибытии и результатах проведённой операции, хотя и знал, что они уже известны прокурору из телеграммы, посланной из Берлина.

– Отлично, – с удовольствием комментировал полковник Белый. – Подробно вы мне доложите потом, когда отдохнёте. А… – он посмотрел на часы, – через тридцать пять минут явитесь к командующему.

– Я? – удивился Сидоренко.

– Да, вы. Пропуск вам уже выписан – окно номер семь.

Сидоренко провёл тыльной стороной ладони по щеке, оглядел свой костюм и растерянно развёл руками.

– Ничего, ничего, побриться успеете. Командующий знает, что вы не с парада явились, – улыбнулся полковник.

– Разрешите идти, товарищ полковник?!

У командующего, помимо нескольких генералов и полковников, находился высокий плечистый блондин лет пятидесяти, в тёмном гражданском костюме.

Пока Сидоренко докладывал о себе командующему, он с вежливым любопытством разглядывал сильную, перетянутую ремнём фигуру следователя, его усталое, спокойно-строгое лицо. Командующий, заметив это, сделал обычный в таких случаях жест: знакомьтесь.

– Ильинский, – приветливо представился мужчина и пожал руку майора, так и не узнав в нём своего бывшего студента.

Ильинский сел рядом с командующим и стал листать толстую ученическую тетрадь в клеёнчатом переплёте, изъятую у господина в реглане.

– Так что же, господа, ни диверсии, ни убийства не помогли вам – не вышло дело? – спросил командующий арестованных, которые стояли в углу кабинета.

Прилизанный «капитан» съёжился. Злорадно заговорил:

– Рано торжествуете, господин большевистский командующий! Тетрадь-то вы вернули, но микроплёнки с фотоснимками каждой её страницы я всё же сумел переслать нашим людям. С шестнадцати лет я ежедневно рисковал своей головой, а теперь, вырвав у вас этот секрет, я удовлетворён. За полгода двадцать шесть моих предшественников сломали головы на этом деле, не достигнув ничего. А я довёл его до конца!

В кабинете командующего повисла тяжёлая тишина. Каждый из присутствовавших здесь советских людей почувствовал себя так, будто голыми руками прикоснулся к чему-то бесконечно омерзительному, неописуемо грязному и страшному, как чёрная оспа.

Вдруг наступившую тяжёлую паузу нарушили звуки всхлипывания. Все обернулись на них и увидели трясущиеся плечи Ильинского, склонившегося к столу.

– Возьмите себя в руки, товарищ Ильинский, – недовольно покосившись на учёного, строго сказал командующий. – Много чести для этих мерзавцев – быть свидетелями ваших слёз.

– Извините, товарищ командующий! Я не плачу, – Ильинский поднял лицо, сдерживаясь и покусывая губы. – Это, может быть, неуместно, но… я представил себе выражение лиц зарубежных государственных деятелей, читающих расшифрованный текст тетради. Дело в том, товарищи, что инженер Златогорский не занёс в тетрадь ни единого слова о нашей работе, а просто, тренируясь в письме шифром, переписывал в неё речь товарища Вышинского на заседании Совета Безопасности.

Отпустив всех, командующий задержал лишь Сидоренко.

– Я вызвал вас, чтобы лично поблагодарить. Сделанное вами, товарищ гвардии майор, заслуживает большего, но пока примите от меня вот эту тетрадь. Пусть она будет постоянно напоминать вам о величайшей бдительности коммуниста, который и после смерти не дал в руки врага ни одной своей светлой мысли. Храните её.