Это было первым в жизни Ланцанса свиданием со столь высокими иерархами римской курии. Несмотря на принадлежность к «аристократическому» Ордену иезуитов, Ланцанс немного оробел при виде трех кардиналов — в конце концов он всё-таки был провинциалом. К тому же Эжен Тиссеран в качестве главы ватиканской конгрегации восточных церквей по римской иерархии являлся для Ланцанса высшим начальником. Впрочем, открытое лицо этого бородача с яркими, но добрыми глазами фанатика внушало епископу куда меньше страха, нежели хитрая носатая физиономия главы Католического действия кардинала Пиззардо. Маленькие глазки Пиззардо почти откровенно насмехались над несколько неуклюжим, словно вырубленным из добротной латышской берёзы Ланцансом. Не многим лучше был и руководитель Конгрегации пропаганды святейший канцелярии монсеньёр Чельзо Константини: его мордочка старой лисы не выражала особенного доверия к способностям гостя из далёкого захолустья, хоть тот и был иезуит. А щегольски сшитая сутана отца Константини, с особенной франтовской небрежностью наброшенная на плечи мантия, даже бант, каким были закреплены у воротника шёлковые завязки этой мантии, — все словно кричало об аристократическом превосходстве над епископом из балтийских свиноводов. Только мысль о том, что было передано Ланцансу по секрету кардиналом статс-секретарём: перспектива сесть на трон кардинала-примаса, когда умрёт нынешний глава католической церкви в Латвии, — придавала Ланцансу мужество. Он ясно представлял себе шуршащую тяжесть кардинальской мантии на своих плечах и ласковое прикосновение алой шапки к тонзуре. На миг — другой ему начинало казаться, что он ничем не хуже этих ватиканских вельмож. Разве и он не князь церкви? Но несколько льстиво-ехидных слов Константини или насмешливая фраза иронического франта Пиззардо — и Ланцанс с треском падал с небес мечты обратно на жёсткую землю действительности.

Хвала господу и за то, что основную беседу вёл Тиссеран. Он говорил о значении, какое имеет для положения католической церкви на востоке борьба эмиграции с коммунистическими властями трех республик Советской Прибалтики; говорил о планах, связываемых римской курией с надеждой на восстановление в Латвии прежнего буржуазного правительства; о помощи, какую окажут Ватикану в этом деле некоторые круги иностранных держав, и, наконец, осторожно коснулся все того же — личных перспектив епископа Ланцанса…

— Вы сами знаете, брат мой, — сказал Тиссеран, — что нынешний примас святой нашей церкви в Прибалтике, вследствие преклонного своего возраста, находится на пороге того счастливейшего в жизни христианина часа, когда должно предстать очам всевышнего. Возраст мешает кардиналу-примасу вести работу в условиях тайны, какой требует точное выполнение апостольских предписаний. Иерархи католической церкви должны возглавить движение за очищение Литвы, Эстонии и Латвии от скверны коммунистического безбожия и от ереси Лютера. Для этого нужны сильные, преданные престолу святого Петра пастыри, такие, кто мог бы повести за собою воинство христово в великом крестовом походе, долженствующем заменить так называемую холодную войну светских властей.

— Это очень важный пункт в нашей пропаганде, — перебив Тиссерана, вставил Константини с такой сладкой улыбкой, словно преподносил Ланцансу комплимент. — К сожалению, кое-кто игнорирует обстоятельство, подчёркиваемое святым отцом: если идти по пути «мир во что бы то ни стало», то можно дойти до того, что церковь перестанут принимать во внимание в проектах устройства Европы и мира в целом.

Пиззардо поддержал его утвердительным кивком головы, но, поджав тонкие губы, тут же заметил:

— К сожалению, мы не можем похвастаться тем, что паства фра Язепа насчитывает в своих рядах сколько-нибудь значительное число членов Католического действия. Привлечение к активным действиям против коммунизма молодёжных организаций Католического действия совершенно обязательно для всякого нашего начинания. Всякая наша акция должна носить массовый характер, быть как бы криком, исторгнутым из сердец миллионов верующих.

— Позвольте, ваша эминенция, — не выдержал тут Ланцанс, — акция, о которой идёт речь, подготавливается в СССР в условиях такой тайны, что мы не можем включить в неё не только массу, но хотя бы даже одного лишнего человека.

— Но, фра Язеп, — губы кардинала Пиззардо растянулись в улыбке, — надеюсь, по крайней мере, что люди, которым это дело поручено, — католики.

— Один из трех, — ответил Ланцанс, — я хотел сказать: одна из трех исполнителей — католичка.

— Вы видите, брат мой! — скорчив гримасу, обратился Пиззардо к Тиссерану. — Одна из трех! И та… женщина…

Осторожно, обиняком, стараясь никак не коснуться конкретности проекта о взрыве на детском празднике, но каждым словом иносказательно одобряя это начинание, кардиналы проверили степень его подготовленности. Несколько минут спора было уделено тому, не следует ли подкрепить людей, направленных для этой акции в СССР за счёт фанатичных католиков, имеющихся в распоряжении тайных органов курии. Но тут Ланцанс запротестовал. Он не был намерен выпускать это дело из своих рук: взрыв должен быть занесён в анналы Ордена, как деяние Язепа Ланцанса! Когда Пиззардо и Константини удалились, оставив Ланцанса наедине с Тиссераном, кардинал знаком предложил гостю подсесть поближе и, понизив голос, сказал:

— Прошу вас, фра Язеп, сделать все необходимые выводы из того, что здесь говорилось о немощи кардинала — митрополита в Риге. Быть может, вам неизвестно, что давно уже он испросил благословение его святейшества на рукоположение двух епископов, один из коих мог бы заступить его на метрополии в случае кончины… По-видимому, её недолго ждать… Я так думаю…

При этих словах Тиссеран устремил испытующий взгляд на Ланцанса, пытаясь уловить в его чертах впечатление, произведённое этим сообщением. Но Ланцанс понял расчёт кардинала: возбудить его неудовольствие тем, что в Риге уже рукоположены два новых епископа — очевидные конкуренты Ланцанса на митрополичий престол. Он не выдал своих чувств. Он знал, что в случае, если когда-нибудь удастся вернуться в Ригу, никто из священников, лояльных в отношении Советской власти, не усидит на месте. Он, Язеп Ланцанс, будет тогда первым из первых; он — сохранивший в неприкосновенности ненависть своей паствы к Советам; он — организовавший удар за ударом по коммунизму и его людям! А если удастся новый план, то при въезде в Ригу кардинала Ланцанса — главы Центрального совета и спасителя Латвии — он пройдёт по алой дорожке, протянутой от набережной до его архиепископского дворца! И почему только архиепископского, а не дворца президента?.. Мало ли государственных деятелей в сутанах и в кардинальских мантиях знала и знает история? Президент — кардинал архиепископ Ланцанс! Это прозвучит совсем неплохо! Он бросит к стопам римского первосвященника новую дщерь католической церкви — Латвию. Этот подвиг сделает его первым среди иезуитов, и Орден изберёт его своим генералом, как только умрёт Жансенс…

Но здравствующий генерал Ордена — кардинал Жансенс и не думал умирать. Когда епископ Ланцанс сделал ему подробный доклад о беседе в Ватикане, Жансенс сказал:

— Поезжайте с миром, брат мой, и твёрдою рукой опустите меч кары господней на нечестивцев… Как именуются те, кто осуществляет эту прекрасную акцию в Риге?

— Конспиративное наименование группы «ДГ, 1», то есть первый отряд «Десницы господней».

— Да пребудет с «ДГ. 1» благословение господне, — торжественно проговорил Жансенс. — Исполнители этого святого дела заслуживают высшей награды, брат Язеп, — выше которой уж ничего не может быть… — с ударением повторил кардинал. И, недовольный непонятливостью Ланцанса, пояснил: — Человек слаб, брат мой. Смогут ли понять сладость страдания те, кого вы посылаете на это дело? Не проявят ли они слабости, не начнёт ли их греховный язык говорить то, что должно остаться тайной? И не наша ли обязанность избавить их от греха измены делу церкви.

Наконец-то Ланцанс понял, что имеет в виду генерал Ордена!.. Убить Ингу Селга?! До этой минуты ему казалось, что он свыкся с мыслью об окончательном исчезновении Инги и даже как будто был рад тому, что она далеко и никогда не вернётся. Но теперь, когда её исчезновение навсегда ощутилось как реальность, — ему стало не по себе. Эти сомнения мучили Ланцанса все время, что он сидел в самолёте, отвозившем его из Рима на север, в штаб-квартиру Центрального совета и даже тогда, когда он ждал прихода Шилде, вызванного для того, чтобы выслушать новый план рижской диверсии. И только тогда, когда все было уже сказано, обсуждено и утверждено, Шилде сам задал епископу вопрос:

— А что, по-вашему, делать им всем — Квэпу, Селга и Силсу — после операции?

Епископ, избегая встретиться глазами со взглядом Шилде и судорожно шаря руками под нараменником, сказал:

— Не будут ли они достойны высшей награды, высшей из высших?

— Что можно им обещать лучшее, нежели возможность вернуться сюда? Вечное блаженство!

— Вы правы, тысячу раз правы! — обрадовался Ланцанс такой понятливости собеседника. — Где же больше подлинного богатства и где есть блаженство сладчайшее, чем на небесах?!

— Жаль терять хороших агентов… Но… может быть, вы и правы… — Шилде задумался. — Вы говорите: так будет покойней им и нам?..

— Во имя отца и сына, — негромко закончил Ланцанс.

Но через день, к негодованию епископа, Шилде сообщил, что у него нет человека для выполнения такого дела.

— А ваш хвалёный Силс? — спросил Ланцанс.

— Чтобы Квэп убрал Селга, Силс убрал Квэпа, а… кто уберёт Силса… Нет. Нет! Это наделало бы столько шума!..

— Что же вы предлагаете? — упавшим голосом спросил епископ.

— Ищите исполнителя.

После некоторого размышления Ланцанс сказал:

— Хорошо, Селга я беру на себя… А Квэп и Силс?

— Постараюсь что-нибудь сделать. Хотя должен сознаться: жаль терять Силса, он мог бы пригодиться для большего.

— Воля господня!