НА ДНЕ МОРСКОМ

Море тихо дышало. Его спокойные гладкие волны, выкатываясь на берег, издавали шум, похожий на редкие вздохи. А неподалеку от берега стоял на якоре военного образца катер и сонно покачивался с боку на бок. Июньское солнце висело почти над головой, и от его лучей прятались в расщелины скал даже чайки. На катере не было видно ни души, но не всегда со стороны виднее. Это был водолазный катер, и курсанты, пообедав, отдыхали, потому что сразу после еды идти в воду не разрешалось. Расположившись под натянутым тентом, они весело и добродушно посмеивались над одним из своих товарищей, который, впрочем, и сам смеялся над собою не меньше других. Перед обедом, спустившись на дно, он увидел забравшуюся в море большую черепаху и решил, что это какой-то неизвестный ему морской хищник. Испугавшись, он забыл о головном золотнике, не стравил вовремя лишний воздух и вылетел на поверхность, как пробка.

— Ну дал стружку! — смеялись курсанты.

— Мама не кричал?..

— Да будет, ребята, что вы на него навалились, — сказал инструктор Золотов, вытирая платком бритую голову и загорелое, остроскулое и широконосое лицо, — на морском дне можно встретить не только черепаху, а и черта с рогами…

Говорил он медленно, с улыбочкой, а в карих глазах его светились ласковость и доброта. Курсанты любили своего инструктора за, его душевность и простоту, за большой водолазный опыт и терпение, с которым он обучал их своему любимому делу.

— Главное наше оружие — это спокойствие и выдержка. Начнешь под водой икру метать — пиши пропал. Вот хотите я вам расскажу, как мне однажды пришлось струхнуть? — сказал Золотов, пряча усмешку в уголках рта.

— Конечно! — хором отозвались курсанты.

— Ну так слушайте.

Он пересел поудобнее, обтер пухлые губы, посмотрел на притихших юнцов в матросских робах и со своей обычной неторопливостью начал:

— Во время войны я был на севере в отряде тральщиков. Работы хватало всем — и тральщикам и нам, водолазам. Фашисты мин не жалели, бросали их и с подводных, и надводных кораблей, и даже с самолетов. Мины все больше магнитные, тралом ее зацепить трудно, потому что она лежит на дне и всплывает только тогда, когда над ней проходит судно. Приходилось просто спускаться на грунт, разыскивать и удалять или поднимать и расстреливать.

Так вот разыскивали мы однажды мину, которую, по донесению дозорной службы, фашистский самолет сбросил в опасном для наших кораблей месте. Иду я по грунту и пристально всматриваюсь в подводный сумрак. А мимо меня то рыбина проскочит, то кот проплывет. Долго ходил я и все же нашел. Вижу: лежит, как большой черный шар. Подхожу, и вдруг из-за этого шара выплыли и уставились на меня два круглых зеленых глаза. Горят, как фары автомобиля. Я остановился. Таких глаз мне еще не приходилось видеть. Сначала я подумал, что это электрический скат. Но всматриваюсь и вижу в сумраке смутное очертание какого-то большого пузатого мешка с огромной головой. И от этой головы во все стороны расползаются толстые змеевидные отростки метра по два длиной. «Что за черт!» — думаю. А когда понял, что это такое, даже назад отшатнулся. Верное слово.

— Кто же это был?

— Оказывается, меня поджидал большущий спрут.

— Ну?!

— Да. И сразу мне вспомнилось все, что я раньше читал или слышал о них. Мне вспомнилось, как один спрут вышел ночью на берег, где стояли бочки с рыбой, взял одну бочку своими лапами и с треском раздавил ее. Карауливший сторож испугался и побежал звать на помощь народ, а собака кинулась на спрута, но, схваченная сильными и гибкими ногами, была тут же задушена. Мне вспомнилось, как один капитан парусного судна, застигнутый в пути безветрием, решил от нечего делать почистить снаружи свой корабль. Сделали из досок беседки, спустили их на веревках за борт, и матросы принялись скребками наводить чистоту. Вдруг со дна моря поднялся спрут, обхватил ногой стоявших рядом двух матросов и стащил в воду. Другой ногой он захватил третьего матроса, стоявшего у борта, но захватил вместе с вантами и стащить в море не мог, но и бросить не хотел, и, обвившись, как удав, стал душить матроса так, что у того захрустели кости и потемнело в глазах. На его крик сбежались товарищи и топорами отрубили спруту ногу. Хищник скрылся в воде, утащив с собою двух матросов, а третий, хоть и остался на корабле, но спрут успел так изломать ему кости, что с наступлением ночи он умер… От этих мыслей у меня даже под ложечкой заныло. Стою и просто не знаю, что мне делать. А он неотрывно глядит на меня своими холодными зелеными глазами и, чувствую, приковывает меня к себе, как удав гипнотизирует свою жертву. Рука моя инстинктивно потянулась к ножу, но, как на грех, ножа на этот раз у меня с собой не было.

— Ну и что же вы?

— Слышу, спрашивают меня по телефону: «Как там, нашел или нет?» — «Нашел, говорю, да не знаю, что делать». — «А что такое?» — «На спрута напоролся. Лапы метра по два. Сидит рядом с миной и так на меня глядит, что мороз по коже продирает». Наверху помолчали, потом слышу голос командира: «Золотой, стой так и не шевелись. Слышишь? И на всякий случай держи побольше воздуха в костюме. Он ждет, что ты будешь делать. А ты молчи. Тебе время надо выиграть. Если пойдет в сторону, следи, не давай ему зайти с тыла. Сейчас я приду к тебе на помощь. Слышишь?» — «Ладно», — говорю, а сам стою как прикованный к его глазам. Вижу: он тронулся и не в сторону, а прямо на меня. Ползет, как танк, a я гляжу на него и холодею от страха. Верное слово. Да и сами понимаете, что я мог сделать голыми руками? А этот огромный хищный паук, медленно переставляя свои извивающиеся, как змеи, ноги, подползает ко мне все ближе и ближе и глазами так насквозь и пронизывает. Но я стою как вкопанный, только кисти рук судорожно сжимаются в кулаки. Вот уже до него рукой подать, и я вижу, что туловище у него горбатое и покрылось слизью, как прибрежный камень-валун. Голова, что перевернутый котел, и впереди торчит кривой, как у орла, клюв. Восемь ног, как восемь серо-зеленых удавов, выгибаясь, отсвечивают снизу белыми присосками.

Придвинулся он ко мне так, что я и дышать перестал, остановился, ощупал меня глазами снизу доверху и приподнимается, чтобы схватить. Что делать? Уйти все равно не уйдешь и выбрасываться наверх— глубина большая, да и поздно. И двинулся я на него.

— Ну?! — упавшим голосом сказал кто-то из курсантов.

— Да. И вижу: он испуганно замер. Я смелее.

Он качнулся и покраснел как рак. Потом вдруг шарахнулся в сторону, выпустил какую-то чернильную жидкость и, часто работая своими ногами, уполз в темноту. Смотрю, и глазам не верю. А вокруг меня становится светлее и светлее, и справа подходит ко мне водолаз с ярким электрическим фонарем в руке.

— Так, может быть, он огня испугался?

— А кто его знает, — улыбнувшись, ответил Золотов и, взглянув на часы, поднялся продолжать занятия.