«Вы потеряли бдительность»

Корабли возвращались из похода. Это были три эсминца, похожие друг на друга, как близнецы, три красавца, в которых, как в фокусе, соединилось все лучшее, что может дать современная инженерная мысль. Головным шел «Бодрый», за ним в струе головного — «Боевой», замыкал кильватерную колонну «Бравый».

Багровое, окутанное дымкой солнце неудержимо падало за горизонт, и оттуда, с запада, тянулась навстречу кораблям переливающаяся золотая дорожка. Прямо по курсу в закатном мареве виднелись невысокие пологие сопки, на них — линии разнокалиберный зданий: город.

Командир эсминца капитан второго ранга Писаренко поднял к глазам бинокль. Подходя к городу, он любил находить среди хаоса домов тот, в котором жил.

Пройдя ворота гавани, «Бодрый» резко сбавил ход и плавно занес корму влево… «Малый назад!» — звякнул машинный телеграф, и эсминец послушно двинулся кормой к утенке. Еще несколько минут — и машины дали «полный вперед», сдерживая инерцию корабля. Загрохотала, вырываясь из клюза, якорная цепь, и пенистый бурун расплескал по стенке потоки пахнущей нефтью воды. «Подать кормовые!», «Трап поставить!» — и «Бодрый» замер на месте. Поход закончен.

В обычный день Писаренко вряд ли остался бы на мостике после швартовки корабля. Сдав командование старшему помощнику, он наверняка отправился бы домой, в маленькую, уютную квартирку, но сегодня жене придется подождать. Еще далеко в море эсминцы получили радио из штаба. Командиры кораблей должны были немедленно по возвращении явиться к капитану первого ранга Савину.

Когда офицеры вошли в приемную Савина, оказалось, что он занят и просит их немного подождать. Через несколько минут из кабинета вышел его заместитель. Поздоровавшись с офицерами, он на мгновение задержался, словно хотел что-то сказать, потом махнул рукой и хмуро буркнул:

— Доплавались.

Офицеры недоуменно переглянулись.

— В чем дело, Николай Степанович? — обратился Писаренко к командиру дивизиона.

— Не понимаю, — встревоженно ответил тот.

В этот момент адъютант распахнул дверь кабинета:

— Прошу!

— Вы знаете, товарищи, какими кораблями вы командуете? — встретил вошедших Савин.

По тону начальника и по тому, с каким выражением произнес он «какими», офицеры поняли, что случилось что-то необычное.

— Вам доверены новейшие эскадренные миноносцы, последнее слово советской судостроительной техники, — продолжал Савин, — но это еще не все. — Надеюсь, вам известно, что все оборудование этих кораблей составляет военную тайну? Известно? Так почему же вы не смогли сохранить ее?

Савин вынул из ящика стола толстый пакет и высыпал из него десятка два фотографий.

— Вот полюбуйтесь! Это образцы снимков, которыми в сотнях экземпляров располагают сейчас иностранные военные разведки. Узнаете? — гневно спросил он.

Писаренко наугад придвинул к себе несколько глянцевитых отпечатков. Вглядываясь в изображения, Он невольно все ближе и ближе подносил снимки к глазам, словно отказываясь верить в их существование.

— Невероятно, не может быть! — растерянно проговорил он.

На великолепно отпечатанных фотоснимках резал волну его «Бодрый». Корабль был сфотографирован в различных положениях. На одном из снимков Писаренко даже узнал себя, спокойно стоящего на носовом мостике эсминца.

— Ну, что вы на это скажете? — спросил капитан первого ранга.

Офицеры молчали.

— Тогда скажу я. — Савин встал. — По данным специальной экспертизы, снимки эти сделаны две недели тому назад во время выхода ваших кораблей на мерную милю. Далее. Снимки сделаны аппаратом, расположенным очень близко от воды, возможно, на самой поверхности, с расстояния семьдесят — сто метров. Следовательно, никто из экипажа не заметил катера, или шлюпку, или даже пловца в полукабельтове от борта судна. Вы позволили шпиону не только плавать в непосредственной близости от эсминцев, но и безнаказанно фотографировать их. Как это называется, товарищи командиры? Это называется полной потерей бдительности и даже, если хотите, служебным преступлением.

Савин устало опустился в кресло. Офицеры продолжали стоять.

В кабинете повисла тягостная, тревожная тишина.

— Разрешите доложить? — Писаренко сделал шаг вперед.

Савин молча кивнул головой.

— Честным словом коммуниста ручаюсь, что на мерной миле вблизи «Бодрого» не было никаких плавающих предметов, не было и людей.

То же самое вслед за Писаренко заявили командиры «Боевого» и «Бравого».

— Хорошо, — согласился Савин, — предположим, что вы правы. Но откуда тогда появились эти фотографии?

В глубине души капитан первого ранга недоумевал не меньше, чем вызванные им офицеры. Он считал совершенно невероятным, чтобы такие опытные, отлично знающие свое дело командиры могли не обратить внимания на шлюпку или человека, плывущих рядом с кораблем. Дело, несомненно, обстояло как-то иначе. Но говорил все это командирам для того, чтобы лишний раз проверить и себя и их.

— Наш штаб, — продолжал Савин, — решил назначить специальную следственную комиссию по этому делу. В нее входят капитан второго ранга Фролов и капитан-лейтенант Нестеренко. Кроме того, приглашен опытный офицер из областного управления Комитета госбезопасности майор Страхов. Правда, сейчас он занят и сможет приступить к делу только через несколько дней. Пока мы решили выяснить, не покажется ли этот таинственный фотограф еще раз. Для этого необходимо будет провести следующую операцию. Прошу вас, товарищи, сегодня или завтра рассказать своим знакомым, и дома, и на кораблях, и в Доме офицеров флота, где вы, конечно, бываете, что ровно через неделю, восемнадцатого, в четырнадцать ноль-ноль на мерную милю выйдет новый, только что спущенный со стапелей военный корабль. На самом деле пойдет «Бодрый». Будете смотреть в оба, товарищ Писаренко, — повернулся Савин к командиру эсминца. — Кроме того, с вами пойдет главстаршина Боровой.

— Есть, — понимающе откликнулся Писаренко.

Главстаршину Борового хорошо знали на флоте по двум причинам: он был лучшим шахматистом и лучшим гидроакустиком.

Неплохие «слухачи» были на других кораблях, но с ними нет-нет, да и случались досаднейшие промахи: то шум косяка сельди примут за винты тральщика, то, наоборот, «нащупают» на учениях подводную лодку, а заявляют, что это резвится стая крупных рыб. Только Боровой в этом отношении был безупречен. Его тренированное ухо улавливало тончайшие изменения звуков, шедших из морских глубин. Мощный глухой шум в наушниках аппарата — значит поблизости крупный военный корабль, частый, прерывистый стук — миноносец, свистящие звуки, заглушаемые гулом быстро работающих винтов, — подлодка. Если же шум в наушниках гидрофона был не механического происхождения, Боровой безошибочно определял, что именно за рыба идет и велик ли косяк. Словом, главстаршина был настоящим мастером своего дела.

Придя в назначенный день на «Бодрый», главстаршина Боровой придирчиво осмотрел аппаратуру и по-хозяйски расположился в крохотной каюте судового гидроакустика. В штабе, куда его вызывали вчера, Боровому разъяснили в общих чертах суть операции, в которой ему отводилась главная роль. Савин справедливо рассудил, что если таинственного фотографа не видели с кораблей, значит он был скрыт, а скрыться на море можно только в глубине. Следовательно, обнаружить его проще всего с помощью гидрофона.

Основная часть этого сложного прибора — очень чувствительная мембрана. Она реагирует на все, даже самые слабые звуковые волны, идущие в толще воды. Мембрана «слышит» все звуки, возникающие на много километров от корабля. Колебания мембраны рождают электрические импульсы, которые, как по телефону, передают подводные шумы в наушники «слухача». Кроме того, современные гидроакустические приборы способны указывать расстояние до источника шума, например до корабля, и определять даже, в каком направлении и с какой скоростью движется этот корабль.

Когда «Бодрый» вышел в море, главстаршина, плотно приладив наушники, весь обратился в слух.

На носовом мостике эсминца царила напряженная тишина. Десяток биноклей обшаривали вблизи корабля каждый квадратный метр. Не отрывал глаз от зеленовато-серых волн и капитан второго ранга Писаренко. Ему казалось, что в поле зрения бинокля вот-вот покажется нечто такое, что тут же раскроет тайну неизвестно откуда взявшихся фотоснимков. Но море было пустынно — ни шлюпки, ни человека, ни корабля. Только где-то очень далеко, за пределами советских территориальных вод, возле туманной линии горизонта, маячил темный силуэт какой-то шхуны.

Писаренко снял трубку телефона. Через минуту в ней загудел окающий бас Борового:

— Докладываю, товарищ командир: подозрительных шумов нет. Все спокойно. Мористее ходит дельфин. Хорошо слышен. Крупный, наверное, зверь, шумит сильно…

Командир эсминца снова поднес к глазам бинокль, отыскивая на поверхности моря зеленовато-белое тело дельфина.