ЭЛЬЗА

В вахтенном журнале дозорного катера, которым командует лейтенант Касьянов, есть короткая запись:

«Задержан моторно-парусный бот, нарушивший государственную границу у о. Кривого».

Вахтенный журнал немногословен. Он не откроет ни национальности непрошенных посетителей, ни цели их вторжения. Судя по тому, как изогнулась в одном месте последняя строка, можно предположить, что море было в тот день неласковое. Впрочем, об этом имеется пометка — «волнение до 9 баллов». К тому же у острова Кривого мелко, а на мелководье известно, какая волна, — частая, злая, не качает, а колотит, подбрасывает, душу вытрясти хочет. Новичок в такую погоду не вывел бы как следует и двух слов. Заметьте ещё, что рука лейтенанта Касьянова, державшая перо, закоченела от холода и всё на нём промокло до нитки.

Хотя Касьянов и называет себя в шутку самым молодым лейтенантом в дивизионе, — ему уже за сорок. В офицеры его произвели недавно, в мае — из уважения к его долгой мичманской службе и опытности.

Если верить матросу Стаху, командир заранее предвидел встречу с нарушителями. Но Стах — здоровенный горец с Карпат — большой фантазёр. Просто-напросто Касьянов приказал усилить наблюдение, а это необходимо в ненастную пору. Стаху, стоявшему на носу, лейтенант сказал:

— Видишь, как «два рыбака» подпоясались.

«Два рыбака» — это две острые скалы, торчащие из воды у входа в бухту. С утра их стянуло белыми кушаками пены. Кушаки эти становились шире и поднимались выше, потому что ветер, набирая силу, гнал воды в бухту.

Были и другие приметы надвигавшегося шторма. Солнце всё реже показывалось среди туч, стремительно набегавших с севера. Очертания туч делались резче. Когда солнце скрывалось, синие лужицы, заброшенные волной на песчаный берег бухты, чернели и как будто проваливались, сгустки водорослей на песке теряли свой тёмнозелёный цвет, казались коричневыми и будто острее пахли плесенью и горькой морской солью.

К полудню вода в бухте поднялась настолько, что труба «Меридиана» — госпитального судна, потопленного в начале войны фашистскими бомбами, — погрузилась вся и только мачта возвышалась над поверхностью.

Вокруг затонувшего судна кипели буруны, каруселью кружились воронки. Рыбачьи ладьи обходили его. Перегоняя их, нёсся пограничный катер, посланный с базы для усиления дозора. Стах с удивлением смотрел на отважных людей в ладьях. Идти на промысел в такой скорлупке!

Он ни за что бы не решился. Плыть на катере — это другое дело. Тут всё уже стало родным и понятным после трёх месяцев службы, а потому и надёжным. И лейтенант Касьянов тут — командир, особенно заботливый к Стаху, помогающий ему уразуметь сложный язык моря и искусство охраны невидимой морской границы.

В первый свой рейс Стах долго всматривался в волны, стараясь разглядеть её и запомнить. Нет, никаких признаков рубежа! Ничего! Товарищи посмеивались над ним, но он не мог отвести глаз. Должно быть хоть что-нибудь! Ему объяснили — линия границы определяется здесь только астрономическим счислением. Там, дальше на запад, точно такое же море, — свинцово-серое, беспокойное. Умом он понимал это, но чувствовал иначе. Нет, разница всё-таки есть. Оттуда веяло чем-то безотрадным, чужим. Дали, открывавшиеся там, не манили к себе. «Даже чайки не летят туда, — подумалось Стаху. — Кричат и жмутся к кораблю».

— Я первый раз увидел границу лет двадцать назад, — рассказал Стаху лейтенант. — Сухопутную. Обыкновенная канавка в лесу.

Затаив дыхание, стоял Касьянов у этой разделявшей два мира канавки. За ней странно было видеть простую, такую же, как и на нашей стороне, старую берёзу, малинник, оплетённый паутиной и усеянный пунцовыми, переспелыми ягодами. Их некому собирать, должно быть. Касьянов на всю жизнь запомнил этот малинник и ягоды, опадавшие, никому не нужные, запомнил так же хорошо, как Стах пугливых чаек, жавшихся к катеру под ударами ветра.

— Неважно, есть черта или нет, — говорил Касьянов матросам. — Какая разница. Надо, главное, понимать, что ты сам из себя представляешь здесь, на границе. Наших впереди нет, мы самые передние.

Командир хотел, чтобы чувство границы, воспитываемое у молодых матросов, было проникнуто гордым сознанием своей значимости, уверенностью в себе.

…Катер вышел из бухты. Он двигался навстречу ветру, зарываясь носом. Вот остров Кривой — последний кусок советской земли. На нём нет ничего, кроме маяка, горстки пограничников и лодочника — рыжего Эльмара. Часто, тревожно мигает маяк, ему сдержанно, долгими вспышками отвечает другой — на материке, далеко справа.

Сейчас мгла окутывает остров, скорее угадываются, чем различаются деревья возле дома Эльмара, конус маяка.

— Товарищ лейтенант, депеша!

Радист подал командиру листок бумаги. С базы сообщали: «Одна ладья из колхоза «Искра» не вернулась с лова. Фамилия бригадира — Тоомп».

— Ну ясно, Тоомп, — сказал лейтенант с досадой.

Дальше в депеше следовали номера квадратов, где надо искать рыбаков. Едва взглянув на номера, Касьянов дал с мостика команду о перемене курса. Он давно знает наперечёт места лова, — а уж в особенности те, которые облюбовала бригада Тоомп. Ещё бы! Не раз приходилось выручать этих сорви-голов.

— Сумасшедшая девка! — проворчал Касьянов, глядя на улыбающегося радиста. — Нет, я буду говорить в правлении колхоза насчёт Эльзы.

Это уже не соревнование, это азарт, чёрт знает что! Сама утонет и других угробит!

— Она на учёбу уезжает, товарищ лейтенант, — крикнул радист в самое ухо Касьянову, потому что в это время на палубу обрушилась волна, подрезанная носом катера.

— И что же?

— Говорит, напоследок дам такие показатели, чтобы меня помнили.

Извольте видеть, выбрала погоду — ставить рекорды. Восемнадцатилетняя девчонка болтается в море, когда все разумные люди уже дома сушат свои робы. Он представил себе Эльзу Тоомп, — маленькую, цепкую, в зюйдвестке, нахлобученной на белесые косы, туго стянутые вокруг головы. Упряма до невозможности! Теперь возись с ней, спасай её! К ладье вплотную не подойти, конечно.

Ох, надо её проучить! Мысленно произнося обвинительную речь против бригадира Эльзы Тоомп, Касьянов развернул карту. От острова Кривого, похожего на отрубленную половину подковы, тянутся к западу каменистые банки, местами выступающие наружу. Вокруг них, на отмелях, — масса водорослей и другой живности, сулящей рыбам богатое пиршество. Здесь и промышляет колхоз «Искра».

Катер полным ходом спешил туда, разбивая высокие валы, чередой выносившиеся навстречу из темноты.

Достигнув, района лова, он пошёл медленнее, осторожнее. Касьянов ждал, что вот-вот блеснёт огонёк Эльзы Тоомп. Рыбаки, попавшие в беду, вешали фонарь как можно выше на мачте. Но кругом было черно и пусто. Касьянов подумал, что, может быть, опоздал… Отгоняя эту мысль, крепко стиснув пальцами медную трубку, он крикнул:

— Прожектор!

Просто у них сели батареи, потому и не горит огонь. Ничего страшного; сейчас они найдутся.

Катер огибал рифы, белевшие шапкой пены. Луч прожектора скользнул по ней, осветил мутно-жёлтую, суматошно приплясывавшую волну. Блеснула золотом щепка на её гребне и пропала.

Пусто! И за камнями пусто. Оглядели все банки, пересекли во всех направлениях рыбные колхозные угодья. Оставалось одно — идти к острову Кривому, куда могло отнести ладью. Если отказал мотор, значит рыбаки там, их неизбежно повлекут туда и течение и ветер. Мигающий глаз островного маяка, оставленный позади, теперь переместился к носу. Иногда его гасил, заливал свет неустанно шарившего прожектора.

Касьянов не сразу поверил глазам, когда на Дорожке, проложенной лучом, вдруг появилась ладья с голубой полосой на борту, взлетела на волне, и человеческая фигура в комбинезоне, державшаяся за мачту, подняла руку и помахала. Пальцы Касьянова разжались и выпустили трубку — горячую и мокрую от пота. Теперь надо подойти ближе к ладье, развернуться боком, прикрывая её от ветра…

Волна резко ударила в борт, катер накренился, лейтенант ушибся плечом о стенку и выругался. Ему снова захотелось пробрать озорницу Эльзу Тоомп. Как только она очутится на катере, он выложит ей всё, что думает о её поведении. Глупая девчонка! Мотор у них, разумеется, сдал. Ещё полчаса — и ладью выбросит на скалистый берег.

Но что это? Мотор у них работает… Ладья проворно поворачивает, спеша подставить волне свою корму. Теперь оба судна быстро сближаются. Катер застопорил.

— Да они нормально держатся, — сказал командиру боцман. — Есть ли необходимость снимать людей? Подать им конец — и всё дело.

— Нет, буксировать я не возьмусь в такую бурю. Зальёт посудину.

Между тем, люди в лодке — теперь можно различить трёх женщин и старика — делали какие-то отчаянные знаки. Они явно торопили моряков.

На катере всё готово. Боцман, приставив ко рту рупор, кричал, чтобы рыбаки не подходили, слишком близко, — не ударило бы ладью о корабль.

Но Эльза управлялась ловко. Ладья проворно отрабатывала назад, как только расстояние от неё до корабля становилось угрожающе коротким. Вот-вот швырнёт её волна, — но посудина, не задержавшись и секунды, соскальзывала с гребня, пропускала волну дальше.

— Странно, — заметил боцман. — Не сказал бы, что у них аварийное положение.

Боцман любил рассуждать вслух и никогда, даже в очень напряжённые минуты, не расставался с этим обыкновением. Касьянов же подумал, что уж если Эльза просит помощи, то случилось, наверное, что-то серьёзное.

На миг ладью подняло вровень с катером. Стах протянул руки, чтобы схватить девушку, но не успел, Тотчас лодка скрылась за волной, тяжело громыхнувшей о палубу. Эльза сделала нетерпеливое движение, сбросила куртку, чуть-присела и, резко оттолкнувшись ногами, прыгнула в воду.

— Ах, чёрт, её же стукнет сейчас… Живо подать конец! — крикнул Касьянов.

Ладья отступала, лавировала, чтобы не задеть Эльзу, храбро барахтавшуюся в воде. Она поймала брошенный с катера трос, но новая волна, неожиданно выросшая у самого борта корабля, вырвала трос у девушки. Тогда соскочил с катера Стах. Уцепившись одной рукой за трос, он другой схватил за ворот Эльзу. Обоих вытащили на палубу.

Касьянов ввёл её в рубку.

— Доченька, — вырвалось у него.

Он провёл платком по её мокрому лицу. Переведя дух, она заговорила сбивчиво:

— Там… Там не наши. Не наш бот там.

— Где?

Она показала в сторону острова. Касьянов посмотрел туда и увидел, что рыбачья ладья удаляется от катера. Она шла к острову, прямо на маяк, и две женщины, оставшиеся в ней, жестами звали пограничников за собой.

— Я сразу вижу — не наш, — повторила Эльза. — Не похож на нашего «Комсомольца» или на «Форель». И в «Пятилетке» нет такого…

— Ясно, — прервал лейтенант. — Лево руля, — крикнул он. — Радиста ко мне!

Катер ринулся к острову. Рация его заработала, передавая на базу, на посты тревожную весть о нарушении границы.

— Мы домой собирались, когда он прошёл мимо, — рассказывала Эльза. — Я сказала: «Стоп, девушки, это не наш, гасите фонарь, будем следить». Он прошёл туда и остановился. Я говорю: «Никак, девушки, он сел на банку».

— Где? На какой банке?

Касьянов положил перед ней карту. Эльза, подумав немного, решительно накрыла пальцем чёрную точку чуть западнее острова.

— Я все наши боты знаю, — продолжала Эльза. — У «Комсомольца» рубка не такая. А главное — он шёл без огней. И аккурат на эту банку.

— Возможно, что и нарочно, — сказал Касьянов. — Ты вот что, — кто у тебя на руле? Не зальёт их?

— Дядя Антон на руле, — сказала девушка таким тоном, точно это имя должно рассеять всякие опасения.

Больше Касьянов не спрашивал. Он отправил Эльзу в свою каюту и велел дать ей рабочую пару — переодеться. Всё ясно. Молодец Эльза, — поступила умно и смело. Она не пошла со своей новостью в гавань, чтобы не тратить время, не потерять из вида нарушителей. Рыбаки остались в бурном море, погасили фонарь на мачте, чтобы можно было наблюдать, самим оставаясь невидимыми. Это правило известно здесь, на рубеже, где каждый колхозник считает себя стражем родины. Рыбаки были уверены, что катер придёт к ним, придёт на выручку, как только узнают на берегу, что ладья не вернулась с лова во-время вместе с другими.

Скоро необычное зрелище открылось морякам: чужой бот стоял неподвижно у острова, серым пятном на фоне чёрной массы берега, — стоял, стиснутый каменными клещами. Волны хороводом бесновались вокруг него, лезли на камни, взлетали к высоким бортам.

В ту же ночь бот был снят с банки и отведён на базу. Нарушители попались.

Они хотели присоединиться к каравану рыбачьих судов, возвращавшемуся с промысла, и незаметно, пользуясь темнотой, войти в бухту. Но незваные гости были обнаружены. Попытались они удрать, но в панике сбились с пути и угодили на рифы.