Книга: Большой горизонт
Назад: Глава пятая Комсомольская совесть
Дальше: Глава седьмая Последняя улыбка «Хризантемы»
Глава шестая Мыс Доброй Надежды
Пожалуй, только в таких, отдаленных от крупных центров местах, как остров Н., и осознаешь в полной мере все неоценимое значение радио, перечеркнувшего старые понятия о времени и пространстве. Трудно даже представить себе, насколько усложнилась бы быстротекущая сегодняшняя жизнь без радио, что бы делали без него, к примеру, полярные зимовки, экспедиции, пограничные заставы, находящиеся в дальнем плавании корабли.
В клубе базы свободные от вахты пограничники слушали по трансляции из Москвы оперу «Мать». (Это просто замечательно, что рано утром Москва ведет радиопередачи для Дальнего Востока!) Только-только началось последнее действие, как помощник дежурного передал Баулину две радиограммы. Кивком пригласив меня с собой, капитан 3 ранга неслышно вышел из зала.
В штабе Баулин отдал необходимые распоряжения и показал мне депеши.
Одна из них сообщала, что на Камчатке проснулся и бушует, извергая потоки лавы, выбрасывая тучи пепла и газов, вулкан Безымянный, никогда не действовавший на человеческой памяти и потому считавшийся давным-давно потухшим.
«Коварный старик», как называли на острове Н. свой собственный вулкан, всю последнюю неделю тоже курился, и естественно, что в эти дни среди островитян было немало разговоров о вулканах, о таинственных силах, действующих в глубине земных недр. Вспоминались слышанные и прочитанные истории начиная с гибели Помпеи: уничтожение вулканом Мон-Пеле города Сен-Пьер на острове Мартинике; катастрофический взрыв вулкана Кракатау близ Явы, снесший более половины острова; непрерывно действующий вулкан Стромболи в Средиземном море, вот уже тысячелетия служащий для моряков естественным маяком и предсказателем погоды — перед бурями и ненастьями он дымится сильнее.
И, конечно же, в первую очередь говорилось о том, как два года назад дал себя знать «Коварный старик», спавший почти два столетия, и как старшина 1-й статьи Алексей Кирьянов оставался с ним один на один на всем острове.
Камчатский вулкан Безымянный находился от острова Н. всего в какой-нибудь тысяче километров— по дальневосточным масштабам, почти по соседству, — и внезапное пробуждение его не могло не насторожить пограничников — Баулин приказал усилить наблюдение за «Коварным стариком».
Вторая радиограмма была сигналом бедствия. Японская двухмачтовая рыболовецкая шхуна «Тайсей-Мару» потеряла управление и просила о помощи.
В последние сутки океан был спокоен — волнение не превышало трех баллов, — японские моряки издавна известны как моряки опытные, и Баулин в недоумении пожал плечами: — Что-то непонятное у них стряслось… Однако текст депеши не оставлял сомнения: «Всем, всем, всем! Спасите наши души!..» Далее следовали координаты шхуны — миль Шестьдесят к северо-западу от Н.
— Кто-нибудь им ответил? — спросил Баулин дежурного.
Тот доложил, что на зов «Тайсей-Мару» откликнулись американский китобой «Гарпун», канадский лесовоз «Джерси» и советский пароход «Ломоносов», идущий с Камчатки.
— Ближе всех к «Тайсей-Мару» «Гарпун» — двадцать одна миля, — добавил дежурный, — канадец своих координат не указал. «Ломоносов» — в семи часах хода.
Было ясно, что «Гарпун» поспеет на помощь японским рыбакам раньше всех, но все же для порядка Баулин сообщил о происшествии в погранотряд.
Возвратившись домой — я по-прежнему квартировал у капитана 3 ранга, — мы застали Маринку с соседским сыном Витей за игрой в рыбаков. Перевернутый вверх ножками табурет изображал кавасаки, шаль служила неводом, засушенные крабы, морские коньки и звезды, разбросанные по полу, были косяком рыбы. Маринка командовала, как заправский шкипер, а пятилетний Витя — он был главным неводчиком, — сопя, подтягивал шаль за привязанные к углам веревочки.
«Иностранным рыбакам» — так Маринка назвала нас с Баулиным — было приказано не вторгаться в чужие воды, и мы устроились чаевничать на кухне.
Я не преминул напомнить капитану 3 ранга про давно обещанный рассказ о том, как Алексей Кирьянов оставался на острове во время извержения «Коварного старика».
Баулин принес из комнаты известный уже мне фотоальбом Курильской гряды и какую-то объемистою книгу.
— Как, по-вашему, что это за остров? — показал он мне один из снимков.
— Всех не упомнишь…
— А это? — показал Баулин другой снимок.
— Ваш Н., — сразу узнал я конус «Коварного старика».
— Эх, вы! — рассмеялся капитан 3 ранга. — На первой фотографии тоже наш Н., только на две недели старше.
Я сличил снимки — ничего похожего! Там, где на первой, «старшей», фотографии высились два скалистых пика метров по полтораста каждый, на второй — едва заметные холмы; выдающегося в море утеса вовсе не было. А вулкан? Просто не верилось, что это один и тот же «Коварный старик»! У того, который снят на второй фотографии и виден в окно, склоны относительно полотне, вершина значительно ниже и нет глубокого ущелья у подошвы.
— Это что же, результат извержения?
— Да, — кивнул Баулин, — того самого извержения, когда Алексей Кирьянов оставался на острове.
— Лихо! — только и мог сказать я.
— Вы знаете, — продолжал Баулин, — до сих пор точно неизвестно, какие на Курилах вулканы действующие, какие потухшие; всего-то их здесь что-то полсотни с лишним. Ваш «Старик» тоже долгое время считался потухшим, а что натворил! Кстати говоря, именно из-за вулканов острова и получили свое название — Курильские. Так их назвали русские землепроходцы за беспрерывно дымящиеся, вроде бы курящиесявершины.
Баулин передал мне книгу.
— Тут есть довольно интересное описание нашего «Коварного старика». У меня тут закладка лежит, читайте, а я пока «рыбаков» спать отправлю, им уже пора.
Книга оказалась старинным «Собранием ученых путешествий по России». На титульном листе «Собрания» значилось: «Издание Российской Императорской Академии Наук, Санкт-Петербург, 1819 год».
В главе, заложенной Баулиным засушенным дубовым листком (с материка листок!), подробно описывалось грозное извержение вулкана на острове Н. в восьмидесятых годах восемнадцатого столетия и приводилось донесение служилых людей, посланных на Н. «для описания и положения на план — каким видом остров состоит от порыва горелой сопки». Из донесения явствовало, что Н. подвергся тогда сильнейшим разрушениям. Вот, к примеру, выписка: «Около острова в прежнем его виде были большие камни, на коих ложились сивучи, а на утесных завалах плодились морские птицы, была байдарная пристань промеж лайд… А ныне: сопку сорвало более к северу, и верх ее сделался седлом; утесистые завалки песком и камнем засыпало и сделало гладко, что и птицам негде плодиться, байдарную пристань засыпало камнем, и стало там сухо… А сопка с ужасом гремит и ныне…»
Испокон века на Руси не переводились отважные люди!
Я подошел к окну. Был ранний осенний вечер, конус вулкана и утесы были едва различимы. Сколько же раз изменялся внешний вид острова под воздействием подземных сил?
Внезапно пейзаж за окном исчез: Баулин закрыл ставни.
— Промозгло! — возвратившись с улицы, передернул он плечами.
— Ну, так вот, возвращаемся мы из очередного дозорного крейсерства — дело тоже в октябре было, двадцать третьего числа, утром, — смотрим: что такое? Из кратера нашего вулкана вырвался вдруг гигантский столб буро-желтого дыма, достиг высоты примерно в десять километров и раздался наверху в стороны шапкой гигантского гриба. (На взрыв атомной бомбы похоже, если вы видели снимки.) Признаюсь, мне стало не по себе: неужели начинается извержение? Мне доводилось наблюдать издали, как бушевала Ключевская сопка, и даже издали зрелище это, мягко говоря, внушительное. А тут… тут вулкан был нашим соседом: морбаза и жилой поселок всего метрах в шестистах от него. — Баулин усмехнулся. — Точнее сказать, мы к нему присоседились.
— А какая была погода?
— Вначале отличная: ясно, солнышко, ночного тумана как не бывало, даже ветер утих. (Октябрь ведь у нас — лучшее время года.) Однако пока мы дошли до стоянки — за каких-нибудь полчаса, — с Охотского моря нагнало туч, из Малого пролива потянуло, словно из аэродинамической трубы, дохнул нам в спину и океан, и буквально в течение нескольких минут, столкнувшись, восточный и западный ветры подняли такую волну, что на ходовом мостике пришлось надеть плащи с капюшоном.
— А что вулкан?
— С вулкана мы не спускали глаз. Над кратером вроде бы прояснилось. «Прокашлялся «Старик», — сказал боцман Доронин. «А может быть, только начинает кашлять», — поправил я его. Я ведь и видел сам, и читал, что началу извержения обычно предшествуют выбросы паров и газов.
Когда мы ошвартовались, на стоянку сбежалось уже почти все Население острова. К слову говоря, командир базы, известный вам Самсонов, находился в то время в очередной командировке на материке, и я исполнял его обязанности.
Особенно встревожились женщины: со страхом посматривали на вулкан, взволнованно спрашивали меня, что будет дальше.
Что будет?.. Разве мог я дать им ответ? Я сам ничего не знал… Эта вот полная неизвестность и беспомощность перед стихией и взволновала женщин — они прибежали встречать нас с детишками на руках.
Я сказал, что для тревоги пока нет оснований и нужно сохранять спокойствие: на то, мол, и вулкан, чтобы куриться. И тут, как бы в опровержение моих слов, «Старик» кашлянул вторично, да так громко, что все мы чуть не оглохли и земля затряслась под ногами: из кратера вырвался новый столб пара и дыма, намного больше первого. В довершение ко всему из туч, столпившихся вокруг конуса, хлынул дождь, не обычный наш мелкий бус, а форменный ливень.
«Увезите нас с острова!» — требуют женщины.
Куда увезти? На соседний необитаемый остров Безымянный? Но ведь если начнется извержение, то на Безымянном едва ли будет безопаснее, чем на Н. Погрузиться на сторожевики и выйти в открытый океан? Во-первых, я не имел права без приказа бросать базу, а во-вторых, волнение в океане усилилось баллов до семи: по-видимому, одновременно с нашим «Стариком» где-то поблизости начали действовать более мелкие подводные вулканы.
Надо было что-то предпринимать. Я велел всем разойтись по домам, на всякий случай приготовиться к эвакуации и отправил радиограммы в отряд, на ближайшие острова и кораблям, которые могли находиться где-нибудь неподалеку.
Первый ответ пришел с острова М.: начальник погранзаставы уведомлял, что они тоже ждут извержения своего вулкана, и советовал быть начеку. Отряд приказал при первых же признаках реальной опасности эвакуировать не только семьи военнослужащих, но и весь личный состав, документы и по возможности материальные ценности. «Желательно оставить на острове одного — двух опытных наблюдателей-радистов», — так заканчивалась радиограмма начотряда.
Из кораблей первым откликнулся на наш призыв танкер «Баку». Он находился от нас в пятнадцати часах хода. «Не вылетают ли из кратера бомбы? — спрашивал капитан. — Гружен бензином».
— Какие бомбы? — не понял я.
— Вулканические. Температура их достигает чуть ли не тысячи градусов. Попади одна такая штучка в танкер с бензином…
— Ясно, — кивнул я.
— «Реальная опасность», «вулканические бомбы»… Ничего этого пока, слава богу, не было, — продолжал ' Баулин. — После вторичного прокашливания и нескольких подземных толчков «Коварный старик» приутих, только ливень хлестал по-прежнему.
«Взяли курс на ваш остров. Приготовьтесь», — отозвался нам и китобой «Алеут». Я было хотел известить и «Баку» и «Алеута», что нужда в их помощи миновала, но какой-то внутренний голос подсказал: «Не обнадеживайся, не торопись: мало ли еще чего может быть…»
Стемнело раньше обычного. Отправив сторожевики в дозорное крейсерство, — граница есть граница! — я распорядился погрузить на оставшийся у пирса «Вихрь» документы, деньги и недельный запас продовольствия и пресной воды. Потом послал офицеров штаба с матросами по жилым домам узнать, как чувствуют себя наши семьи, и перенести на корабль их вещи. Представьте себе, некоторые из женщин с ребятишками уже спали. Никто ведь из них до сей поры не испытывал, что такое извержение вулкана.
«А не перевести ли, на всякий случай, женщин и детей в клуб?»— подсказал мне начштаба. С советом нельзя было не согласиться. Наш клуб находится на мысе, почти что рядом с пирсом. Вышли мы на крыльцо. Ветер и дождь будто ошалели. И тут. вдруг меня качнуло. Схватился за перила, а они так и дрожат. Секунды не миновало, и снова меня мотануло из стороны в сторону, будто пьяного.
— Начались подземные толчки?
— Они самые.
Баулин переплел пальцы, хрустнул суставами.
— Всякое доводилось испытать в жизни, но ничего нет хуже, когда из-под ног уходит земля… Из канцелярии выбежал Полкан — пес у нас был такой, любимец всей базы, — в другое время его под дождь палкой не выгонишь, а тут сам выскочил, морду к тучам, да как завоет. Всю душу своим воем вытягивал…
С этой минуты наш остров начало трясти как грушу, И не беззвучно, а с грохотом, да еще с каким! Я посмотрел на вулкан: над кратером поднялось огромное багровое зарево, и послышался нарастающий беспрерывный гул, вроде бы мчатся тысячи поездов. Небо рассекли гигантские молнии, похожие на дельты могучих рек. Словом, громы небесные начали состязаться с громами подземными. А из кратера все чаще и чаще, один за другим вырываются клубы не то буро-серого, не то буро-желтого пара.
Минут через сорок после того как «Старик» снова проснулся, мы погрузили всех женщин и детей на сторожевик.
«Где «Алеут», где «Баку»?» — спрашиваю радиста. «Ничего, отвечает, не могу разобрать: один треск в эфире, разряды мешают».
Баулин поднялся из-за стола, зашагал по комнате.
— Знаете, что меня тогда поразило? Ни одна из наших женщин не заплакала. Детишки, те, конечно, перепугались, ревут в три ручья. Маринка моя — ее Кирьянов на «Вихрь» принес, — так она прямо зашлась от слез, а женщины — ни звука. Подходят ко мне: «Чем, говорят, мы вам можем помочь?..»
Я опять к радисту: «Где «Баку», где «Алеут»?» — «Не отвечают…» В океане тем временем разболтало волну баллов на девять. Выходить с детишками, с женщинами — рискованно! Я за сторожевики, что в дозор ушли, и то волновался.
С «Баку» мы установили связь только под утро. Оказалось, что он уже несколько часов дрейфует на траверзе Н. и ждет, когда мы начнем погрузку.
А «Коварный старик» окончательно осатанел: из кратера вместе с клубами пара и газов вылетали гигантские снопы огня. Все это утягивало куда-то вверх, к черту на кулички, и взамен ливня с небес сыпался липкий горячий пепел.
Вскоре, как и предчувствовал капитан «Баку», из. вулкана, будто из жерла колоссальной пушки, начали вылетать сотни огромных раскаленных камней-бомб. Одни взрывались в воздухе и разлетались на множество осколков, другие падали на склоны горы и, подпрыгивая, катились вниз. Зрелище, прямо скажу, жуткое.
А в океане шторм. Как при такой волне пересадить женщин и детей со сторожевика на «Баку»?
Размышлениям моим был положен конец, когда камни начали сыпаться на территорию базы и с шипением, оставляя клубы пара, падать в воду. Один из таких «камушков» грохнулся на крышу штаба. Обрушилась балка, ранило обоих радистов.
«Желательно оставить на острове одного — двух наблюдателей-радистов», — вспомнилась радиограмма из отряда. Кого же я могу оставить? «Кирьянова», — подсказал боцман Доронин.
— Почему именно Кирьянова? — перебил я капитана 3 ранга.
— Потому что был полный резон. Вам Доронин не рассказывал, как он Алексея радиолюбителем сделал?
— Рассказывал. И вы попросили Кирьянова остаться один на один с «Коварным стариком»?
— Зачем попросил? Приказал! Выбирать добровольцев мне было некогда, а в Алексее я был уверен: на зубок овладел радиоделом.
— Разве «бомба» не разбила рацию?
— Проверили на скорую руку — работает. Баулин снова уселся за стол.
— В общем, мы пошли к «Баку», а Кирьянов остался на острове.
— И как же вы в такую бурю высадили на «Баку» пассажиров?
— Высадили. Одному богу Нептуну известно как, а высадили… Сейчас речь не о нас. Словом, едва мы отошли от острова мили за две, как на нашем Н. раздался чудовищной силы взрыв. Из кратера полетели не камни, а уже целые раскаленные глыбы; тучи, буквально тучи пепла закрыли небо — не поймешь, день или ночь. Потом мы узнали, что этот пепел донесло даже до Петропавловска-Камчатского. «Старик» выбрасывал из своего нутра такое количество камней, песку и пепла, что, не будь вокруг острова бездонных глубин, наверное, площадь его увеличилась бы раза в два, если не во все три. Новым взрывом опрокинуло в море вот этот утес, — показал Баулин на первую фотографию, — рухнул в океан, будто спичечная коробка. А эти два пика — на второй фотографии их уже нет — превратились в маленькие вулканчики. Ученые называют их вулканами-паразитами.
«Все в порядке, — радирует Кирьянов с острова, — повторяются сильные и частые подземные толчки…»
Внезапно зуммер стоявшего на письменном столе полевого телефона прервал рассказ капитана 3 ранга.
— «Пятый» слушает, — дав отбой, отозвался Баулин. — Так… Понятно… Готовьте «Вихрь». Сам пойду.
— Неслыханно! — гневно бросил он, поспешно надевая реглан и фуражку. — Представьте себе, американец не пошел на СОС «Тайсей-Мару».
— Как не пошел?!
— А вот так! Мы пойдем.
Баулин достал из ящика стола клеенчатую тетрадь, точь-в-точь такую же, в какую были переписаны «Сказки дяди Алеши».
— Это дневник Кирьянова. Он вел его, когда оставался на острове. Забыл, чудак, взять с собой…
Алексей начал вести записи лишь на третьи сутки после того, как все остальные покинули остров. (Кстати говоря, писал он то карандашом, то чернилами, но неизменным четким почерком.)
«26 октября, 10 часов. Извержение продолжается с неослабевающей силой. Дом трясется будто в лихорадке. Полдень, а небо черное. Над вулканом багровое зарево. Временами вспыхивают то ярко-алые, то голубоватые огни. Измерил на дворе базы слой пепла — 50 сантиметров. Позавтракал консервами и бутербродами. Полкан от пищи отказался, скулит.
Слушал по радио «Последние известия». Иностранные ученые, гости Академии наук, посетили нашу, первую в мире атомную электростанцию. А американцы испытали у атола Бикини водородную бомбу.
Что-то поделывает в Загорье Дуняша? Стыд мне, позор, что не ответил еще на ее последние письма. Почему-то Дуня все стоит перед моими глазами, такая, какой я видел ее на вокзале в Ярцеве. Ведь она специально приехала из Загорья, чтобы проводить меня, а я даже не попрощался с ней как следует, не поговорил, все глядел на Нину. И сейчас гляжу на Нинину карточку. Почему это так: не любит тебя человек, и ты знаешь, что он не достоин твоей любви, а из сердца вырвать его никак не можешь?
В вулкане опять взрывы. Все кругом трясется. На всякий случай, запаковал Маришины игрушки и коллекции, надо будет отнести их поближе к берегу. Голова идет кругом: куда денусь, если потечет лава? А может быть, она не потечет? Не развалится ли дом штаба? Может быть, лучше переждать все это на пирсе? Но как же тогда рация?
26 октября, 16 часов. Из кратера пошла лава двумя потоками ярко-красного цвета. Один поток течет в сторону лежбища сивучей и нерп, другой — к поселку. Температура воздуха + 35°, температура пепла +60°. Разом взорвались оба малых вулканчика. Осколки камней барабанят по крыше как шрапнель. Раскаленный камень угодил в фойе клуба. Начался пожар. Погасил его тремя огнетушителями, которые работали безотказно. Пора удирать на пирс. Струсили, товарищ Кирьянов?
27 октября, 2 часа. Ночь, а светло как днем. Из кратера полились три новых потока лавы. Лава течет бурно. Первый поток водопадом обрушился в океан. Вода кипит, все кругом в клубах пара. Температура воздуха + 41°. Полкан забился под койку. Дом держится, крепко сколочен. Опять взрывы. Не дрейфь, Кирьянов! А что, если бы здесь со мной была Нина — умерла бы от страху.
Сегодня я разорвал и бросил в поток лавы ее карточку… По радио передавали, что в Антарктике при разгрузке корабля в пургу провалился под лед и утонул тракторист комсомолец Иван Павлов. Наверняка полярникам труднее, чем мне.
27 октября, 10 часов. Только что проснулся. Проспал целых три часа. Разбудил меня громкий рев. Это сивучи и нерпы перебазировались к самому пирсу: с лежбища их прогнала лава. Из воды торчат сотни голов перепуганных животных. Подходил к ним близко, совсем не испугались.
Похоже, что извержение пошло на убыль. А гроза над островом бушует вот уже которые сутки. Из-за электрических разрядов опять нарушилась радиосвязь. «Вихря» не слышно и не видно: кругом острова густой туман. Где же сейчас «Баку»? Хорошо, если бы всех женщин и детей увезли на материк. Грустно, скучно будет без Мариши, но на Большой земле ей спокойнее. Почему я такой бесхарактерный: вчера уничтожил Нинину карточку, а сегодня жалею? Ольга Захаровна говорит, что я напрасно тоскую по Нине: «Если так быстро увлеклась другим, значит, не любила».
Неужели и в самом деле не любила? Хватит об этом писать. Точка!..
27 октября, 20 часов. Извержение снова усилилось. Вершина вулкана похожа на огромный красный колпак. Второй поток лавы подполз, к крайнему жилому дому. От лавы пышет жаром. Стена накалилась — не дотронешься. Дом вот-вот вспыхнет. Перенес из него все что мог в клуб. К счастью, клуб стоит на высоком мысу, и лаве сюда не добраться. Назвал мыс мысом Доброй Надежды.
Радиосвязи все нет и нет.
Даже не верится, что Робинзон прожил на необитаемом острове в полном одиночестве целых двадцать восемь лет. Трудно человеку оставаться совсем-совсем одному.
За эти дни у меня было время подумать. Я так мало, почти ничего еще не сделал в жизни полезного, хорошего, зато сколько ошибок успел натворить.
Когда отец уходил на фронт, он сказал мне: «Подрастешь, Алеша, может, и тебе придется взять винтовку в руки. Крепко держи ее, народ ее тебе вручит». А я? Выскочил по боевой тревоге на палубу без оружия.
Павел Федорович Дубравин, второй мой отец, говорил, что плох тот человек, который любит только самого себя. А я до чего постукался? Раком-отшельником назвали, трусом, бирюком… Куда же поехать после демобилизации? Вернуться в Загорье, в школу? А может быть, поехать на какую-нибудь новостройку в Сибирь? Семен Доронин уговаривает махнуть к ним на Камчатку: «Раздолье, передний край».
«Главное, чтобы не было стыдно за бесцельна прожитые годы…»
Только что заработало радио. Время для связи с «Вихрем» и отрядом еще не наступило. Слушал «Последние известия». На целинных землях Сибири и Казахстана собран небывалый урожай. Может быть, мне поехать на целину? Как-то с урожаем у нас на Смоленщине? Дуня писала, что из Ярцева приехали в колхоз новый председатель и агроном, и вроде бы дело пошло на поправку.
28 октября, 8 часов. Установил радиосвязь с «Вихрем» и отрядом. «Вихрь» все еще штормует в открытом море. Капитан третьего ранга запросил, не надо ли меня сменить. Ответил, что нужды в этом нет. Сообщил обстановку на острове.
28 октября, 16 часов. Только что вернулся от самого кратера. Подъем занял три часа. Очень жарко, но терпеть можно. На всякий случай, чтобы не ударило вылетающими из кратера камнями, привязал на голову две подушки. Камни в голову не попадали, но от жары подушки помогли. Кратер — огромная круглая впадина. Лава пыхтит, как тесто в квашне. Внутри вулкана все клокочет. Почва беспрерывно колеблется. Взрывы следуют один за другим. В воздух взлетают «капли» лавы, каждая с хороший бочонок, закручиваются винтом и с оглушительным треском лопаются. Падая на склоны, они сплющиваются, как комья глины. Красиво, но страшновато. Трудно дышать: воздух насыщен серой.
Смотрел в кратер и думал: какая чудовищная могучая силища таится в недрах земли. Вот бы обуздать ее, заставить работать на человека. Сколько энергии пропадает зря, да еще и приносит беды и несчастья. Неужели там, глубоко под землей, и в самом деле происходят термоядерные реакции? Уму непостижимо, дух захватывает! А Ольга Захаровна Баулина рассказывала недавно в клубе, что наши ученые работают над разрешением проблемы управляемых термоядерных реакций. Вода будет топливом. Просто чудо в решете!
На всякий случай, перетащил из жилых домов все, что мог в клуб на мыс Доброй Надежды. Хотел днем написать письмо Дуне, но так и не успел, а сейчас до того устал, что боюсь, не уснуть бы, а надо еще измерить температуру и слой пепла.
29 октября, 10 часов. Извержение действительно идет на убыль. Потоки лавы уменьшились. Тот, что подполз к поселку, остановился и начал остывать. Сверху образовалась корка серо-бурого цвета. Из трещин вырываются струйки сернистого газа. Бросил на корку порядочный камень, он ее не пробил. Наступил сам. Держит. Но ногам так жарко, что пришлось подпрыгивать. Пробил корку шомполом. Шомпол вмиг накалился.
Полкан повеселел. Шторм не больше пяти баллов.
Сходил на скалу «Птичий базар» — ни одной птицы, перелетели на другие острова. Под слоем пепла нашел несколько заживо изжаренных кайр, должно быть, они были подбиты камнями.
По радио передавали статью о предстоящем запуске искусственных спутников земли. Неужели скоро сбудется мечта Циолковского, и люди полетят на другие планеты!
Написал Дуне, что после демобилизации обязательно вернусь в Загорье, в школу. Буду преподавать и поступлю в заочный пединститут. (Написать-то письмо я написал, а когда оно пойдет на Большую землю?!!)
30 октября, 1 час 30 минут. Произошел самый сильный взрыв. Меня сбросило с койки. Выбежал на улицу. Вулкана не узнать: почти треть его вершины исчезла. Сразу стало тихо. Подземные толчки прекратились. Обошел всю базу и поселок. Дома целы. Стекла окон, обращенных к вулкану, выбиты. Многие крыши пробиты камнями. Передал радиограмму в отряд: «Нужны стекло и шифер. Питание рации на исходе. Все в порядке».
Последняя фраза в дневнике Алексея Кирьянова осталась незаконченной: «По-моему, необходимо, чтобы на мысе Доброй Надежды…»
«Вихрь» ошвартовался у пирса только в девятом часу утра, вымытый, надраенный, словно был на параде. Отдавая с ходового мостика последние команды, Баулин закинул руки за спину, что, как я уже приметил, служило у него верным признаком плохого расположения духа.
«Неужели «Вихрь» не нашел «Тайсей-Мару»? Или он опоздал, и шхуна пошла ко дну? А возможно, сигналы бедствия были очередной уловкой рыбаков-хищников, отвлекавших на себя внимание пограничников?» (Мне довелось слышать не одну подобную историю.) Вопросы вертелись у меня на языке, но, видя настроение командира, я не рискнул задать их ему. По вполне понятным причинам я не мог задать их при нем и кому-либо из команды, даже хорошо знакомым мне боцману Доронину и рулевому Атласову. Показалось даже, будто Баулин поздоровался суше, чем обычно, но вскоре я узнал, что у него не было оснований для приветливых улыбок. Собрав всех офицеров в штабе, Баулин рассказал о случившемся.
Вот почему «Вихрь» выглядел таким чистеньким, словно только что выкупанный младенец! Когда «Вихрь» подошел к «Тайсей-Мару», обнаружилось, что палуба ее пуста. Похоже было — экипаж давным-давно покинул потерявшую управление шхуну.
«Вихрь» дал несколько отрывистых сигналов сиреной, и тогда только над фальшбортом шхуны появилась пошатывающаяся фигура японца в синем платке. Он едва смог помахать рукой.
Высаженные на борт «Тайсей-Мару» боцман Доронин, военврач базы и трое матросов обнаружили, что двигатель и рулевое управление шхуны в полной исправности, но все двенадцать членов ее экипажа недвижимо лежат в носовом и кормовом кубриках. Только тринадцатый, тот, что встретил «Вихрь» — он оказался радистом, — был еще в состоянии держаться на ногах.
«.Похоже на острую форму лучевой болезни», — осмотрев рыбаков, заключил военврач.
Из несвязных рассказов радиста и шкипера шхуны выяснилось, что месяц назад в южной части Тихого океана шхуна попала в ливень с пеплом. Пепел принесло с юга, должно быть, из района атола Бикини, где американцы произвели новые испытания нескольких водородных бомб.
Японские рыбаки не сразу догадались, что за страшная беда настигла их корабль. Когда же болезнь свалила их, покрыв тело язвами и поразив легкие, они долгое время не могли наладить радиосвязь, и течения и ветры все несли и несли их к северу.
Узнав, какое именно бедствие терпит «Тайсей-Мару», американский китобоец «Гарпун», подошедший было к ней, немедля повернул обратно.
Пограничники обмыли всех рыбаков, окатили палубу «Тайсей-Мару» из пожарных шлангов, снабдили японцев свежими продуктами и пресной водой. Забуксировав шхуну, сообщили о происшедшем по радио в отряд и японским кораблям, которые могли находиться поблизости.
Под утро к «Вихрю» и «Тайсей-Мару» подошел японский краболов. Не мешкая проделав все необходимые формальности, пограничники передали ему соотечественников и шхуну.
Едва Баулин закончил свой невеселый рассказ, как радио Камчатки сообщило очередную сводку: «Извержение сопки Безымянной усиливается». Однако в сравнении с известием о новой трагедии, постигшей японский народ, это сообщение показалось если не малозначимым, то второстепенным. Конечно, трагедия «Тайсей-Мару» — капля, если ее сопоставить с судьбой Хиросимы и Нагасаки, но в этой капле снова отразилась угроза атомно-водородной войны.
— Как же у капитана «Гарпуна» хватило совести бросить рыбаков! — сказал я, когда мы с Баулиным шли домой.
— Наверно, капитан китобойца испугался заразы, — ответил Баулин. — А может быть, он снесся по радио с кем-то из начальства и получил соответствующую инструкцию, может быть, кому-то и хотелось, чтобы «Тайсей-Мару» пропала без вести… Хуже варварства! Варвары, те, по крайней мере, не клялись в гуманных чувствах, в любви к ближнему и, убивая, не прикрывались именем божьим.
Трудно допустить хоть на момент, чтобы капитан какого-нибудь советского корабля отказал японским рыбакам в помощи. А «Баку» разве не подошел к нам, когда извергался «Старик»? — Баулин помолчал. — Ну, прочли кирьяновский дневник?
— Натерпелся парень, прямо герой, — сказал я.
— Вы знаете, — улыбнулся Баулин, — Алексей ведь не встретил нас, когда мы вернулись на остров после извержения «Старика». Спал на пирсе как убитый. Видно, вышел встречать да так, не дождавшись, и уснул.
— А что это он тут не дописал? — показал я неоконченную фразу в дневнике.
— Алексей предлагал впредь все склады базы строить на мысе, который он окрестил мысом Доброй Надежды. С тех пор мы его так и называем, там и строимся.
— Многие ли семьи возвратились тогда на остров?
— Все! — Баулин рассмеялся. — Чудак вы человек! Не каждый же год подряд «Старик» будет кашлять. Напротив — семей у нас с тех пор прибавилось: пятеро офицеров из отпуска с материка молодых жен привезли.
— А Кирьянова чем-нибудь отметили?
— Как же! Начальник пограничного округа наградил его именными часами. Москва — медалью «За отличие в охране государственной границы СССР», а Дальневосточный филиал Академии наук — Почетной грамотой.
— Филиал Академии наук?
— Чему вы удивляетесь? Ведь за все время извержения «Коварного старика» Алексей, помимо личного дневника, вел подробнейшие записи. Из Петропавловска-Камчатского к нам на Н. приезжали ученые-вулканологи, так они просто диву дались: «Наблюдения товарища Кирьянова — для нас сущий клад!»
Мыс Доброй Надежды… Как-то, неделю спустя, мы гуляли на нем с Маринкой и боцманом Дорониным. Далеко, почти на самом горизонте, шел какой-то корабль.
— Парусник, — посмотрела в бинокль Маринка.
— Японец. Двухмачтовая, моторно-парусная шхуна типа «Хризантемы», — подтвердил боцман.
— Как вы поймали-то ее, в конце концов?
— В ледовом шторме. Алеха Кирьянов тогда отличился, — сказал Доронин.
А о себе опять ни слова…
