Лу Ян-ли
«НЕВЕСТА» КОМАНДИРА РОТЫ
I
Сирена большого моторно-парусного бота, стоявшего у военной пристани, громко проревела два раза. Из, кормовой части послышались звуки работающей машины, и матросы принялись травить причальные канаты. Судно отправлялось к острову Дашу. В этот момент из военного бк обслуживания, что рядом с командным пунктом выскочил военный, а следом за ним — стари девушка. Они так торопились, что никто из окружающих не успел даже разглядеть их лица. Они взбежали на пристань:
— Погодите, возьмите этих людей с собой, они члены семьи военнослужащего, — крикнул военный.
Матросы, травившие концы, остановились. Командир взвода Се спрыгнул с бота на пристань и подошел к военному.
— Вот эти двое — члены семьи военнослужащего. Они только что прибыли из Шаньдуна, и им нужно добраться до расположения шестой роты. Вот письмо от бюро обслуживания.
Передавая письмо командиру Се, военный добавил:
— Когда высадитесь на остров, будь добр, дай им провожатого.
Сходни снова были убраны, на судне прибавилось еще двое пассажиров.
Как только они взошли на борт, внимание находившихся на судне обратилось на вновь прибывших, и все глаза были устремлены на старика и девушку.
Девушка была одета в синюю куртку и зеленые с цветочками брюки. Ее черные волосы охватывала белая шелковая лента, по смущенному выражению ее лица сразу было видно, что едет она на собственную свадьбу или по крайней мере проведать своего жениха. Весь ее багаж состоял из небольшого узелка, в котором, по-видимому, лежало чистое белье.
Старику можно было дать лет пятьдесят. Одет он был, как самый простой крестьянин из шаньдунской деревни. На плече он нес большой мешок. Взойдя на палубу, он осторожно опустил мешок рядом с собой. В каждом его движении было видно характерное для старых людей сочетание степенности и осторожности.
Старик оказался очень щедрым человеком. Не успел он сесть, как тут же развязал свой мешок и принялся вытаскивать из него финики и земляные орехи, предлагая их окружающим. А какие финики! Какие крупные орехи! На островах таких, сколько не ищи, все равно не найдешь. Отказаться от угощения было невозможно.
Тем временем мотор заработал на полную мощность.
Напротив старика сидел старший сержант из шестой роты по имени Мо Да-гуй, живой, веселый человек, чувствовалось, что энергии у него — хоть отбавляй.
— Закуривайте, папаша! — обратился старший сержант Мо к старику, протягивая сигареты.
— Нет, нет, я не курю сигареты, — ответил старик, одной рукой отклоняя предложенную сигарету, а другой доставая из-за пояса трубку.
— Вы из Шаньдуна, папаша?
— Да, да, — закивал головой старик.
— А на остров к кому едете?
При этом вопросе лицо старика так и засияло счастьем, и он, попыхивая трубкой и поглаживая бородку, начал свой рассказ, не уступая в разговорчивости даже старшему сержанту Мо.
Старик рассказал многое: фамилия его Чжоу, Чжоу Гэнь-жун. Всю жизнь он работал на земле Девушка — его единственная дочь, зовут ее Чжоу Лань-ин. В этом году ей исполнилось 20 лет. (По правде говоря, на вид ей было не меньше 23–24 лет, но ведь женщины, которым приходилось много работать, часто выглядят старше своих, лет.) Совсем еще маленькой она была отдана в качестве невесты в семью Хэ Юнь-куя. И вот уже одиннадцать лет, как жених не был дома. Совсем недавно пришло письмо, в котором сообщалось, что начальство разрешило Хэ Юнь-кую жениться, но ввиду того, что он очень занят и не может отлучиться из армии, лучше всего было бы невесте и ее отцу приехать к жениху, чтобы оформить брак.
Рассказывая, старик все больше и больше оживлялся и даже достал из кармана письмо будущего зятя, предлагая всем окружающим посмотреть.
Когда старик упомянул имя жениха, старший сержант Мо чуть не подпрыгнул от радости. Он несколько раз пытался прервать старика и сказать ему, что Хэ Юнь-куй — их командир роты, но речь старика лилась, словно ручей, и остановить его было невозможно.
Улучив, наконец, момент, когда старик доставал письмо, Мо схватил его за руку и радостно закричал:
— Папаша, вот здорово! Ведь товарищ Хэ Юнь-куй — это наш командир роты! Вот здорово! Вот здорово!
Старший сержант Мо так обрадовался, что даже испугал старика, но тот быстро овладел собой и с восторгом воскликнул;
— Правда? Юнь-куй командир роты? Он нам никогда об этом не писал.
Старший сержант еще раза два повторил: «Вот здорово!» — но потом вдруг нахмурил брови и помрачнел. Вот уж действительно здорово, ведь в прошлый понедельник, когда командир роты руководил работами в горах, ему на ногу упал камень. Он замешкался, наблюдая за тем, чтобы все поскорее укрылись от взрыва, а ему самому камнем повредило ногу, и вот теперь он лежит в госпитале.
Как только старик услыхал об этом, на лицо его легла тень, а Лань-ин едва удержалась от слез. Спутники их, вздыхая, выражали им свое сочувствие.
Но тут старший сержант Мо вдруг спросил:
— Папаша Чжоу, как же так, ведь командир роты, отправляясь в госпиталь, написал вам письмо с просьбой немного повременить с приездом. И письмо я сам отправлял. Это было как Раз в субботу, а так как военная полевая почта Должна была отправиться только в понедельник, то я отправил это письмо отдельно, через местное почтовое отделение. Почему же вы не получили это письмо?.. Сегодня ведь пятница. Хотя вы, вероятно, выехали раньше, чем пришло верно?
Таким образом, старший сержант Мо сам шел ответ на свой вопрос и ответил за старика
Однако ни девушка, ни старик письмом не заинтересовались, их гораздо сильнее беспокоила нога командира роты.
Старший сержант Мо проявил необыкновенную чуткость и, колотя себя кулаками в грудь, уверял папашу Чжоу:
— Вы можете быть совершенно спокойна. Вчера, возвращаясь из тылового управления, куда меня послали за довольствием, я по дороге навестил командира роты. Нога у него в гипсе и врач сказал, что через два месяца снимут гипс и все будет в порядке. Опасности никакой нет. Вы можете быть спокойны.
И вслед за этим он с энтузиазмом предложил!
— Вы подождите, пока этот бот разгрузится на острове, и с ним же возвращайтесь. Тыловой госпиталь находится в десяти ли к юго-востоку от пристани. Поедем к нам в роту, и вы поживете у нас несколько дней.
Он много еще говорил, стараясь успокоить старика и девушку, и несколько раз гарантирован им, что ноге командира роты ничего страшного не угрожает.
Потом он рассказал о том, с какой ответственностью относится командир роты к работе, как он заботится о людях, товарищах.
Старик и девушка были растроганы словами старшего сержанта, а его убедительные доводы вернули им спокойствие.
Судно продвигалось вперед. Прошло несколько часов, многие задремали, и только старший сержант Мо, не чувствуя усталости, рассказывал все, что знал, о командире роты, а старик и девушка внимательно слушали его.
— …Только благодаря умелому руководству нашего командира наша рота не отстала от других во время весенних работ… Зимой прошлого года из нашей роты многие демобилизовались, пришли новички, а с новичками ох как трудно — ведь их и учить надо, и работать они тоже должны.
Старик вновь выразил удивление и радость.
— Ты говоришь правду? Хэ Юнь-куй действительно такой?
Старшего сержанта Мо немного обидело такое недоверие к хорошим качествам командира роты. И он в доказательство своих слов привел еще несколько примеров и даже цифр.
А старик, чрезвычайно довольный, слушал и, посмеиваясь, качал головой:
— А-а… ай-ай…
II
Смеркалось, когда бот бросил якорь в бухте острова Дашу, а когда старший сержант Мо привел родственников командира роты на место, уже совсем стемнело.
Вновь прибывшим незачем было рекомендовать себя: старший сержант Мо сделал это самым добросовестным образом.
Старик Чжоу достал из внутреннего кармана Два письма.
Политрук вежливо попросил вошедших присесть, а сам стал внимательно читать письма. Старший сержант не замедлил подтвердить, что он собственными глазами видел, как письмо было передано уполномоченным из приемной Ли командиру взвода Се. Ошибки быть не могло. А в другом письме политрук сразу же узнал почерк командира роты Хэ.
Затем старик, пошарив в кармане, достал пропуск, выданный управлением волости Дамин, и почтительно подал его политруку. Пока тот просматривал пропуск, старик напряженно следил за ним, и лишь когда политрук вернул документ, на лице старика вновь появилась улыбка.
— Вы уж, отец, простите, — извинился политрук, возвращая пропуск, — но здесь рядом граница, и все приезжающие должны иметь удостоверение, сами понимаете! — С этими словами он протянул старику чашку чаю. — Ну, отец, вы теперь отдохните, а потом поговорим.
— Нет, нет… что за извиненья, товарищ политрук, я простой человек, во время земельной реформы сам ходил в караул, плохие люди всюду есть, да, да!
И тут он опять принялся рассказывать и о том, что он никогда не покидал своей деревни, и о том, что никогда не видел моря:
— А уж какое оно огромное — море-то! А цвет — ну, точно, как небо!
Политрук велел приготовить ужин, устроить постели и продолжал со стариком беседу. Радушный старший сержант Мо все время хлопотал: он соорудил и для девушки и для старика топчаны, поставил их в комнате командира роты, постелил собственное новое постельное белье, а затем сам приготовил угощение. После ужина политрук провел гостей в комнату командира роты и тоном, не терпящим возражения, сказал:
— А теперь, отец, ложитесь пораньше отдыхать, вы с дороги устали, и вам надо хорошенько выспаться.
Политрук ушел, но всю дорогу его не оставляли тревожные мысли:
«Неужели я перестал разбираться в людях? — думал он. — Этот старик уверяет, что он всю жизнь не покидал родной деревни, так почему же у него такой выговор? В тех местах говорят по-другому — жил я там довольно долго, правда, уехал давно. Многое, наверно, уже забылось… Как бы там ни было, немножко больше бдительности никогда не повредит!
Придя к такому заключению, он не сразу пошел в штаб роты, а, сделав крюк, отправился в один из взводов к члену комитета партийной организации, который занимался вопросами безопасности.
* * *
Спустилась ночь, и стрекотанье цикад стало слышно еще отчетливее. Ни луны, ни звезд не было — царила полная темнота. Огонь в комнате командира роты давно уже погас, было тихо. Утомившиеся гости крепко уснули.
Но вот в тон стороне, где была кровать старика, послышался скрип. Нащупывая в темноте свою одежду, он бормотал:
— Тьма кромешная, а уборная далеко, как туда доберешься?
Проснулась и девушка. Она быстро зажгла лампу и прошептала:
— Отец, а ты позови связного, пусть он тебя проводит.
— Да что ты, все спят, а будить кого-нибудь неудобно.
С этими словами он приоткрыл дверь, ощупью добрался до дверей комнаты связных и прислушался: оттуда раздавался храп. Так же тихо он отошел от дверей и, остановившись у комнат политрука, опять замер на мгновенье: оттуда тоже доносилось ровное дыхание спящего человека Ясно было, что политрук крепко опит, тем не менее старик счел нужным приложить ухо к двери и еще раз удостовериться в этом. Только тогда он вернулся в свою комнату и, притворив дверь, запер ее на засов.
— Можно, — сказал он, переводя дух и оборачиваясь к девушке.
Девушка быстро, как кошка, вскочила с кровати, занавесила окно простыней.
При свете лампы «члены семьи военнослужащего» оказались совсем не такими, какими они были днем.
Эта «девушка» с распущенными волосами, которая днем скромно опускала глаза, теперь был похожа на юркую водяную змею. А старик, о… это уже был не старик, а мужчина не старше сорока лет. Вспоминая их такими, какими они был днем, нельзя было не поразиться их ловкости.
Голос «старика» помолодел: «Давай сюда! Женщина вытащила из кармана круглое зеркальце с фотокарточкой на обратной стороне, где она была изображена с самым скромным видом
— Дай мне твою трубку, — сказала она, передавая «старику» зеркальце, — целый день в таком напряжении, устала до смерти.
Получив трубку, она набила ее табаком и закурила:
— Как утомляет эта игра. Все время надо быта начеку!
Старик открыл зеркальце, осторожно достал из него маленькую бумажку и расправил ее. Эта была военная карта острова Дашу.
— Ну как, накурилась? — обратился к женщине «старик», расправляя на столе карту. — Запиши-ка сейчас все стоящее из того, что нам напел этот «жаворонок», а я пока осмотрю ящики.
Отложив трубку, женщина достала ручку и открыла стоявшую на столе бутылку с синими чернилами.
«Старик» же, вытащив из подкладки одежды блестящую проволочку, умелыми движениями открыл замки и выдвинул из стола ящики. Он был похож на голодного, всюду рыскающего и все вынюхивающего волка…
Прошло полчаса.
«Старик» положил содержимое ящиков обратно в прежнем порядке, задвинул их, запер, и все снова приняло такой вид, будто никто ни к чему и не прикасался. Затем он перешел к осмотру стоявшего в углу комнаты шкафа с документами. В этом шкафу находились архивные документы роты и личные дела комсостава роты.
Он перелистывал эти документы, таблицы и на минуту глубоко задумался, решив, верно, что сразу в них не разберешься. Но вот его лицо внезапно оживилось, и он стал быстро листать бумаги. Видно было, он знает, что искать. Вдруг он вздрогнул, как ужаленный, даже рука, листавшая бумаги, отдернулась. Его взгляд упал на Надпись «Ван Ань-дэ» — имя, написанное на одном из личных дел.
«Старик» на минуту остолбенел. Один бог знает, о чем он думал в этот момент. Придя в себя, он вновь стал быстро пробегать глазами Дело, а когда дошел до второй страницы, морщины у него на лбу опять разгладились: в одной графе он заметил такие слова: «Раньше ни в каких партиях и группировках не состоял». Он холодно усмехнулся, продолжая внимательно просматривать все бумаги, относящиеся к Ван Ань-дэ. Затем он быстро убрал все документы в шкаф. Рассказав женщине о неожиданных результатах осмотра, он с довольным видом потянулся и добавил:
— Поистине само небо помогает нам. Кто бы мог мечтать о том, что на пути нам попадется такой голосистый «жаворонок». И вот мы натолкнулись на этого мальчишку, который оказался так нам полезен. Завтра я сам займусь с ним, а тебе лучше всего будет подыскать удобную возможность установить хорошие отношения с тем писарем. Молодые ребята поддаются обработке. А у этого мальчишки наверняка можно будет выведать что-нибудь более новое и ценное.
— Хорошо, — с готовностью ответила женщина.
«Старик» взглянул на нее, продолжая говорить:
— Завтра наша задача будет заключаться том, чтобы уточнить места расположения трех других рот, а также подлинную численность старого и нового состава в каждой из рот, и, конечно, самое главное, нужно будет установить местонахождение секретных укреплений… Да, это будет не легкое дело! — заключил он, засовывая карту внутрь зеркальца.
Вдруг у него возник интерес к стеклу, которым был покрыт стол.
— Это он самый и есть, — насмешливо произнес он, указывая на маленькую фотокарточку, лежавшую под стеклом.
— Кто?
— Кто? — с усмешкой повторил «старик», твой жених.
— А ну его! — лениво отмахнулась женщина.
«Старик» подумал, приподнял стекло и вытащил фотокарточку. На обратной стороне ее было написано: «Юнь-куй, весна 1954 года».
— Правильно, — пробормотал старик и пристроил карточку на обратной стороне зеркальца, рядом с фотографией женщины.
— Что ты делаешь? — сверкнула глазами женщина.
— Благополучно соединяю супругов.
— Глупо! — огрызнулась женщина. Неожиданно «старик» стал серьезным и строго сказал:
— Глупо? Видно, башка у тебя набита соломой. Разве ты не понимаешь, что эта фотокарточка дает твоему зеркальцу еще одну гарантию безопасности?
— А-а! — понимающе протянула женщина. Она взяла зеркальце и внимательно посмотрела на фотографию.
— Действительно интересно, — холодно усмехнулась она.
— Если все будет в порядке, — сказал «старик», вставая и похлопывая женщину по плечу, — мы с тобой получим по меньшей мере по десять бумажек. Хватит года на два, на три.
— Довольно. Жизнь свою спасем — и то хорошо.
— А ты не каркай, но быть поосторожнее, конечно, не мешает, особенно с этим политруком! — «Старик» увидел, как женщина вздрогнула, и сказал — Ну, ладно, спи.
И он погасил лампу.
III
Утром, когда «гости» еще спали, политрук ушел осматривать работы и поручил старшему сержанту Мо позаботиться о них.
После завтрака старший сержант Мо пригласил «старика» в свою комнату. А «девушка», успевшая еще до завтрака подружиться с двумя дочерьми домохозяев, собралась идти с ними на берег моря, собирать съедобные ракушки.
«Старик» сказал ей несколько слов в напутствие, а сам, болтая о том, о сем, пошел со старшим сержантом в его комнату. Там, продолжая все тот же пустой разговор, он вскоре сумел уточнить некоторые цифры, а также получил кое-какие сведения о Ван Ань-дэ.
Однако, когда «старик» увидел, что повара заняты приготовлением обеда, он больше не пожелал ни о чем болтать со старшим сержантом. Он взял маленькую скамеечку и, подсев к поварам, стал помогать им мыть картофель, чистить бобы, не переставая в то же время рассказывать о жизни на материке, особенно о том, как идут дела в кооперативах деревень Шаньдуна, о тракторах, о насосных машинах… Рассказывал он живо, приводил конкретные примеры, слово за словом завоевывая симпатию собеседников.
И все, кто слушали его, думали про себя: «О, да он, оказывается, из старого освобожденного района!»
За час до обеда все уже было готово, и повара, разделившись на три группы, собирались нести обед на места, где производились работы.
Как раз в тот день один из поваров заболел, и старшему сержанту пришлось заменить его.
«Старик», услышав, что старший сержант должен нести обед на объект № 2, вызвался сопровождать его.
— Папаша Чжоу, это очень далеко, идти нужно через горы, — удерживали его все, — вы бы лучше дома отдохнули.
Но «старик» настаивал на своем.
— Вы не смотрите, что я старше вас, э… не будь я Чжоу, если я не пройду без передышки пять ли с грузом. Вот вы говорите через горы идти, да у нас холмы выше, чем здешние горы.
— Папаша Чжоу, да нет, вы… — старший сержант был в большом затруднении.
«Старик» догадался, что тот хочет сказать ему, и сейчас же притворился обиженным.
— Я тесть вашего командира роты, а вы меня и за гостя не считаете? Неужели я, который всю жизнь землю пахал… Ай-я… — Старик не на шутку рассердился.
Старший сержант Мо не знал, что и делать. Скрепя сердце он сказал самому себе: «Ладно, пусть он пойдет в горы. Это ничего, а на объект он не пойдет». И уже вслух с улыбкой продолжал:
— Не сердитесь, папаша Чжоу! Пошли, а то времени уже много.
* * *
Извилистая горная дорога то карабкается вверх, то опускается вниз. Три объекта расположены на расстоянии 5–6 километров друг от Друга. Но на каком бы объекте вы ни находились, вы всегда можете видеть другие два. Поэтому везде, где горные дороги подходят к зоне объекта, деревянные таблички с надписью: «Военная зона, вход запрещен» предупреждают о том, что дальше идти нельзя.
Не зная, какой злодей идет рядом с ним, старший сержант Мо, все собиравшийся сказать «старику», что дальше ему идти нельзя, так и не нашелся, как это сказать. Он вспомнил, как недавно рассердился «старик», подумал о том, что он узнал о нем за эти два дня. В конце концов он решил так: человек прибыл из старого освобожденного района, тесть командира роты, всю жизнь пахал землю… Ничего! И повел «старика» дальше. Но показавшийся в этот момент из-за поворота часовой строго спросил старшего сержанта Мо:
— Это кто? Ты что, порядка не знаешь, ведь посторонним вход запрещен!
Старший сержант Мо знал, что он неправ, но перед «стариком» ему не хотелось терять своего престижа, и он поспешно объяснил:
— Это тесть командира роты, он помогает мне нести обед.
— Пусть он подождет внизу, ему нельзя идти дальше. Я не имею права пропустить.
«Старик», очень хорошо разобравшись в обстановке, тотчас согласился.
— Старший сержант Мо, почему ты не сказал мне об этом раньше? Я не посторонний, но если дальше нельзя идти, то я подожду здесь.
Старший сержант Мо чувствовал себя виноватым:
— Папаша Чжоу, ты уж не обижайся, такой у нас порядок. — И он стал подниматься в гору один.
Начальником этого объекта был командир второго взвода Ван Ань-дэ, угрюмый, немногословный человек. Однако его внимательное отношение к людям, осторожность и личное участие в работе снискали ему уважение всех товарищей.
Командир второго взвода издалека увидел, что старший сержант Мо привел кого-то с собой, и поспешил туда. Почти у самого подножья горы он столкнулся со старшим сержантом Мо. Старший сержант Мо, указывая на стоявшего вдалеке «старика», стал поспешно объяснять командиру взвода:
— Это тесть нашего командира роты, папаша Чжоу, — и многозначительно добавил: — Он из старого освобожденного района Шаньдуна.
Командир взвода уже слышал о приезде «тестя» и «невесты» командира роты. Но в данный момент для командира взвода было важно, лишь одно: этот простой человек из народа явился на объект, а для командира взвода, такого осторожного, приход на объект постороннего человека, пусть даже он был тестем командира роты, пусть он прибыл из старого освобожденного района и был человеком из народа, отнюдь не был обычным событием, с которым можно было бы примириться. Командир второго взвода сердито посмотрел на старшего сержанта. Старший сержант тотчас заметил это и, вытянув руки по швам, приготовился выслушать замечание. Командир второго взвода хотел было строго отчитать его, но, подумав, что неудобно делать выговор здесь же, при «старике», он решил сказать ему это позднее. Да и «старик» в конце концов простой крестьянин, откуда ему знать, что можно И что нельзя.
Думая так, он поглядел вниз, где «старик» прохаживался взад и вперед. Тут в душе у командира второго взвода шевельнулось раскаяние, ион обратился к старшему сержанту:
— Скажи дежурному Цину, чтобы дал сигнал на обед, мою порцию оставьте, а я спущусь; к этому старику и объясню ему.
Командир второго взвода сделал несколько шагов по направлению к «старику» и, приветствуя его, сказал:
— Не сердитесь, папаша.
— Что вы, что вы, — очень искренне ответил «старик», внимательно вглядываясь в командира второго взвода.
— Вы обедали, папаша?
«Старик» не отвечал, продолжая осматривать ого с головы до ног. Ха! Никакого сомнения быть не может! «Старик» чуть не закричал от радости.
— Папаша, что… что с вами?
— Иди сюда, нам нужно поговорить. «Старик» увлек его к скале. Оттуда не видно
было ни часового, ни объекта. Возле большого дерева у обочины дороги «старик» остановился и сказал почти тоном приказания:
— Присядем здесь и поговорим. — Шаньдунский диалект «старика» внезапно сменился превосходным выговором.
— Что?.. — вздрогнул командир второго взвода.
— Спокойно, спокойно. Посмотри внимательно и узнаешь. — На лице «старика» появилась улыбка.
Внимательно вглядевшись в лицо «старика», командир второго взвода заметил очень тонко и искусно загримированный шрам. Правая рука командира взвода привычным движением нащупала пистолет, и он строго спросил:
— Кто ты? Отвечай!
— Не прикидывайся простаком, старых друзей так легко не забывают, мистер Ван, — сказал «старик» самым дружелюбным тоном.
— Ты?! — командир второго взвода даже отступил на шаг и невольно отнял руку от кобуры револьвера.
— Припомнил? Ли Бай-лун — политический инструктор вашего молодежного отряда. Тот самый, который рекомендовал тебя в члены гоминьдана, вспомнил, а?
Командиру второго взвода стало душно, дыхание с хрипом вырывалось из груди.
— Да разве я хотел этого? Меня обманом заставили вступить в гоминьдан. И, кроме того, я ведь не прошел специальной подготовки, людей; не убивал.
— Да, но ты все-таки член гоминьдана, ты участвовал в подавлении восстаний, трудился для гоминьдана, почтительно слушал наставления президента. Таким почетом ты пользовался не много, не мало лет шесть — семь. Для коммуниста…
Командир второго взвода почувствовал, что он с головы до ног покрывается холодным потом. В течение многих лет это грязное пятно в биографии превратило жизнерадостного юношу в молчаливого, замкнутого, подавленного человека. Прошлое лишало его сна, даже успехи в работе, заслуги, отличия не приносили ему радости и облегчения. Такая двойная жизнь была поистине ужасна. Иногда он, стиснув зубы, решал, что нужно во всем признаться перед товарищами: ведь людей он никогда не убивал, ему стане легче, и он вновь будет человеком! Но такие порывы всегда подавлялись чувством страха и самообманом: прошло так много лет, все уже забылось. «Разве партийная организация и товарищи не доверяют мне? А если я скажу… нет, я впредь буду хорошо работать, и все будет в порядке». И кто бы мог подумать, что сегодня на его трудном пути, по которому он шагает с такой тяжелой ношей на плечах, внезапно появится эта сволочь.
Эта сволочь! Нет, этот злой дух! Этот мерзавец, который воровал его солдатский паек, который избивал его, вновь показал сейчас свои когти и крепко вцепился в этот маленький хвост, который волочился за ним.
— Хорошо, успокойся, давай потолкуем! «Старик», стараясь казаться как можно боле дружественным, продолжал: — Я здесь не задержусь больше трех дней, а потом уже больше никогда не вернусь в это проклятое место. Я хочу лишь, чтобы ты помог мне в одном небольшом деле. И это всего лишь единственный раз за всю жизнь.
— Что тебе нужно? — спросил командир второго взвода, с трудом сдерживая ярость.
— Ты должен указать мне местонахождение всех огневых точек на этом острове! — сказал «старик», понизив голос, и Ван Ань-дэ почувствовал, что над ним нависла страшная и неотвратимая угроза. — Самое позднее завтра вечером ты должен доставить мне эти сведения в расположение роты.
Ван Ань-дэ страшно захотелось ударом кулака сбросить этого злого духа с горы вниз, но он сам не знал, почему у него не поднялась рука.
— Я уеду, ты останешься командиром второго взвода, и мы разойдемся, как в море корабли. А что касается этого дела, то, кроме нас с тобой, о нем, ха-ха, будет звать только небо!
Нельзя было понять, то ли «старик» успокаивает его, то ли насмехается над ним. Он вытащил из-под подкладки одежды пачку денег и протянул ее Ван Ань-дэ:
— Здесь пятьсот юаней. Это — задаток, а когда принесешь товар, получишь остальное. Мы заключили честную сделку, никто не останется в убытке.
Ван Ань-дэ взял деньги, намереваясь их выбросить, но в этот момент появился старший сержант Мо, который кричал на бегу:
— Командир, идите обедать!
«Старик» тихо приказал:
— Скорее прячь деньги! Запомни: самое позднее завтра вечером! Если же… гм… мне ничто не помешает разделаться с тобой: ты вместе со мной прошел специальное обучение во время китайско-американского сотрудничества! Ты вместе со мной закапывал коммунистов живыми в землю! Ты был заброшен сюда!
Ван Ань-дэ взял деньги, механически сунул их в карман и застыл на месте, как окаменевший.
Наступила ночь, безмолвная и темная. В комнате командира роты разговаривали «старик» и «невеста».
— Вот уж повезло, так повезло. Этот бездельник… ха-ха… завтра вечером сам принесет мне сведения… ха-ха… превосходно!
«Старик», вытянув губы, стал тихонько насвистывать песенку из «Веселой вдовы».
— Ну, рассказывай теперь о своих успехах!
— У тех двух девок я узнала названия деревень, в которых расквартированы батальон и три роты.
— Говори, — старик разложил карту и взял в руки карандаш.
— Солдаты, занятые плотницкими и слесарными работами, а также командир батальона и политрук — все расквартированы в одной деревне — Тяньцзячжуань. Это, видимо, инженерная рота. В деревне Дуншанчжуань никаких войск нет, в деревне Сишанчжуань много артиллеристов…
— Ага… Это артбатарея…
Прошло минут десять, «старик» спрятал карту в зеркальце и, передавая его женщине, серьезно сказал:
— «Жаворонка» сегодня, наверно, припугнули, что-то он больше не хочет петь. Завтра надо будет действовать по-другому. Я думаю подыскать здесь несколько стариков и разузнать у них, каков тут режим приливов и отливов, а ты все-таки разыщи того писаря. Не надо ждать благоприятных случаев, их надо создавать!
Подумав, «старик» добавил:
— Мы должны спешить и, глядя по обстановке, послезавтра либо, в крайнем случае, через два дня нужно возвращаться обратно.
— А если они пошлют с нами кого-нибудь, чтобы он обязательно доставил нас в госпиталь? — с беспокойством спросила женщина.
— Нашла кого бояться! Самое большое, кого они могут послать, — это связного, гм, а когда будем н. а Большой земле — какие там могут быть
трудности!
«Старик» потянулся и самодовольно подвел итоги прошедшего дня:
— Сегодня мы собрали неплохой урожай! Женщина, жадно затянувшись из трубки, с облегчением выпустила дым.
IV
Утром политрук пришел на второй объект. Во время перерыва помощник командира второго взвода подошел к политруку и тихо сказал ему:
— Товарищ политрук, мне нужно кое о чем доложить вам.
Политрук понимающе кивнул головой, и они отошли метров на двести по склону горы.
— Товарищ политрук, я кандидат в члены партии, я… — помкомвзвода был явно взволнован.
Политрук серьезно сказал:
— Перед лицом партии надо обо всем говорить без колебаний. Говори. Это не о командире ли взвода?
— Да, товарищ политрук, мне кажется, что болезнь командира взвода началась очень странно. Последние несколько дней он чувствовал себя хорошо. И вот внезапно вчера днем он как будто оцепенел, ничего не стал есть, ночью все время ворочался, вздыхал.
Политрук задумался.
— Часа в два ночи я проснулся — привычка, от которой я никак не могу отделаться! Не успел я откинуть москитную сетку, как вдруг слышу с кровати командира доносится плач. Я даже вздрогнул от испуга, прислушался еще раз, да, это плакал командир взвода.
— А как сегодня утром?
— Во время подъема он все так же тяжело вздыхал. Когда мы отправлялись на объект, я приказал помощнику командира второго отделения остаться и ухаживать за ним.
— Хорошо сделал, что доложил, — сказал политрук вставая. На втором объекте временно будешь командовать ты, в случае необходимости чаще собирай командиров отделений и советуйся с ними. А об этом деле не говори никому ни слова, — приказал политрук и пошел в общежитие, где жил командир второго взвода.
* * *
Политрук сел у кровати и дружески пожал руку Ван Ань-дэ.
— Ты, может быть, есть хочешь?
Ван Ань-дэ отрицательно покачал головой и произнес с дрожью в голосе:
— Как там помкомвзвода справляется на объекте?
— Справится! — кивнул головой политрук и отчетливо, делая ударение на каждом слове, проговорил:
— Нужно лишь быть честным перед родиной, тогда со всем можно справиться!
Ван Ань-дэ слегка вздрогнул:
— Да, — согласился он.
И вдруг он снова почувствовал себя плохо, заметался на кровати и тяжело задышал.
— Ты плохо себя чувствуешь? — спросил политрук.
— Нет, политрук…
— Если нет, то значит тяжело на душе? Каждый может заболеть, и тогда нужно думать лишь о том, чтобы скорее вылечиться. Только так поступая, можно нанести делу наименьший ущерб и только так можно стать здоровым человеком!
У Ван Ань-дэ вырвался какой-то полный скорби, неясный звук.
— Отдохни спокойно денек, и к завтрашнему дню поправишься. Если тебе что-нибудь будет нужно, скажи помощнику командира второго отделения, а будет какое-нибудь дело — пусть он меня позовет.
Политрук вышел из комнаты и, подойдя к помощнику командира пятого отделения, сказал ему на ухо несколько слов.
Ван Ань-дэ остался один, в комнате вновь воцарилась тишина.
Если совесть у человека нечиста, то он всегда становится очень мнительным. Ван Ань-дэ не составлял в этом отношении исключения.
Он мучительно ясно вспоминал каждое слово, сказанное политруком, и его неспокойное сердце забилось еще тревожнее.
«Неужели политрук уже знает? Нет, не может быть! Но почему же он сказал: «Быть честным перед родиной», неужели… да, конечно, сомнения быть не может, он знает, что я нечестен перед родиной… Я… я скрыл свое прошлое, я не разоблачаю шпиона! Но ведь это… это и есть предательство, это преступление!»
«Да, да, политрук, наверное, все знает, иначе зачем бы он сказал: «Если заболел, то нужно думать о том, чтобы поскорее вылечиться»?
Да что же может быть яснее? Он дал понять что если есть ошибка, то в ней нужно признаться до конца и исправить. И правильно. Я не буду больше глупцом. Революционная армия столько лет воспитывала меня, партия и командование доверяют мне, а я скрываю такие вещи. А теперь вот еще я должен доставить шпиону информацию. Он воспользуется ею и вновь нанесет нам удар, погибнут друзья, товарищи… Сейчас сознаться во всем еще не поздно… А что, если…»
Голова у него просто разрывалась на части. От усталости он впал в забытье. Но и сон не принес успокоения. То ему снилось, что он выдал военную тайну этому злому духу. Но командование немедленно узнало об этом. Его арестовали вместе с двумя шпионами.
То снилось, что он во всем признался политруку, но, откуда ни возьмись, вдруг появился этот злой дух и одним словом погубил его, заявив, что они вместе закапывали коммунистов живыми в землю.
Потом приснилось, что ему удалось навсегда! убежать от этого злого духа… И вдруг «старик» снова появляется перед ним. «Ай!» — испуганно вскрикнул он, очнувшись, и понял, что это был всего лишь сон. А сердце билось все так же лихорадочно.
После обеда политрук, оставшись один, прохаживался взад и вперед по своей комнате. Он тщательно анализировал недавние события. Прошлое командира второго взвода Ван Ань-дэ давно уже привлекало внимание командования и партийной организации. Еще когда его аттестовали на должность командира взвода, уже чувствовали, что в его биографии некоторые моменты нуждаются в дополнительном уточнении. А совсем недавно от вышестоящих инстанций был получен материал, который проливал свет на прошлое Ван Ань-дэ. Однако ввиду того, что в последнее время работа по выполнению планов строительства требовала серьезных усилий, ограничились пока одним ознакомлением с материалом в партийном комитете без вынесения окончательного решения. И вот сейчас у политрука внезапно возникли подозрения. Но хотя командир взвода и сказал несколько слов, заинтересовавших его, он не знал, какой причиной эти слова были вызваны, и трудно было еще делать какие-либо выводы. Он восстановил в памяти одно за другим все события как предшествовавшие заболеванию Ван Ань-дэ, так и последовавшие за ним и не мог не увидеть, что между его болезнью и появлением двух посторонних людей существует определенная связь. Уже после того, как он выслушал доклад помощника командира второго взвода, член комитета, занимающийся вопросами безопасности, сообщил ему, что часовой доложил о том, что видел, как «старик» что-то совал в руки командиру второго взвода. Именно после этого командир взвода и заболел.
Размышления политрука были прерваны звонким голосом:
— Товарищ политрук! — Это был писарь. Его мальчишеское лицо пылало гневом.
— В чем дело? Опять с кем-нибудь подрался? — улыбнулся политрук.
— Товарищ политрук, эта невеста командира взвода что-то странно ведет себя.
При этих словах политрук сразу стал серьезным:
— Что случилось?
— Сегодня утром, когда я переписывал отчет, она пришла и стала со мной заигрывать, не могу понять, что ей было нужно от меня. Она все спрашивала, сколько мне лет да где мои родные, кто они. И еще сказала…
Паренек, видимо, был смущен.
— Что же она еще сказала?
— Она сказала, что у нее есть двоюродная сестра одних лет со мной, очень красивая, недавно окончила начальную школу и собирается учиться на трактористку, и спросила, хочу ли я с нею познакомиться. Я не обращал внимания на ее приставания. Потом она стала хвалить меня за то, что я так хорошо, красиво и аккуратно пишу. Спросила, учился ли я в средней школе… А потом о себе стала рассказывать. Сказала, что училась она два года и одолела всего лишь несколько иероглифов. Она придвинулась ко мне вплотную и принялась расспрашивать, что значит тот и что значит этот иероглиф. Отвязаться от нее было просто невозможно. При этом она все время смотрела в отчет. Тогда я сказал ей, что у меня еще другая работа, запер отчет в шкаф и ушел.
— А где сейчас она и старик? — спросил политрук.
— Папаша Чжоу пошел гулять со стариком Хай Гуаном в рыболовецкий кооператив, девушка утром никуда не выходила, а после полудня пошла с дочерьми хозяина на берег моря.
— Хорошо, ты продолжай наблюдать за ними, если будет что-нибудь новое, немедленно сообщи мне.
Писарь, кивнув головой, вышел.
Выслушав это сообщение, политрук почувствовал, что обстановка начинает проясняться, и в то же время он понял: дело это очень серьезное.
* * *
Политрук нашел старшего сержанта Мо на кухне. Старший сержант, не сомневаясь в том, что политрук уже все знает от командира второго взвода, самым подробным образом рассказал ему обо всем, что говорил и делал «старик».
Выслушав старшего сержанта Мо и отмахнувшись от самокритических замечаний, которыми тот хотел закончить свое сообщение, политрук поспешил в штаб батальона. Там он находился до тех пор, пока инструктор не связался со штабом дивизии, а затем немедленно возвратился во второй взвод.
Подразделение уже вернулось с объекта. Политрук приказал собрать всех командиров отделений и парторгов групп. Вдали от деревни они провели совещание. После совещания политрук опять отправился к командиру второго взвода.
Придя, он прежде всего спросил у Ван Ань-дэ, как он себя чувствует. Но Ван Ань-дэ больше всего беспокоился о том, как идут дела на объекте.
Так, беседуя сначала о работе, потом о защите родины, они, наконец, заговорили и о вражеской Деятельности как явной, так и тайной.
— Ты читал газеты за эти несколько дней?
— Нет, не читал, — смутившись, признался Ван Ань-дэ.
Политрук рассказал ему несколько случаев о борьбе с предателями и шпионами. Для всех этих случаев было характерно то, что подрывные элементы получали возможность действовать, используя в качестве лазейки слабости некоторых товарищей в наших рядах. Ван Ань-дэ слушал очень внимательно. Он то радовался за тех, которые осознали свои ошибки и встретили великодушное отношение со стороны партии, то сожалел и негодовал, когда речь шла о тех, кто оказывался втянутым в болото контрреволюции.
— Только вера в партию является единственным выходом! — заключил политрук.
Ван Ань-дэ, не отводя глаз, пристально смотрел на верхний край москитной сетки.
— Товарищ политрук, кушать, — сказал вошедший боец.
Политрук встал.
— Политрук… — остановил его Ван Ань-дэ, вскочив как сумасшедший.
Политрук махнул бойцу рукой, и тот вышел.
— Политрук, я… я хочу рассказать партии все начистоту.
Ван Ань-дэ схватил руку политрука и положил ее себе на голову…
* * *
Ночью командир второго взвода уже был здоров. Четким военным шагом он подошел к штабу роты, чтобы доложить политруку обстановку.
Политрук еще не возвращался, дверь была заперта.
Папаша Чжоу, который жил как раз в комнате напротив, радушно пригласил его к себе отдохнуть и попить чаю. Он оказал, что политрук должен скоро прийти.
Комвзвода не стал отказываться и вошел в комнату командира роты. Там его встретил любезный прием «отца» и «дочери».
Когда «девушка» доставала чашки, командир второго взвода быстрым движением сунул маленькую бумажку в руку «старика». Как раз в этот момент вошел один из связных с чаем. «Старик» притворно закашлялся и даже, наклонившись, сплюнул. Комвзвода бросил в его сторону взгляд, полный ненависти и гнева, в котором, однако, проскальзывали удовлетворение и насмешка.
* * *
Утром дверь в комнату командира роты открылась. Вошел политрук.
— Вы уже встали, отец? Последние дни я был так занят, что не мог уделить вам должного внимания. Вы уж не обижайтесь.
— Что вы, что вы! Вы так много работаете, товарищ политрук.
«Девушка» стояла за спиной «старика» все с тем же застенчивым видом. Тогда политрук сказал:
— Отец, после завтрака моторно-парусный бот возвращается на Большую землю…
Не дав политруку закончить, старик быстро заговорил:
— Очень хорошо, очень хорошо, и нам пора возвращаться.
— Ну вот и кстати. Я тоже еду на совещание и попутно смогу заехать вместе с вами в госпиталь к командиру роты.
«Старик» слегка вздрогнул, но тут же, спохватившись, обрадовался:
— Вот и прекрасно, вот и прекрасно! Но нам не хотелось бы затруднять вас, у вас ведь столько важных дел.
— Не беспокойтесь, если бы у меня не было времени, я бы послал связного проводить вас.
«Девица» подавила вздох.
* * *
Мотор на боте работал непрерывно семь с половиной часов. И вот он пришвартовался у военной пристани.
Пока политрук вместе с обоими «членами семьи военнослужащего» подкреплялись в бюро обслуживания, связной с командного пункта порта позвонил в отдел общественной безопасности.
К тому времени, когда приехавшие поели, перед дверью бюро обслуживания остановился «виллис» и из него вышли четыре бойца службы госбезопасности.
Увидев их, политрук встал и, обращаясь к «членам семьи военнослужащего», сказал:
— Ваша комедия окончена! Теперь… прошу!..
«Старик» не успел произнести и слова, как на руках «отца» и «дочери» защелкнулись наручники…
На этом история кончается. Но если у кого-либо возникнут недоуменные вопросы, то пусть на них ответят сами главные действующие лица.
Вот протокол допроса «дочери» и «отца».
Вопрос: Каким образом вы смогли выдать себя за родственников командира роты Хэ?
— Однажды я нашел около почтового ящика письмо. Очевидно, его обронил письмоносец. Я вскрыл письмо и прочел. Военный по имени Хэ Юнь-куй писал своей невесте и ее отцу о том, что по его собственной неосторожности ему камнем во время работы повредило ногу, что сейчас он уехал с острова Дашу и лежит в тыловом госпитале. Поэтому, писал он, оформление брака придется отложить, и не велел им пока приезжать к нему в часть, как было условлено в предыдущем письме. Прочтя это письмо, я увидел, что случай посылает мне редкую возможность. Ведь раздобыв сведения о размещении огневых точек на одном из прибрежных островов, я смогу получить за них самое меньшее тысяч восемнадцать. И я решил рискнуть. Письмо я опустил в ящик, чтобы те, кому оно было адресовано, не поехали в армию.
Вопрос: Тогда каким же образом у вас оказалось первое письмо командира роты и пропуск?
— Первое письмо было подделано по образцу почерка второго письма.
Я учел, что содержание письма, в котором речь идет о семейных делах, не может быть известно посторонним, поэтому нужно было лишь добиться сходства почерка, а что касается содержания, то о нем примерно можно было догадаться по второму письму.
Что касается пропуска и удостоверения личности, выданных местными властями, то название волости мы узнали по штемпелю на конверте второго письма, а сделать печать волостного управления не составляло никакого труда.
Располагая этими двумя вещами, мы подделали рекомендательное письмо бюро обслуживания…
Вопрос: Откуда же вы узнали о том, что товарищ Хэ Юнь-куй является командиром роты? И откуда вы так хорошо узнали некоторые подробности из его жизни?
— Приблизительную картину положения в его семье мы составили по донесениям нашей осведомительной сети, а остальное мы разузнали на боте. Нам повезло — вместе с нами ехал один; старший сержант, который очень охотно и подробно рассказал нам все, что нас могло интересовать.
Ван Ань-дэ тоже подвернулся случайно. Я решил использовать некоторые его слабости и успешно достиг своей цели…
Гм, он все еще считал, что достиг цели.
1955 г. сентябрь.
Перевод И. Малаховой
Назад: Вэнь Да ЗАГАДОЧНЫЕ ЦИФРЫ
Дальше: Ай Хуа ТАЙНА В ЧРЕВЕ РЫБЫ
