— В Н-ске вас ждет самолёт, — сказал начальник заставы. — Вы должны поспеть туда послезавтра к утру. Обязательно к утру. Самолётов не будет до весны. Теперь всё зависит от вас!..

Начальник сказал ещё, что если испортится погода, Бочкарёв и Юдин не должны сразу возвращаться на заставу, непогоду следует переждать в комендатуре.

Он пожал им на прощанье руки. Николай Бочкарёв и Иван Юдин вскочили на коней и поскакали по каменистой тропе, сырой от осеннего тумана. Несмотря на ранний час, все оставшиеся на заставе пограничники вышли провожать товарищей и смотрели вслед всадникам до тех пор, пока они не скрылись за утёсом.

В ленинской комнате только и было разговоров, что о Бочкарёве и Юдине. Им предстоит преодолеть Северный хребет (средняя высота его равна высочайшей вершине Альп Монблану!), спуститься в Чёрное ущелье и добраться по нему до выхода в долину. Редкий горец отважился бы проделать этот путь осенью, в пору, когда начинались дожди и вот-вот могли обрушиться снегопады. Совсем недавно в Чёрном ущелье сшибло обвалом трёх контрабандистов, тайком пробиравшихся из Синь-Цзяня. Больше километра падали они вниз, увлекаемые лавиной камней, прежде чем их изуродованные тела достигли отлогого ската, где и были найдены пограничным нарядом.

Отъехав от заставы километров четырнадцать, Бочкарёв и Юдин вынуждены были спешиться и вести коней на поводу: путь оказался загромождённым обломками камней — результат нового обвала.

С каждым шагом горы становились всё круче и всё теснее сжимали долину. Что-то грозное было в этих каменных громадах, вздымавших острые снеговые вершины к сумрачному осеннему небу.

Николай двигался первым. Иван — следом за ним, прихрамывая на правую ногу: поскользнувшись, он зашиб её о камень.

Пограничники молчали, и только цоканье подков нарушало суровую тишину гор.

Иван посмотрел на лошадь Бочкарёва, к седлу которой был прикреплён длинный свёрток, тщательно завязанный в плотную мешковину.

Подумать только, что именно им, Бочкарёву и Юдину, выпала честь доставить свёрток в Н-ск!.. Мысль эта заглушила чувство усталости, показалось даже, что и нога ноет не так сильно.

Высоко на скале сидел снежный гриф. Он медленно поворачивал вслед за пограничниками лысую, приплюснутую голову, будто раздумывая, куда и зачем идут эти люди; из-за камней вдруг выскочил горный баран и спугнул безобразную птицу. Гриф взмахнул крыльями и стал парить над ущельем.

— Чем он питается? — спросил Иван. — Неужели, в самом деле, падалью?

— Гриф? — переспросил Николай.— Падалью.

Вот, наконец, они преодолели полосу каменной россыпи, и Бочкарёв скомандовал:

— По коням!..

Но недолго ехали они верхом. Минут через сорок им пришлось опять спешиться: перебирались через нижнее течение ледника Катыльчек, сплошь покрытого толстым слоем морен. И странно было видеть рядом с ледником стройную, будто подстриженную садовником, серебристую тяньшанскую ель и корявую, низкую яблоньку.

Целый день Бочкарёв и Юдин поднимались на хребет по крутым тропам. С трудом миновали снежный завал, из-под которого, пенясь и шумя, вырывался мутный ручей. На бурых склонах не было уже ни елей, ни диких яблонек, только приземистая арча всё ещё не хотела сдаваться холоду и тянулась к вершине хребта, тесно прижимаясь к скалам узловатыми ветвями.

Тучи висели в несколько этажей: и внизу, скрывая долину, и над головой, осыпая путников то снежной крупой, то бусинками крупного дождя, то промозглой туманной изморозью. Редкими порывами налетал свежий ветер. Всадники промёрзли, несмотря на то, что были одеты в короткие дублёные полушубки и стёганые ватные брюки.

Левее тропы блеснуло небольшое озерцо. Юркий ручеёк вытекал из него, устремляясь вниз. Может быть, это исток какой-нибудь большой реки?

Дышать становилось всё труднее, а до перевальной точки нужно подниматься ещё метров четыреста.

— Слезай! — скомандовал Бочкарёв. — Лошадям невмоготу.

Они соскочили с лошадей и пошли рядом, держась за стремена.

Иван всё чаще и шире раскрывал рот. Ноги стали какими-то ватными. А Николаю всё нипочём: идёт, будто по ровному лугу, только чаще шагать стал.

— Передохнём минутку,— предложил вдруг Бочкарёв. Он оглянулся, и Иван увидел: лицо у товарища бледнее бледного и дышит он тоже с трудом.

— Вот он какой, Северный хребет! — виновато улыбнулся Николай.

— А ты держись... Скоро книзу полезем... Там легче станет, — подбодрил Иван, хотя только что хотел просить у Николая разрешения прилечь минут на пять и не мог без передышки произнести подряд несколько слов.

Бочкарёв помрачнел:

— Успеть бы сегодня перевалить через гребень.

Ветер дул всё яростнее. Казалось, опрокинься назад — и не упадёшь: ветер удержит тебя — такую он набрал силу. Гривы у лошадей вставали дыбом; и тучи, похожие на клочья густого тумана, неслись так быстро, словно их кто-то подстёгивал.

Опасения Бочкарёва оправдались: пришлось заночевать, не достигнув гребня хребта, потому что налетела метель и снеговая пелена закрыла всё вокруг.

Друзья укрылись под выступом скалы, прижавшись друг к другу и прикрыв собой снятый с Воронка свёрток.

Наутро, когда ветер прогнал все тучи, снова тронулись в путь. Последние двести метров, оставшиеся до гребня хребта, пробирались по узкому обледенелому карнизу. Через каждые десять-пятнадцать метров останавливались отдыхать. Первым поднимался Николай, за ним Иван. Потом они подтягивали на верёвках лошадей. Особенно много хлопот доставлял свёрток. Длинный и тяжёлый, он стеснял движения, и друзья по очереди взваливали его на спину.

— Ну, вот и всё! — выпрямляясь, воскликнул Николай.

Они были на гребне хребта.

Иван, тяжело дыша, встал рядом с товарищем, державшим на руках, будто ребенка, упакованный в плотную мешковину свёрток.

Всюду, куда ни кинь взор, виднелись покрытые вечными льдами хребты. На западе голубел Адалай, на востоке синели кряжи сурового Мус-Даг-Дау, в самом центре которого, словно гигантская сторожевая башня, гордо вздымался к небу высочайший пик.

Отроги восточного хребта зажглись оранжевыми огнями, потом вершины заголубели, а когда брызнули первые солнечные лучи, на восточных склонах Адалая заполыхал пожар. Голубые вершины превратились в изумрудно-зелёные, на смену зелёным тонам вспыхнули фиолетовые и красные, всех оттенков — от пурпурно-багряных до яркоалых, словно на вершинах гор проступала кровь земли.

Глядя на величественную картину, Иван невольно подумал, что даже у самых неприветливых гор есть своя неповторимая красота.

— Надеть очки, — негромко сказал Бочкарёв, и эти слова вывели Юдина из состояния восторженности. — Начнём спускаться! — добавил Николай. Ему было не до величественной панорамы: восход солнца не обрадовал его, напомнив о неумолимом беге времени и о том, что они могут опоздать в Н-ск. Метель задержала их на хребте на целых пять часов, а впереди ещё большая часть пути.

Они надели дымчатые очки, чтобы лёд и снег не слепили глаза, и начали спускаться вниз, к Чёрному ущелью, которое казалось сверху тоненькой извилистой трещиной.

— Если мы не приедем в Н-ск завтра утром, то самолёт улетит, — неожиданно сказал Бочкарёв: — Лётчик не сможет больше ждать. Это последний рейс. До мая не будет самолёта.

Весь день они спускались с хребта и доехали до горловины ущелья только к ночи.

Они знали, что с наступлением темноты по этому ущелью никогда еще не проезжал ни один, даже самый отважный охотник, и всё-таки поехали.

Бочкарёв проверил, хорошо ли прикреплён к седлу свёрток, и сказал:

— Поезжай, Ваня, первым. За повод не держись.

Чёрное ущелье рассекало горы двумя гигантскими ступенчатыми сбросами. Всадники ехали гуськом по нависшей над пропастью тропе, такой узкой, что двоим на ней не разминуться. Непроницаемая тьма царила вокруг, пришлось, опустив поводья, целиком довериться инстинкту коней. Один неосторожный, неверный шаг, одно лишнее движение, и ты вместе с лошадью полетишь в пропасть.

Но как ни осторожно ступали кони, выбирая дорогу, а иногда из-под копыт с шумом срывались вниз камни.

Прислушиваясь к этим быстро умирающим звукам, Иван чувствовал, как всё холодеет у него внутри. Скоро ли взойдёт луна? Не скроют ли её тучи?

В пути хорошо думается, мыслям становится просторно, они возникают одна за другой, и ничто не мешает им. Иван любил думать в дороге. Чего только не вспомнишь, покачиваясь в седле, о чём только не помечтаешь!..

Но в эту ночь Иван не мог думать ни о чём другом, кроме самого главного: завтра утром он с Бочкарёвым должен быть в Н-ске.

Звёздочка вдруг оступилась и в испуге шарахнулась назад. В то же мгновенье шагавщий следом за ней Воронок Бочкарёва встал на дыбы и попятился обратно. Бочкарёв обхватил обеими руками шею коня, и, когда тот, дрожа всем телом, остановился, Николай почувствовал: свёртка у седла нет.

Видимо, стремительно вздыбившись, Воронок порвал верёвки о скалу.

«Главное — берегите свёрток, теперь всё зависит от вас», — вспомнил Бочкарёв напутствие начальника заставы.

«Постой, милый, стой смирненько!» Успокоив коня, Николай стал ощупывать седло.

— Чего ты там? — испуганно прошептал Юдин.

— Свёрток... — шёпотом ответил Бочкарёв.

Он спешился, держась за луку седла, нагнулся и пролез под брюхо Воронка на узкую обледенелую тропу.

Конь прижался левым боком к скале и тяжело вздымал бока.

— Потерял? — ещё тише спросил Иван. Николай не ответил. «Неужели свёрток упал в ущелье?» — с ужасом подумал он, шаря вокруг руками.

— Оторвался? — встревоженно переспросил Иван.

— У тебя где верёвка? — вопросом на вопрос ответил Николай.

Иван снял с плеча бухту крепкой верёвки. Нащупав левой рукой гриву Звёздочки, он ухватился за неё, откинулся назад, протянул верёвку товарищу и только сейчас услышал приглушённый расстоянием шум: глубоко внизу ревел на камнях горный поток.

— Размахнись сильнее, — подсказал Бочкарёв.

Иван нагнулся ещё ниже и, размотав верёвку, раскачал её конец.

— Поймал! — сказал Николай.

— Что ты там собираешься делать? — спросил Иван, хотя и догадывался о затее товарища. «Неужели это мыслимо? Да ещё в такую темень?..»

— Я вниз полезу, — подтвердил Николай.

— За что верёвку крепить будем? — глухо спросил Иван.

Бочкарёв связал свою верёвку с верёвкой Юдина крепким морским узлом, потом они сделали на обоих концах петли; одну Иван надел на шею Звездочки, другую Николай закрепил у себя подмышками.

— Удержишь?

— Удержим, — сказал Иван. Он спешился и стоял рядом с лошадью.

«Может, зря мы это затеяли ночью? Обождать бы до утра». Только на одно мгновенье возникла эта мысль, но тотчас вспомнилось: «Самолёта не будет до мая...»

— Опускай понемногу, — скомандовал Бочкарёв.

Иван ничего больше не спрашивал.

— Полезай!

«Хватит ли верёвки?..» Спускаясь в пропасть, Бочкарёв думал только об этом.

Луна появилась среди туч как-то вся сразу. Она озарила ущелье и превратила крутые скалы в глыбы искрящегося льда. Ветви арчи, темневшей в расщелине, напоминали рога каких-то древних чудищ.

Николай ухватился за эти «рога» и облегчённо вздохнул: «Теперь Иван сможет передохнуть».

Луна медленно взбиралась всё выше и выше, и в свете её туманная пыль так же медленно двигалась к мерцающим звёздам. Теперь Николай спускался более уверенно, отталкиваясь полусогнутыми ногами от замшелой скалы.

«Осторожнее, Коля, осторожнее»,— шептал Иван, обратясь в слух и напрягая всю силу, чтобы удержать скользкую верёвку.

...Мутный рассвет застал их в долине. Тропа отлого сбегала вниз, и Юдин — он скакал первым — увидел небольшой, сжатый скалами аэродром и белеющий на старте самолёт.

— Ждёт!..

— Что это за драгоценность вы привезли?— спросил лётчик, укладывая в фюзеляж длинный, тщательно упакованный свёрток.

— А ты прочитай адрес, — гордо сказал Бочкарёв.

И лётчик прочитал: «Город Козлов. И. В. Мичурину».

— Мичурину? Что же это такое вы можете отсюда Мичурину послать? — удивился лётчик, с любопытством оглядывая пограничников.

Они стояли рядом, в изодранной одежде. Лица обоих были в ссадинах и кровоподтёках, но они улыбались, словно только что подняли со дна морского «золотое руно»...