7. Достижение цели

Самгородок — крупный населенный пункт. В нем насчитывается более десяти тысяч жителей. Здесь стоял большой гитлеровский гарнизон, вступать в бой с которым было рискованно. Поэтому, не доезжая до города пяти километров, наши танки свернули с хорошо наезженного пути на едва различимую, занесенную снегом полевую дорогу и пошли в направлении Винницы на Житомирское шоссе.

К шести часам утра мы подошли к полотну железной дороги Шепетовка — Умань. Выйдя на какой-то маленький разъезд, с четырьмя домиками вдоль полотна дороги, мы увидели, что пути были пусты.

На шум моторов из крайнего дома показался человек без шапки, с всклокоченными волосами.

Быстро окинув взглядом разворачивающиеся вдоль полотна дороги танки, он долго и удивленно всматривался в них, после чего юркнул в дом, но дверь за собой оставил открытой. Скоро он снова появился на пороге в наспех накинутой шинели, в галошах на босу ногу и побежал навстречу нашему танку. Вслед за ним выбежали еще двое мужчин.

Из другого дома выскочили три гитлеровца. Согнувшись, как будто это могло их спасти от пуль, они побежали через линию железной дороги к лесу, начинавшемуся в пятидесяти метрах от дороги. Автоматчики послали им вдогонку несколько очередей, и фашисты распластались на снегу.

Из домов стали появляться полуодетые люди, но они не бежали, а с недоумением смотрели на танки. Окончательно убедившись, что это советские машины, не обращая внимания на жгучий мороз, женщины и старики смело подходили к автоматчикам и, перебивая друг друга, засыпали их вопросами. Они рассказывали, что немцев, кроме тех троих, которые пытались сейчас удрать, здесь нет, что вчера под ветер проезжала дрезина с железнодорожными жандармами. Они были чем-то напуганы и, не задерживаясь на разъезде, укатили дальше.

По моему приказу саперы, нагрузившись толовыми шашками, рассыпались по полотну дороги, прикрепляя их к рельсам. Жителям мы посоветовали потеплее одеться и отойти пока что подальше от разъезда. Большие заряды тола были заложены на переводных стрелках. В другую сторону от заминированных путей мы расставили вдоль полотна далеко друг от друга танки и самоходки.

Я уже хотел дать сигнал к взрыву путей, как вдали послышался гудок паровоза, шедшего со стороны Винницы. Через несколько минут из-за поворота показался паровоз, тащивший небольшой состав платформ, цистерн и теплушек. С паровоза заметили не успевших соскочить с полотна саперов, и поезд стал резко тормозить, не доезжая до стрелки. Из паровозной будки высунулись два гитлеровца и, боязливо озираясь, смотрели на растянувшиеся вдоль полотна танки. Потом показалась и голова машиниста. Быстрым взглядом окинув представившуюся его взору картину, он понял в чем дело и стал радостно махать руками, а затем также быстро, как появился, исчез.

За миг до этого я уже готов был нажать спусковую педаль наведенной на паровоз пушки. Теперь же, увидев машиниста, задержался. Нога сама соскользнула с педали, и я, выскочив на башню, крикнул, чтобы в паровоз не стреляли.

После того как машинист снова скрылся, мы увидели, как один из фашистов чуть не выбросился из паровоза и, держась одной рукой за поручни, почти повис в воздухе. В дверке показался машинист. Он толкнул гитлеровца в грудь ногой. Взмахнув руками, фашист полетел вниз под откос и больше не появлялся. Вслед за ним прыгнул и машинист. Он упал, но быстро вскочил, побежал к танкам. Из окна паровоза высунулся второй фашист. Он выпустил по убегающему машинисту автоматную очередь. Грузный, в короткой замасленной куртке машинист остановился на месте, повернулся кругом, лицом к паровозу, и, погрозив в его сторону кулаком, вдруг рухнул на полотно и, скатившись с насыпи, широко разметал руки.

Я спустился в танк и выстрелил. Снаряд попал в котел паровоза. Из развороченной пробоины с шумом и свистом вырвались клубы пара, закрывшие и паровоз и ближайшие к нему платформы. Состав прокатился немного вперед и остановился. Из теплушек, прицепленных к хвосту поезда, стали выскакивать гитлеровцы. В них полетело с десяток почти одновременно выпущенных снарядов. Те, кто успел выскочить из вагонов, отстреливаясь, пытались перескочить на другую сторону полотна, но их косили пули наших автоматчиков.

Состав был небольшой. На первых четырех платформах, по два на каждой, стояли восемь орудий. За ними шло десять платформ с танками, две цистерны с горючим и в хвосте эшелона две теплушки.

Толом были взорваны платформы с пушками, из орудий мы в упор расстреляли транспортируемые танки. Над ними поднялись высокие языки пламени. Затем мы сожгли цистерны с горючим и окончательно разбили паровоз, саперы подорвали полотно железной дороги и входные стрелки. Танки и самоходки из пушек на большом расстоянии подрывали пути.

Два наших танка с саперами прошли вдоль линии к железнодорожному мосту, переброшенному в двух километрах отсюда через небольшую речку. Скоро оттуда донесся гул сильного взрыва, а танки с саперами присоединились к отряду.

Дольше задерживаться тут было нечего, мы дорожили каждой минутой. Мы понимали, что в ответ на следовавшие одна за другой наши диверсии гитлеровцы не замедлят принять меры для ликвидации группы, поэтому, пока еще не поздно, нужно было спешить к конечному пункту нашего задания — на станцию Янков.

На ходу пришлось изменить ранее намеченный план действий. Вместо того, чтобы выходить на шоссе к одному пункту всей группой, решили разделиться на два отряда и с двух сторон выйти на магистраль в разных точках. Двигаясь друг другу навстречу со стороны Житомира и со стороны Винницы, отряды эти взяли Калиновку в клещи.

На винницкую часть шоссе шел Лопатин с самоходками и танки Решетова. Со мной направо шли танки Петрова и Кобцева.

Оставив разбитый разъезд, на котором продолжал еще гореть эшелон, танки пошли по намеченным маршрутам. Еще как следует не рассвело, а колонна уже выбралась на широкое полотно шоссейной дороги. До Калиновки было одиннадцать километров. По моим расчетам, группа Лопатина также должна была уже выйти на шоссе.

Танки выстроились по два в ряд, заняв всю проезжую часть дороги. После ползания по полям по башню в снегу ехать по расчищенному снегоочистителями шоссе было легко. Казалось, что машины потеряли половину своего веса и неслись сейчас, как на крыльях.

Я хорошо помнил эту дорогу еще с довоенного времени. Мне довелось здесь быть летом тридцать девятого года. Тогда был жаркий июньский день. Мы ехали по шоссе в открытой машине. От быстрого ее бега ветер бил в лицо, освежая нас приятной прохладой. По обе стороны от шоссе простирались необозримые цветущие поля, уходя далеко-далеко в голубоватую даль, подернутую на горизонте дрожащей дымкой знойного марева. Поле напоминало гигантскую шахматную доску, разбитую на правильные квадраты, но выкрашенную не черным и белым, а в веселые цвета живых, свежих и сочных красок. Молочно-белые квадраты цветущей гречихи перемежались с сиреневатыми участками клевера, с черными полосами отдыхающей земли. Нежной голубизной ласкали глаз квадраты цветущего льна. А вдали тянулась зеленая полоса леса, на вершины которого напоролась своим вздутым иссиня-черным брюхом зловещая грозовая туча. Она быстро стала расползаться вширь, охватывая все большие и большие пространства неба.

Еще жарко жгло солнце и сплошной дымовой завесой стлалась позади бегущей машины пыль, а в воздухе уже чувствовалась надвигающаяся гроза. Раскисшие от солнечного зноя и духоты люди на машине приободрились. Посыпались веселые шутки, смех. Приближение грозы походило на приближение боя, но не предвещало гибели.

Это в далекие мирные годы. Сейчас же перед глазами вставала совершенно иная картина. Теперь на той же дороге урчали моторы. Но в их шуме слышалось грозное предостережение. Суровые люди пристально всматривались в даль, не обращая внимания на прелести русской зимы. Они искали на этой дороге врага. Они готовы были столкнуться с ним в жестокой схватке, лица их были суровы и хмуры; советские люди ехали по дороге, по которой еще топали кованые сапоги гитлеровских солдат, еще коптили здесь этилированным газолином «мерседесы», «оппели» и «маны». От размышлений больно щемило сердце, спазмами перехватывало горло. С новой силой разгоралась лютая ненависть к тем, кто отнял у нас драгоценные минуты радостной мирной жизни.

Хотелось как можно быстрее, без отдыха и сна, Гнать с этой земли виновников всех наших бед и несчастий, уничтожить их всех до единого, сурово мстить за слезы и кровь советских людей.

И как та грозовая туча несла с собой освежающую прохладу, так гроза гнева народного несла освобождение своей родной земле.

Мы шли уже минут десять, а дорога перед нами все еще оставалась свободной от противника. Но вот из-за пригорка появилась идущая навстречу нашим танкам колонна груженых автомашин. Увидев танки, водители замедлили ход. Головная машина затормозила и остановилась. Из кабинок других стали вылезать шоферы. Расстояние между танками и автоколонной быстро сокращалось. Однако, поняв в чем дело, гитлеровцы бросились с шоссе в разные стороны. Длинные пулеметные очереди наших стрелков ударили по грузовикам и рассыпавшимся по полю фашистам.

Закиров, которому очень нравилось уничтожать немецкие машины «башкым по башка», врезался танком в голову колонны. Раздавив под гусеницами первые две машины, танк остановился: кончился набранный по инерции с хода запас огромной энергии, и танк уже не так легко мог подминать под себя большие груженые машины.

Все наши танки развернулись вдоль вражеской колонны, и каждый, наезжая на стоящую перед ним машину, переворачивал ее сначала на бок, после чего уже легко крошил под гусеницами. Через несколько минут на месте колонны была лишь груда разбросанных грузов и обломков машин. Покончив с колонной, танки снова выстроились и в прежнем порядке продолжали двигаться дальше.

Навстречу занявшим все шоссе танкам чаще и чаще стали попадаться тракторы, вездеходы, машины. Одни из них оставались лежать на дороге раздавленными, другие были разнесены в клочья снарядами, а некоторым удалось временно скрыться, повернуть назад. Однако шедшие на соединение с нами самоходки и танки Лопатина, встретив их в трех километрах от Калиновки, уничтожили без остатка.

Отсюда до Янкова было еще пятнадцать километров. Танки свернули с шоссе и двинулись вдоль железной дороги.

Начавшие было расходиться тучи снова сгустились, и пошел снег. Лохматые хлопья его слепили глаза, засыпали триплексы, стекла перископов и прицелов, которые часто теперь приходилось прочищать и протирать от обледенения спиртом.

Отъехав от шоссе на семь километров, колонна остановилась. Всего танки прошли уже более ста километров, нужно было дозаправить машины горючим, так как обстановка с каждым часом все более осложнялась и мы не знали, когда еще представится возможность сделать остановку.

Машины пришлось задержать минут на десять, пока водители переливали газойль из запасных бачков в основные баки. Теперь мы не жалели больше, что взяли с собой запасные бачки. Риск был оправдан полностью.

Путь наш, уходивший сначала в сторону от железнодорожного полотна, снова сблизился с ним, и в четырех километрах от Янкова мы пересекли железнодорожную линию. Справа от переезда, почти у самого поворота, рос молодой сосновый лесок. Колонна еще не успела выйти на переезд, как из-за сосняка показался паровоз с небольшим составом.

Чтобы не переполошить гитлеровцев в Янкове преждевременно, я передал по колонне команду «Огня не открывать!» и, выйдя на путь, развернул башню навстречу поезду.

Паровоз резко затормозил. С высоких подножек паровоза спрыгнули в снег два человека. Размахивая руками, они побежали по линии к танкам. Это были помощник машиниста и кочегар. Они рассказали нам, что, выехав из-за поворота, увидели нас и сразу поняли, что это и есть советские танки, которые действуют в их районе, наводя ужас на гитлеровских вояк. Железнодорожники сообщили, что этой ночью через Янков прошло восемнадцать танков, которые направились в сторону Винницы. А вслед за ними шли шесть вездеходов, тащивших противотанковые пушки.

Не приходилось сомневаться, что эти танки и пушки были посланы для расправы с нашим отрядом. Удивляло лишь то, как мы до сих пор не столкнулись с ними на житомирском шоссе.

Железнодорожники рассказали, что в Янкове на путях четыре эшелона. Один из них без паровоза. Эшелон с танками и самоходками прибыл на станцию сегодня в четыре утра и с тех пор стоит на путях. Танки без экипажей, только на каждой платформе есть часовые. Видимо, опасаясь уничтожения эшелона в пути, гитлеровцы временно задержали его там.

Второй эшелон с пушками и вездеходами пришел на станцию совсем недавно и находится сейчас на главном пути, готовый к отправке.

Третий состав целиком сформирован из железнодорожных цистерн с горючим, и четвертый вчера прибыл из Умани с двадцатью запломбированными вагонами.

Паровоз, который вели эти люди, тащил шесть платформ, груженных рельсами. Враги пустили его с расчетом, не наткнется ли он где-нибудь на наши танки. Пытаясь подорвать его, мы тем самым обнаружили бы себя. Теперь надо было как можно быстрее атаковать станцию.

Чтобы обмануть противника, мы решили не открывать стрельбы, а оставить здесь одну машину для того, чтобы она уничтожила паровоз после того, как мы захватим станцию. Наши танки, разбрасывая гусеницами снег, понеслись на Янков.

Впереди, совсем рядом, за невысокой полосой пристанционного леса, проревел гудок паровоза. Ему на высокой ноте отозвался второй.

Вот она — конечная цель нашей задачи! Я испытывал необычайное волнение.

Станцию от нас пока скрывала зеленая полоса заснеженных елей. Дорога здесь круто поворачивала влево, метров двести шла параллельно этой живой изгороди, а потом, на девяносто градусов повернув вправо, выходила прямо на привокзальную площадь.

Головным в колонне шел взвод Кобцева. Вот он уже проскочил поворот и, увеличивая расстояние между машинами, вытягивался в длинную линию. После того как танки рассредоточились на необходимую дистанцию, я, не останавливая колонны, подал по радио команду: «Вправо, все вдруг!»

Четко, как на параде, все с хода развернулись на одной гусенице вправо и грозным боевым порядком, с чуть загнутыми вперед флангами, понеслись к станции.

— Смотри, как красиво чеканят повороты, старшой, — крикнул мне, высовываясь из-за пушки, лейтенант Климашин, прижимая к груди снаряд, который он готов был дослать в казенник орудия.

— Молодцы! Красиво, как на Красной площади! — сказал я, любуясь четкой, слаженной работой подразделения, и чувство гордости за свои экипажи наполнило грудь. Что может быть приятнее для командира, как не дружная, спаянная работа вверенного ему подразделения в бою? За это он готов отдать все!

Все помыслы мои и желания, весь кропотливый труд, бессонные ночи и все волнения приносили теперь свои результаты. Я радовался успеху, ликовал от сознания выполненного долга.

Сейчас танки, ломая перед собой молодые деревья, оставляя в лесу широкие рваные просеки, прорывались к станции. Правофланговым теперь шел взвод Петрова. Возле его машины взметнулись в воздух три фонтана из снега и расщепленных шпал. Справа, из-за водокачки, по машинам била противотанковая батарея. С водокачки и из окон вокзала по танкам хлестнули автоматные и пулеметные очереди. Десантники спрыгивали с брони, и, укрываясь за платформами, рассыпались по путям.

Эшелон с пушками стоял на втором пути. Как только танки вышли из леса и показались перед вокзалом, паровоз, пуская в морозный воздух густые черные клубы дыма, тронул с места длинный состав. Вразнобой, от головы до хвоста, прокатился звенящий стук буферов. На паровозе торопились. Там, видно, в спешке, стараясь как можно быстрее выскочить со станции, рванули рычаг регулятора до отказа, дав в цилиндры максимальную порцию пара. Паровоз, прокатившись по рельсам метров пять, вдруг затрясся, задрожал, колеса его бешено завертелись на месте, но состав не двигался. Окутываясь дымом и паром, поезд остановился, а вслед за тем тихо, рывками стал двигаться вперед, быстро набирая скорость.

— Уйдет, командир! — закричал мне Климашин, указывая на эшелон.

— Не уйдет, поздно! Осколочный!

— Готов!

Я развернул башню и прицелился в котел.

— Огонь!

На миг облачко дыма скрыло из вида паровоз, но когда он рассеялся, я увидел, что поезд продолжает двигаться вперед. Паровоз был цел, невредим и, деловито попыхивая, тащил состав к выходным стрелкам.

Что за чертовщина? Никогда со мной такого не случалось. Как можно так безобразно мазать из пушки на расстоянии каких-либо двухсот метров, да еще в такую громадную мишень, как паровоз. Ослеп я, что ли, от волнения?..

— Осколочный, Климашин!

Климашин дослал снаряд в казенник. Он удивленно, непонимающе взглянул на меня и молча нагнулся за новым снарядом. Я снова поймал паровоз в трубку прицела. Спокойно, не торопясь, подогнал перекрестие нитей на паровоз и нажал спуск. Пушка ахнула, со стуком откатилась назад и, готовая к новому выстрелу, вернулась в первоначальное положение.

Мимо!?!

Даже поблизости от паровоза нигде не было видно разрыва снаряда.

Я закрыл глаза и на секунду откинулся на сиденье, но тут же мелькнувшая вдруг догадка заставила снова приникнуть к прицелу. «Так и есть! Растяпа!», — выругал я сам себя.

Прицел пушки был поставлен на дистанцию 3000 метров и, конечно, попасть с такими данными в паровоз на 200–300 метров было нельзя. Хотя перекрестие нитей и было наведено в цель, но хобот орудия был задран вверх и снаряд пролетал высоко над паровозом.

Исправить прицел — дело одной секунды. Третий снаряд настиг паровоз уже почти что у самых выходных стрелок. Яркой вспышкой мелькнуло пламя разрыва, и вслед за тем из зияющей рваной пробоины вырвалось огромное облако пара.

После страшного напряжения последней минуты я почувствовал себя совершенно разбитым, будто целый день ворочал камни.

— Готов! Запарил! — радостно закричал Климашин, выскочив по пояс из люка, но тут же, схватившись рукою за ухо, снова юркнул в башню.

Между пальцами, быстро окрашивая руку, обильно текла кровь. Башнер Грицаев, разорвав зубами индивидуальный пакет, втиснулся между пулеметом и пушкой и начал перевязывать голову лейтенанта. Рана была легкая. Пулей Климашину разорвало левое ухо, и сейчас, после перевязки, он снова стал за орудие, держа снаряд наготове.

Танк Петрова вышел на станцию справа от вокзала. Не останавливаясь на месте, он выпустил два снаряда по ближайшему паровозу и» резко подпрыгивая на рельсах, прямо через пути понесся к водокачке, откуда по машинам била противотанковая батарея.

Болванки, разбивая рельсы, кроша в щепы шпалы, ложились вокруг танка. Но он, то скрываясь за насыпью, то снова выскакивая на открытое место, все ближе подходил к батарее, осыпая ее осколочными снарядами. Наконец, машина укрылась за растянувшимся возле стрелок составом с пушками.

Петров обошел состав со стороны подбитого, еще дымившегося паровоза и выскочил на открытое место. Пути остались позади. Сейчас машина неслась вдоль полотна прямо на водокачку. Расстояние быстро сокращалось. Вот уже осталось до батареи метров триста, затем двести. Вдруг танк резко вздрогнул и, расстилая позади себя черную блестящую ленту гусеницы, завертелся на месте. Он остановился, подставив борт огню вражеской батареи. Петров развернул башню и часто — один снаряд за другим — стал стрелять по пушкам врага. Снаряды попадали иногда в каменную стену водокачки, и тогда от нее далеко разлетались во все стороны тысячи раздробленных камешков, тучи кирпичной пыли, застилая все вокруг густым коричневым облаком.

Но вот вражеский снаряд попал в борт петровского танка, оставив в броне узкую, с кулак, пробоину. В разорванных баках вспыхнуло горючее, и машину охватило пламенем. Из лобового люка выскочил горящий комок и начал кататься в снегу. Объятый пламенем, танк еще жил. Медленно, через длинные промежутки, грохала пушка, и снаряды с визгом летели в водокачку, кроша ее стены. Наконец, смолкла и пушка. Из башенных люков повалил густой дым и как последний, прощальный сигнал из башни полилась длинная, казалось, бесконечная, пулеметная очередь. Весь диск был израсходован от первого до последнего патрона.

Танк умолк. Выскочивший из него горящий водитель сбил пламя с одежды, сбросил дымившуюся, тлеющую телогрейку в снег и, часто падая, подбежал обратно к танку. Обожженными руками он схватился за кромку люка и, напрягая последние силы, перебросил туда свое отяжелевшее тело.

Минуты казались бесконечными, а из горящей машины никто не показывался. Наконец, из люка башнера снова вылез водитель и, нагнувшись в командирский люк, вытащил из него обгоревшего лейтенанта Петрова.

Водитель спрыгнул с танка и, взвалив на плечо безжизненное тело командира, побежал от машины. Потом он остановился, бережно положил лейтенанта на снег и содрал с него все еще горевшую одежду. Затем нагнулся вновь, с трудом поднял тяжелое тело, вскарабкался на полотно, пошатываясь, постоял на месте и снова шагнул вперед. До спасительного откоса оставалось полтора метра, но тут откуда-то залетевший снаряд ударил в кромку рельсы и в вихре разрыва скрыл и платформу и двух обгоревших людей. Когда щебень и снег улеглись, на путях никого уже не было.

Так погибли Петров и его отважный водитель.

Другие танки из взвода Петрова, скрываясь за высокой насыпью, пошли в обход батареи. Я приказал Закирову обойти водокачку с другой стороны.

Проскочив перед разбитым паровозом и обогнув состав, танк на минуту выскочил на открытое место. Две пушки били по пересекавшим полотно дороги танкам Петрова, а третья, развернутая в сторону вокзала, выпустила подряд два снаряда по нашему танку. Одна болванка по касательной ударила в скошенную часть башни. Раздался сильный удар. Машину тряхнуло, и я на секунду потерял сознание. Удара второго снаряда, попавшего под шаровую установку пулемета, я не слышал. Когда очнулся, в ушах у меня стоял колокольный звон. Не было даже слышно шума мотора своего танка. Выбитый из замка шаровой установки пулемет проломил грудь радисту Москвину, который теперь навалился тяжестью изуродованного тела на гудевшую рацию.

На боеукладке, инстинктивно схватившись руками за голову, лежал без сознания Климашин. Из носа и рта у него текла тонкими струйками кровь. Грицаев, заняв его место, стал за орудие и дослал снаряд в казенник. Поймав на перекрещенные нити прицела вражескую пушку, я нажал на педаль спуска. Взрыв снаряда на секунду закрыл батарею, а когда улеглись поднятые в воздух снег и шлак, я увидел орудие, перевернутое на бок. В воздухе, как баранка руля гигантской автомашины, крутилось на оси широкое резиновое колесо.

Еще один рывок, и танк укрылся за водокачку.

Несмотря на то, что развязка уже приближалась, враг упорно сопротивлялся. Закиров, круто развернув машину вокруг водокачки, выскочил на батарею. Под гусеницами танка хрустнули оси подмятых под машину орудий, траки заскрежетали о сталь развороченных пушек.

Особенно упорно сопротивлялись фашисты возле вокзала. Там вели бои наши автоматчики. С ними был и Иван Федорович Кудряшов. Одна группа десантников, под командой Найденова, выбивала фашистов, засевших в станционных киосках, подвалах и уборных. С другой группой замполит Кудряшов штурмовал вокзал.

Позади здания вокзала за невысокой деревянной изгородью на запасных путях стояли две теплушки, до половины загруженные березовыми дровами. Когда группа Кудряшова стала перебежками подходить к вокзалу, из открытых дверей теплушек по ней хлестнули автоматные очереди засевших там гитлеровцев. Не замедляя стремительного бега и перегоняя друг друга, автоматчики неслись к вагонам. Впереди всех с занесенной над головой гранатой бежал замполит. Вот он остановился, размашисто замахнулся и швырнул гранату в черную пасть вагона, откуда вылетали дымки выстрелов. В двери вагонов было брошено еще с десяток гранат. Кудряшов и остальные десантники распластались на снегу. На полотне и в вагонах захлопали глухие, отрывистые взрывы. С крыш, поднятых взрывной волной, свисали лохмотья листов кровельного железа. Пробитая обшивка стен зияла рваными дырами. В воздухе с визгом и воем проносились тысячи осколков, они рубили обледеневшие сучки берез станционного сквера.

Кудряшов снова вскочил, выхватил из-за пояса пистолет и побежал к укрытию, а из окон вокзала гитлеровцы продолжали вести огонь по атакующим. Но штурмующая группа добежала до укрытия и залегла за откосом дороги и под вагонами. Пули звонко цокали, ударяясь об рельсы, рикошетили, дырявили вагонную обшивку.

Несмотря на то, что развязка уже приближалась, враг упорно сопротивлялся.

Автоматчики открыли по вокзалу сильный ответный огонь, и скоро стрельба оттуда заметно ослабла. Тогда Кудряшов поднял свою группу в атаку, и стремительным броском десантники ворвались в станционный скверик. Забрасывая через выбитые стекла вокзала гранаты, они быстро очистили здание и заняли его. Внутри прогремело еще несколько автоматных очередей, и все смолкло.

Из вокзала на улицу выходили еще не остывшие от возбуждения боя солдаты. Они, поправляя на себе сбившуюся одежду, рассыпались по станции, добивая кое-где уцелевших и продолжавших еще отстреливаться гитлеровцев.

Последним из здания вышел Кудряшов. Голова его была перевязана, на темени повязка побагровела от просочившейся крови. Лицо побледнело, осунулось, покрасневшие глаза запали. Видно было, что он едва держится на ногах, но крепится. За ним неотступно следовал Варламов. Вынув что-то из санитарной сумки, он настойчиво предлагал замполиту, но Кудряшов лишь недовольно отмахивался.

Бой еще продолжался.

Автоматчики выпускали последние очереди по пытавшимся скрыться в лесу гитлеровцам и возвращались к танкам. Еще кое-где звучали одиночные выстрелы, а танки уже рассредоточивались вдоль стоявших на путях эшелонов. В запломбированных вагонах оказалось награбленное имущество, отправленное немцами из прифронтовой полосы в свой тыл. Я не знал, что с ним делать. Вывезти и раздать его населению — для этого у нас не было времени. Оставлять же здесь нетронутым было тоже нельзя, — фашисты не замедлят побыстрее отправить его в Германию. Тогда мы решили сжечь состав. Вагоны были облиты бензином из цистерн, и пламя стало жадно пожирать их и стоявшие неподалеку станционные строения.

Машины в упор расстреливали находившиеся на платформах новенькие немецкие танки и самоходки. Вспыхивая свечами, они, как боевые единицы, не начав, заканчивали свое существование.

Ослепительно ярко пылали цистерны с горючим. На месте разбитой станции полыхало сплошное море огня. Горело все, что только могло гореть. От сильного жара в огне плавились стволы и лафеты орудий, толстые швеллеры платформ, стальные рельсы. На большом расстоянии лица наши обжигало волнами горячего воздуха. Отогнав машины подальше от огня, мы ждали возвращения саперов, которые в это время рвали толом подъездные пути и стрелки.

Прошло минут двадцать. На танки начали возвращаться подрывники. Когда все были в сборе и заняли места на броне, мы могли свою задачу считать выполненной.

Фашистам потребуется много труда и времени, чтобы наладить движение по этой магистрали. Нам оставалось лишь немедленно сняться отсюда и отправиться в обратный путь.