Глава девятая
«Перспективное» дело

В это утро майор Власовский, закончив бриться, внимательно посмотрел на себя в зеркало.

Беспристрастно говоря, там отражалось довольно привлекательное лицо. Конечно, цветущая молодость далеко позади. От сидячего образа жизни появился жирок, отяжелела фигура. Но разве может кто-нибудь дать ему сорок два года! А особенно теперь, когда Виктор Владиславович приобрел то, что про себя он называл, «столичный лоск».

Что значит вовремя «показать товар лицом». Он сумел так остро подать последнее дело, что сразу обратил на себя внимание приехавшего из столицы высокого начальства, И вот наглядный результат: он перебрался из пыльного провинциального городишки, гордо именуемого областным центром, в столицу. И подумать — прошел всего год, а на московских улицах он чувствует себя совсем своим человеком.

Больше того. Когда Виктор Владиславович надевает свой новый костюм и мягкую шляпу, его вполне можно принять за ученого человека, за доцента — а он почему-то очень любит это слово, — а может быть, за работника искусств. Особенно после того, когда он догадался вставить свои очки в толстую роговую оправу.

Одно плохо — до сих пор приходится корпеть над какими-то рядовыми, серенькими делами. Где уж там проявить свойственную ему инициативу, проницательность и умение творчески комбинировать… Жди, пока нападешь на «золотую жилу». Ведь в Москве вырваться вперед, совершить такой скачок, как это удалось ему сделать в областном городе, — куда труднее!

Но вот, кажется, наступил тот момент, когда пришло настоящее большое дело. Дело Сенченко.

Главное, что на этот раз попался не какой-нибудь захудалый райкомщик, хотя, надо сказать, что именно дело одного «райкомщика» помогло Власовскому так неожиданно выдвинуться.

На этот раз перед ним крупный, известный всей стране ученый. Каким надо быть ослом, чтобы отступиться от подобного дела. Слов нет — оно очень сложно, очень запутано и даже противоречиво. Зато слава и почет увенчают того, кто сумеет размотать этот клубок предательства и шпионажа!

Освежив после бритья лицо одеколоном и припудрив щеки, Виктор Владиславович Власовский принялся за утренний завтрак.

Черт возьми! Эта сторона жизни оставляет желать лучшего. Вот и ломай зубы о черствую копченость, запивая ее кипятком с консервированным кофе.

Один он знает, как нужна была бы в этом холостяцком жилье заботливая женская ручка!

Когда-нибудь так и случится. Но сейчас — не до этого, не до этого…

И ласковая женская ручка, и отдельная квартира, а может быть, даже и дача — все придет… Ведь у нас так умеют ценить деловых, инициативных людей. Но спокойнее — всему свой черед, всему свое время…

Осторожный стук в дверь прервал размышления Власовского.

Кого принесла нелегкая в такую рань?!

— Войдите! — звучным баритоном здорового и довольного мужчины произнес Виктор Владиславович.

Дверь открылась, и в комнате появился тот, редкие встречи с которым вызывали у Власовского двойственное чувство. С одной стороны, сердечной теплоты, а с другой — настороженности.

— Бон жур, Витя! Я долго звонил — открыли соседи. Ты что не слышал? Чаевничал? — посетитель взглянул на незатейливую сервировку стола.

— Чаевничал? Как бы не так! — сердито усмехнулся Виктор Владиславович. — Приходится хлебать консервированное пойло и жевать эту, — показал он на копченую колбасу, — собачью радость.

— Грустно, грустно, Витя, — гость оглядел комнату и меланхолично покачал головой, — совсем по-холостому. Вот, что значит без хозяйки!..

Власовский насторожился. Ему показалось, что последняя фраза произнесена неспроста и содержит какой-то намек.

— Да ты, дядя Мока, садись! Могу и тебе предложить чашечку.

— Нет уж, спасибо. Я, Витенька, не за этим, — ответил пришедший.

Он поставил в угол трость с фигурным набалдашником и распахнул пальто. Затем снял и аккуратно повесил на спинку стула белое, но не первой свежести кашне.

Это был старый человек. Во всем его облике сквозило щегольство, хотя и старомодное. На ногах у старика красовались щиблеты с растрескавшейся лакировкой — быть может, поэтому их постарались прикрыть серенькими гамашками, — а из верхнего кармана поношенного пиджака кокетливо выглядывал клетчатый платочек. Его истинный возраст было трудно определить. Несколько склеротический румянец играл на его запавших щеках, а над губой красовались усики, легкий зеленоватый оттенок которых изобличал несомненное химическое происхождение их угольно-черного цвета.

— А у меня к тебе весточка. Оттуда, — значительно произнес дядя Мока.

Лицо Виктора Владиславовича омрачилось.

— Ну и что же? — несколько раздраженно спросил он.

— Волнуется. Ждет. Все адреса добивается.

— Но я же ей писал, что покуда не получу квартиру, о переезде не может быть и речи…

— Вот, я ей то же самое пишу. Но ты же знаешь… женщины, женщины!.. — И старик театрально возвел очи. — Значит, опять отпишем, что, мол, благоверный все еще без комнаты?..

— Что ей надо? Переводы я делаю регулярно… Сумму повысил… Работа там у нее, — Власовский на минуту задумался, — общественно-полезная… Придет время, все это я спланирую без всякой этой… кустарщины.

Дядя Мока сочувственно смотрел на Виктора.

Как всегда, его восхищала способность Вити во всем, даже в самом обыденном деле, доискиваться до его большого общественного смысла.

Да и как не понять, что отставшая в своем культурном развитии женщина, вроде этой Варвары Бураковой, является тяжким грузом для его двоюродного племянника, такого растущего человека.

А тот как бы подтвердил размышления Максима Леонидовича.

— Курица… где ей понять, что сейчас в башке у человека совсем иные дела. Мирюсь же и я с этим бараком, — обвел рукой Виктор Владиславович свою неуютную комнату, — и с этой бурдой, — кивнул он на чашки.

— На то ты и идейный! — проскрипел дядя Мока.

Власовский промолчал. Затем без стеснения он накинул шинель.

Гость тоже заторопился.

— А еще, Витя, такое дело, — замялся старик. — Должность завскуппунктом освободилась, а наш председатель тянет меня за душу — давай ему рекомендацию от ответственного… Хорошо бы… — не решаясь договорить, дядя Мока просительно взглянул на Власовского.

— Нет уж, в это ты меня, пожалуйста, не впутывай… Кажется, не трудно понять, что в моем положении я должен быть всегда настороже. Знаешь, дорогой мой, пословицу про жену Цезаря?

— Знаю, Витя, знаю, — вздохнул старик.

— Прошу, — сухо указал Власовский на дверь.

Выйдя на улицу, они едва приметным кивком головы распрощались. Так по молчаливому уговору было между ними условлено. Затем каждый пошел по своим делам.

Дядя Мока направился в скромный пункт скупки случайных вещей на Разгуляй. Вот уже шесть лет он там работал приемщиком. Виктор Владиславович поспешил в министерство.

Майор Власовский сдерживал себя, но волновался. Он полагал, что результаты сегодняшнего дня могут многое определить в его дальнейшей служебной деятельности.

А в своем рабочем кабинете Власовский углубился в то самое поглотившее, его дело, о котором он раздумывал все утро.

В 12 часов дня предстоял доклад генералу Важенцеву. Хотя генерал и не являлся прямым начальником майора Власовского, он все же вызвал его. Объяснялось это тем, что следы другого дела — о поимке иностранного шпиона, которым занимался подчиненный генерала подполковник Сумцов, — также привели к профессору Сенченко.

Готовясь предстать перед одним из старейших работников министерства, Власовский испытывал понятное волнение. Следовало привести в ясность и стройность свои мысли.

Данные по делу Сенченко пока что были таковы.

Несколько писем, к сожалению, анонимных, но, несомненно, идущих от разных лиц, сигнализировали о враждебной, если не прямо шпионской деятельности молодого, но уже известного профессора Сенченко.

И действительно, Власовский совершенно точно установил следующие факты.

Первое. Связь отца Сенченко с засланным в Советский Союз матерым шпионом Храпчуком. Проникнув в дом под предлогом старой дружбы, шпион получил ряд секретнейших данных о работах сына-ученого.

Второе. Жена профессора, Людмила Георгиевна Сенченко, находясь в заграничной командировке, завязала подозрительные связи. А по воз-вращении в СССР эти связи продолжала.

Несомненно, что сам профессор Сенченко, будучи в таком окружении, не мог не знать обо всех этих фактах.

Власовский задумался.

Все эти папаши и жены, конечно, хороши, но все же это лишь гарнир, и к нему нужно солидное основное блюдо. А вот если удастся доказать предательство и самого ученого, дело получит чрезвычайно весомый характер.

Ну и что ж из того, что заявления были анонимными! Ведь сам его покровитель — высокий начальник, способствовавший переводу в столицу, не раз говорил, что любая анонимка имеет свою ценность. Главное — сорвать маску с врага народа. Вот и теперь. Взять хотя бы первый сигнал о вражеской деятельности Сенченко за подписью «Патриот». Подкупает знание обстановки в институте. Это наверняка написал один из подчиненных профессора. А вот именно такое письмо привело к столь ценному источнику информации о Сенченко, как его личная секретарша Зубкова. Какая удача, что именно перед докладом у Важенцева он еще раз допросил Зубкову!

Интересно… Как отнесется Важенцев к этому делу? Ведь от него так много зависит!

Стрелка часов показала без трех минут двенадцать.

Внешний вид и вся манера поведения генерала Важенцева несколько разочаровали Власовского.

— А, товарищ Власовский! Заходите, заходите, — совсем просто сказал генерал, как бы не заметив всей подчеркнутой торжественности появления майора с папкой подмышкой. — Присаживайтесь, потолкуем.

Власовский скромно, но с достоинством воспользовался приглашением.

— Так, так… Дело Сенченко? — указал генерал на папку. — Слушаю, говорите…

Трудно сказать, откуда в иные моменты у Власовского возникал дар слова. Как правило, с ним это происходило, когда он докладывал по начальству.

И сейчас Виктор Владиславович известные ему факты старался подать эффектно, в литературном, как он считал, изложении. Последнему обстоятельству немало способствовало то, что в свое время, еще будучи подростком, Витя Власовский в библиотеке дяди Моки начитался произведений Брешко-Брешковского.

Однако когда Власовский назвал Людмилу Сенченко «богемствующей сибариткой» и «моральным уродом», генерал поморщился.

— Нельзя ли, товарищ Власовский, без этих цветов красноречия? Ближе к делу.

Со свойственной ему легкостью Власовский тут же переориентировался.

Ну что же! Если этот старик не в состоянии оценить яркой манеры изложения, он докажет, что в равной степени умеет пользоваться строгим идейно-политическим языком.

Да и вообще подобные обветшавшие фигуры — а Власовский как только вошел, заметил утомленное выражение лица пожилого генерала — едва ли способны понять, какое перед ним богатое, перспективное дело! Чудаки… Они отстали от современности. Им бы только тешиться мыслью, что начали работать здесь еще при Дзержинском, да кичиться своим партийным стажем. Нет, будущее не за такими шляпами. Только тот, кто остро чувствует современность, — как, например, его высокий начальник, — способен сразу же учуять, чем пахнет.

Власовский не мог себе не признаться, что далее такое выражение, как «перспективное дело», было его маленьким плагиатом у своего могучего покровителя.

Но, очевидно, размышления майора о том, что генерал недостаточно заинтересовался существом дела Сенченко, оказались поспешными. Из доложенного материала Важенцев выделил несколько моментов.

— Так вы говорите, что после возвращения из-за границы у Людмилы Сенченко образовались какие-то подозрительные связи? — переспросил генерал.

— Установлено точно, товарищ генерал. И именно это явилось причиной семейного разлада.

Важенцев помолчал.

— И факт фотографирования Храпчуком рабочего кабинета Сенченко установлен?

— Несомненно! — с жаром сказал Власовский. — И хуже того: снимки попали в руки иностранной разведки.

— Да, факт этот очень важный, — сказал генерал. — И то, что мне известно, в значительной степени совпадает с вашими данными. Все же в этом деле еще много неясного. Вы, например, утверждаете, что сам Сенченко в курсе всего того, что вокруг него происходит, — продолжал генерал, перелистывая лежавшие перед ним бумаги. — Но хотелось бы все-таки знать, есть ли у вас на этот счет совершенно точные данные?

— Разрешите заметить, товарищ генерал, что в таких вещах стопроцентной доказуемости вообще не существует… Это все-таки не математика. Формальная логика здесь опасна… В нашем деле самое опасное — либерализм. Он может подвести даже опытного работника.

Генерал чуть заметно усмехнулся. Он понял намек. Власовский, очевидно, имел в виду тот единственный случай, когда Важенцев в одном деле действительно не решился сделать крайних выводов. А в конце концов оказалось, что человек виновен.

— Конечно, бывает, — спокойно согласился генерал. — Но ведь речь идет о судьбе человека, а это для нас, товарищ Власовский, самое великое дело.

Генерал произнес это негромко, точно размышлял вслух. Но какая сила убежденности звучала в этом негромком голосе!

И лишь пристрастный взгляд Власовского мог не заметить, каким молодым, ясным светом озарилось лицо этого уже седого, как будто усталого человека.

— Это верно, товарищ генерал, — заторопился Власовский, — но наш век — железный век, как выразился один мастер слова… А морально-политический облик Сенченко мне совершенно ясен. Он способен на все! Я убежден, что это притаившийся враг и перерожденец: таким, как он, чужд здоровый патриотизм. Такие попирают священные интересы Родины…

Перейдя, как он полагал, на более доступный для старого генерала язык, Власовский уже не задумывался подыскивать то или иное выражение. Искусство пользоваться штампованными формулировками у него было доведено до совершенства.

Но неожиданный вопрос Важенцева охладил его пыл.

— А все-таки еще раз попрошу конкретнее, — спокойно остановил генерал.

— Конкретно? Да это доказывает весь предшествующий жизненный опыт Сенченко, весь его моральный облик.

— А что вы можете об этом сказать? — насторожился генерал.

— А хотя бы то, что даже его научное имя фальшиво. Ведь он присвоил чужое изобретение.

— Вот как? — удивился Важенцев. — Это что-то новое.

— Дело в том, что почти все приведенные факты подтверждают живые люди. Некоторые из них стоят весьма близко как к самому Сенченко, так и к его семье. Взять хотя бы его личного секретаря Зубкову. Эта девушка…

— Она комсомолка? — перебил его генерал.

— Этим я, по правде говоря, не интересовался. Но она из порядочной трудовой семьи… Конечно, она не какой-нибудь там доцент… Но она работает бок о бок с Сенченко… Ей можно верить. Вот ее показания.

Генерал внимательно прочитал протокол, и лицо его заметно омрачилось.

— Да-а. Есть над чем подумать. И все-таки не обижайтесь, товарищ Власовский, — сказал Важенцев, значительно смягчившись. — Вам кажется, что это дело уже близко к завершению, а мне думается иначе: оно лишь в самом начале. Вам предстоит еще большая, очень большая работа. Проверьте сначала все по линии жены Сенченко.

— Относительно этой особы, товарищ генерал, я абсолютно убежден.

— Убежденность? Что ж, это необходимое качество для каждого нашего работника, — сказал генерал вставая, — но все-таки, кроме внутренней уверенности, нужны и доказательства. Вы ими располагаете, товарищ Власовский?

Для Виктора Владиславовича это была решительная минута.

Отступи он сейчас, и он окажется пустым фанфароном, зарвавшимся карьеристом, лжецом. А вся столь стройно продуманная концепция дела Сенченко лопнет, как мыльный пузырь.

И он поступил согласно одной истине, которая крепко и давно вошла в его сознание: «ничего не делается без риска».

— Доказательства? — торопливо встав вслед за генералом, нервно повторил Власовский. — Не позднее чем через день я их вам представлю, товарищ генерал.

— Ну что же… Действуйте, товарищ Власовский, и прошу вас обо всех обстоятельствах этого дела докладывать мне.

— Разрешите идти?

Получив разрешение, Власовский по-строевому вытянулся и даже прищелкнул каблуками.

В конце концов получилось не так уж плохо! Старик, кажется, не помешает провести все как следует. А в том, что он угодит кое-кому повыше, можно не сомневаться.

Тем более все зависит от его собственных — Власовского — способностей и дарований.

Он еще покажет, что такое энергичный, решительный в действиях, а главное — чуждый сентиментальности работник…

…О многом, очень многом задумался и генерал, когда за майором закрылась дверь.