Книга: Боцман с «Тумана»
Назад: Глава первая. Пламя над Муста-Тунтури
Дальше: Глава третья. Город в горах

Глава вторая. Морская охота

— Лучше смотреть, Фролов! А то как бы тебе чайка на голову не села! — крикнул Медведев сквозь ветер и опустил мегафон на влажную фанеру рубки.
Сигнальщик Фролов чуть было не выронил от удивленья бинокль. Командир шутит в конце неудачного похода, когда катер уже возвращается в базу, а торпеды по-прежнему спокойно лежат на борту. Удивительно, невероятно!
Он покосился на командира. Старший лейтенант Медведев стоял в боевой рубке, как обычно, слегка сгорбившись, надвинув фуражку с эмблемой, потускневшей от водяной пыли, на прямые суровые брови. Сигнальщику показалось, что и лицо командира, похудевшее от бессонницы, выражает скрытую радость. Радость в конце неудачного похода!..
Высокая мутная волна ударила в борт, длинными брызгами обдала линзы бинокля и щеки. Фролов протер линзы, снова тщательно повел биноклем по морю и небу.
Справа до самого горизонта расстилалась зыбкая холмистая пустыня океанской воды. Бинокль скользнул влево — возник голый извилистый берег. Ребристые утесы черными срезами вздымались над водой. Рваной пеной взлетали снеговые фонтаны прибоя.
Океан глухо ревел. Еще белела в небе луна, но уже вставало неяркое полярное солнце. Наливались розовым соком длинные снеговые поля в расселинах горных вершин.
Опять бинокль скользил по волнам. Палуба взлетела и опустилась. Снова брызги ударили в выпуклые стекла, и Фролов протер бинокль меховой рукавицей.
Всю ночь катер плясал по волнам вдоль берегов Северной Норвегии. Сзади бежала светлая водяная дорожка — за кормой второго корабля поисковой группы.
Однообразно и грозно гудели моторы. Нестихающий ветер свистел в ушах. Обогнули остроконечный, прикрытый плоским облаком мыс, и палубу качнуло сильнее. Кипящая волна взлетела на бак, разлилась по настилу прозрачной пенистой пленкой.
Да, Медведев был рад. Он рвался в бой, страстно ненавидел врага, но сейчас, сам себе боясь в этом признаться, испытывал чувство явного облегчения… Радость оттого, что не встретил вражеских транспортов! «С торпедами не возвращаться!» Это было боевым лозунгом, делом чести экипажей торпедных катеров. Но длинные золотящиеся смазкой торпеды, как огромные спящие рыбы, лежали в аппаратах по бортам.
Катер уже ложился на обратный курс, и Медведев даже позволил себе пошутить, а шутил он лишь в минуты душевного спокойствия и подъема.
Он стер с лица горькую влагу неустанно летящих брызг, окинул взглядом свой маленький боевой корабль.
Сколько раз на этой узкой деревянной скорлупке выходил он в открытое море, смотрел смерти прямо в раскрытую пасть! Сколько раз, как сейчас, кругом качалась пенная водяная пустыня, тусклые волны хищно изгибались, катясь из бесконечной дали!

 

Палуба вздымалась и опадала. Чернел вдали обрывистый дикий берег. Держась за поручни, моряки смотрели — каждый по своему сектору наблюдения. Фролов в долгополом бараньем тулупе старался прикрыть мехом воротника румяные мальчишечьи щеки, не отводя бинокля от глаз.
— Значит, зря мотались всю ночь, товарищ командир? — опросил боцман Шершов, держась за пулеметную турель.
— Возвращаемся в базу, боцман! — бодро сказал Медведев.
И боцман тоже с удивлением взглянул на старшего лейтенанта. У командира неподобающе довольный голос! У старшего лейтенанта Медведева, который потопил три корабля врага, как бешеный пробивался к ним, прорывал любые огневые завесы!
Из квадратного люка высунулась коротко остриженная голова с веселыми карими глазами под выпуклым лбом. Молодой моторист Семушкин, он же катерный кок, надевая на ходу бескозырку, шагнул на палубу, балансировал с большим никелевым термосом и стаканом в руках. Протанцевал к рубке, встал перед Медведевым — раздетый, в одной холщовой рубахе, с черными ленточками, вьющимися за спиной:
— Товарищ командир, стаканчик горячего кофе! С вечера не ели, не пили.
— Кофе? — задумчиво взглянул на него Медведев. — Горячий?
— Горячий, товарищ командир. Этот термос вот как тепло держит!
— Сам-то небось уже попробовал?
Семушкин ловко отвинчивал крышку, широко расставив ноги на палубе, вздыбленной волной.
— Ладно, налейте стаканчик, — решительно сказал Медведев. — А потом всех моих тигров угостите, в базе-то будем только часа через два…
— На горизонте — дым! Справа, курсовой угол сто тридцать! — крикнул вдруг, нагибаясь вперед, Фролов.
Стакан выпал из рук командира. Семушкин подхватил стакан на лету.
Да, командир вздрогнул, кровь отхлынула от сердца. Глядел в указанном направлении, порывисто схватив бинокль. Увидел: низкий бурый дымок действительно плывет над рассветным морем.
Сигнал в моторный отсек… Замолкли моторы, катер бесшумно покачивался на волнах.
— Напишите мателоту: «Вижу на горизонте дым», — тихо сказал командир.
Все глядели вперед. Стучали сердца в ожидании близкого боя. Семушкин мгновенно исчез в люке моторного отсека.
Дым густел, вырастал. Смутный силуэт большого корабля вставал над гранью горизонта.
— Вижу караван! — докладывал возбужденно Фролов, не отрываясь от бинокля. — Один транспорт, два корабля охранения. Идут курсом на нас… Немецкие корабли, товарищ командир.
— К торпедной атаке! — приказал Медведев. — Фролов, напишите мателоту: «Выходим в атаку на транспорт».
Он говорил звонким, отчетливым голосом. Непреклонная решимость была в его взгляде. Таким привыкли моряки всегда видеть своего командира.
Медведев выпрямился, уверенно сжал штурвал. Только глаза запали глубоко, с непонятной горечью сжались обветренные губы.
Моторы зарокотали снова, теперь почти бесшумно: на подводном выхлопе. Фролов, окруженный пламенем порхающих флажков, семафорил приказ командира.
Катер рванулся вперед.
Торпедист Ильин деловито возился у аппаратов.
Катер мчался вперед — навстречу вражеским кораблям.
— Товарищ командир!
Из радиорубки глядело широкоскулое добродушное лицо с узким разрезом глаз. Немного клонилась на одно ухо примятая бескозырка.
Катер мчался вперед.
— Товарищ старший лейтенант!
Ветер уносил слова, но на этот раз радист коснулся руки Медведева.
— Вам что, Кульбин?
— Товарищ старший лейтенант! — Теперь Кульбин стоял рядом с Медведевым. — Принята шифровка командира соединения. Вот! — Радист протягивал вьющийся по ветру листок.
Медведев взял кодированную радиограмму.
Прочел, прислонив к козырьку ветроотвода.
Не поверил собственным глазам. Снова прочел, всматриваясь изо всех сил. Дал сигнал — застопорить моторы.
— Кульбин, друг, у меня что-то в глазах мутится… Прочти…
— «Катерам поисковой группы, — медленно читал Кульбин, — запрещаю торпедировать транспорт, идущий в нордовом направлении в охранении двух катеров…» И подпись капитана первого ранга!
Кульбин поднял на Медведева удивленные глаза.
И он поразился, увидев лицо старшего лейтенанта. Странное выражение было на этом обветренном, затемненном козырьком фуражки лице. Не выражение разочарования, нет!
Такое выражение — будто человек удержался на самом краю пропасти, избежал огромной опасности, еще не вполне веря в свое спасение.
— Отставить торпедную атаку!
Хмуро, разочарованно смотрели матросы. Силуэт вражеского корабля вырисовывался яснее. Уже было видно: вокруг него движутся — чуть заметные пока — два катера охранения.
Фролов отвел бинокль от разгоряченного волнением и ветром лица, досадливо махнул рукой:
— Товарищ командир! Мателот сигналит: «Согласно принятому приказу отказываюсь от атаки, ухожу под берег».
Медведев кивнул. Конечно, правильнее всего, если уж не ввязываться в бой, затаиться под берегом, слиться с его глубокой тенью. Без бурунного следа враг не обнаружит катеров на фоне береговых скал.
Не говоря ни слова, он уводил катер ближе к берегу. Боцман Шершов наклонился к командиру.
— Что ж, товарищ старший лейтенант, так и отпустим фашиста, тетка его за ногу?
— Приказ слышали, боцман? Воевать нам еще не одни день. Начальству виднее.
— Да ведь обидно, товарищ командир. И охранение небольшое. Всадили бы торпеды наверняка.
— Приказы командования не обсуждаются, боцман!
Катер покачивался в береговой тени.
Все громче наплывал гул винтов вражеского каравана, смешиваясь с ревом прибоя.
Высокобортный закопченный транспорт мерно вздымался на волнах. Медлительный жирный дым летел из трубы, скоплялся в круглые облака, плыл, редея, за горизонт. Два сторожевых катера ходили зигзагами вокруг…
Караван надвигался все ближе.
В линзах бинокля проплывали выгнутые борта. Крошечные фигурки матросов двигались по трапам вверх и вниз. И на темных палубах, среди нагромождения грузов, будто сгрудилась густая толпа…
Медведев перегнулся вперед, до боли прижал к глазам окуляры бинокля. Но рваное облако дыма затянуло видимость: ветер прибил дым к самой ватерлинии транспорта.
Быстрый корабль охранения, трепеща свастикой флага, проходил между транспортом и советскими катерами. Транспорт уже изменял курс, поворачивался кормой, палуба скрылась с глаз.
Конвой уходил дальше, в нордовом направлении.
Будто проснувшись, Медведев опустил бинокль.
Приподнял фуражку, не чувствуя острого ветра, стер со лба внезапно проступивший пот.
Гул винтов отдалялся. Медведев ощутил весь холод, всю промозглую сырость бушующего вокруг океана. Надвинув фуражку на глаза, дал сигнал в моторный отсек. Налег на штурвал, ведя катер домой из неудавшегося похода.

 

Но вялость мгновенно прошла, когда ширококрылый самолет заревел над водой, стремительно надвигаясь на катер. Он подкрался из-за береговой гряды, лег на боевой курс, стрелял из всех орудий и пулеметов.
— По самолету — огонь! — прогремел Медведев, вращая колесо штурвала.
Мало что сохранилось в его памяти от этого мгновения. Лишь прозрачные смерчи пропеллеров над самой водой, темные веретенца бомб под широким размахом крыльев.
Катер повернулся в волнах, как живой. Над ним прокатились водяные потоки. Медведев почувствовал струю твердой, как железо, воды, бьющей прямо в глаза, горькую соль на сразу пересохших губах.
«Фокке-вульф» стрелял непрерывно, снаряды и пули били по волнам, надвигаясь кипящей завесой. Все звуки потонули в сплошном грохоте. Содрогался вместе с грохочущим пулеметом Фролов, вцепившись в вибрирующие ручки. Рядом стрелял боцман Шершов. Трассы с катера и самолета скрестились.
Несколько черных рваных звезд возникли вдруг на мокрой обшивке рубки. Торпедист беззвучно пошатнулся, рухнул между цилиндрами торпед. Кровавая струя текла на доски палубы, и в следующий миг ее смыла набежавшая волна. А потом вбок отвернули огромные крылья, два дымовых столба выросли в воде, катер подскочил, словно поднятый из воды невидимой великанской рукой.
— Ура! — услышал Медведев слабый крик Фролова.
Вода бушевала вокруг разбухших сапог, толкала под ноги. И только мельком увидел Медведев овальное серо-желтое крыло, косо врезавшееся в волны, почти мгновенно исчезнувшее под водой.
Фролов, в голландке, липнущей к худощавым стройным плечам (когда успел он сбросить тулуп?), торжествующе поднимал большой палец. Радостно улыбался Медведев, выравнивая курс катера. Но Фролов докладывал уже про другое. Он увидел пробоину в деревянном борту, рвущуюся в нее пенную воду, бесцветные языки пламени, бегущие по палубе невдалеке от торпед.
— Товарищ командир, пробоина в правом борту! — торопливо докладывал боцман.
— Товарищ командир, в моторный отсек поступает вода! — высунулся из люка покрытый мокрой копотью старшина мотористов.
Медведев передал штурвал боцману. Скользнул в люк машинного отделения. Сердце его упало.
Здесь в тусклом свете забранных металлическими сетками ламп белели извивы пышущих жаром авиационных моторов. Остро пахло бензином. Семушкин сидел прислонившись спиной к асбестовой стенке мотора, уронив стриженую голову на высоко поднятые колени. Бескозырка лежала на палубе рядом, вокруг нее плескалась вода.
— Семушкин! — позвал Медведев.
— Убит, товарищ командир, — глухо доложил старшина. — Осколком в грудь, наповал…
Вместе с другим мотористом старшина уже разворачивал пластырь.
— Пробит борт возле правого мотора, — докладывал старшина. — Снаряд разорвался в моторном отсеке. Если заведем пластырь, сможем идти на одном моторе.
— Делайте, — тяжело сказал Медведев, не сводя глаз с Семушкина. «Может быть, еще жив?» Тронул его за плечо. Голова качнулась, на ткани голландки темнело кровяное пятно. Сердце Семушкина не билось.
Медведев выбежал наружу. Матросы заливали огонь, брезентовыми ведрами черпали забортную воду.
— Радист! — крикнул в рубку Медведев.
Кульбин высунулся из рубки. Смотрел невозмутимо, будто ничего особенного не происходило вокруг.
— Передайте сто одиннадцатому: «Катер получил бортовую пробоину, поврежден один мотор, есть попадания зажигательных снарядов… — Медведев быстро прошел по палубе, встал на колени возле лежащего ничком Ильина. — Убито два краснофлотца». То же самое передадите капитану первого ранга… Идите!
— Есть, товарищ командир. — Кульбин скрылся в рубке.
Палуба была горячей и сухой, струйки дыма выбивались из полуоткрытого люка.
Медведев заглянул в люк. Отшатнулся. Набрав воздуху в легкие, почти скатился по крутому трапу.
Узкий коридорчик был в буром дыму, под ногами плескалась вода. Отсветы пламени плясали на металлической стенке.
— Зажигательный снаряд! Точно…
Дым схватил за горло. Но Медведев рванулся сквозь дым, распахнул и захлопнул за собой дверь в крошечную каюту, где провел столько часов отдыха, где каждая вещь дорога, запомнилась навсегда.
В каюте горел свет. Висел над койкой запасной полушубок, покачивалась шапка-ушанка, которую из-за морского щегольства старший лейтенант не носил никогда. На полке, над столом, несколько любимых книг. И здесь же, в синей сафьяновой рамке, большая фотокарточка под стеклом: тонкая женщина с прямым серьезным взглядом из-под пушистых бровей, мальчик лет шести обнимает ее за шею…
Дым просачивался в каюту. Сперва корабельные документы… Рванул ящик стола. Собрав аккуратно, сунул пачку за пазуху, под мех реглана, вместе с журналом боевых действий.
Теперь фотография…
Она не поддавалась, была надежно прикреплена к переборке. Ногти скользнули по рамке и стеклу. Дым ел и слепил глаза. «Еще, пожалуй, не выйду наверх…»
Он рванул рамку, острая боль пронизала ногти. Сунул фото за пазуху, не дыша промчался коридором, взлетел по трапу.
И особенно навсегда запомнилась открывшаяся здесь картина: узкая деревянная палуба, темная от воды и дыма, серый брезент пластыря, неровной заплатой вздувшегося у борта, мертвый Ильин лежит лицом вниз между двумя золотящимися смазкой торпедами.
Медведев сам схватил огнетушитель, направил в люк шипучую струю. Ему помогал Фролов, непривычно серьезный, с широко открытыми глазами.
И снова за спиной спокойный, неторопливый голос Кульбина:
— Товарищ командир, капитан первого ранга поздравляет со сбитым «фокке-вульфом». Спрашивает, не нуждаемся ли в помощи. Сто одиннадцатый сигналит: «Может быть, взять на буксир? Буду нести ваше охранение».
— Передайте: «В помощи не нуждаюсь, дойду собственным ходом», — бросил Медведев через плечо.
Он сменил Шершова у штурвала. Фуражка боцмана сдвинулась на затылок, струйка крови запеклась на смуглой, будто отлитой из бронзы щеке.
А потом: длинный дощатый причал у плавучей базы, офицеры и краснофлотцы, толпящиеся у трапа… Минута торжественного молчания, когда с палубы на сушу переносили двух погибших моряков…
И, только закончив швартовку, вымывшись под душем и переодевшись в каюте плавучей базы, перед тем как идти к командиру соединения на доклад, Медведев присел на койку, постарался привести в порядок свои мысли, понять то удивительное, что произошло во время похода.
Почему дана была шифровка, запрещавшая торпедировать вражеский транспорт? Разве не совпало это с его собственными опасениями, мучившими уже не первый день?
Вот тогда-то, после раздумий и колебаний, и написал он свой недавний рапорт, удививший всех, огорчивший его прямое начальство, а его самого ввергший в мир новых, необычайных переживаний.
Назад: Глава первая. Пламя над Муста-Тунтури
Дальше: Глава третья. Город в горах