Вася, топая мокрыми ботинками, вбежал в коридор.

– Ох и ливень! Я весь промок до нитки. У вас все дома?

– Старшие дома, а Динки нет, – спокойно ответил Леня.

– Как нет? На дворе черт знает что делается! Надо бежать за ней, а то простудится!

– Не простудится! – засмеялся Леня. – Она сейчас на седьмом небе! Небось сняла свои башмаки и вот шлепает по лужам! И даже не чихнет ни разу!

Как бы в подтверждение его слов на лестницу вбежала Динка... Волосы ее расплелись и висели мокрыми прядями на груди и на спине, с платья текли ручьи; она держала в руках туфли и, шлепая босиком, оставляла на полу целые лужи.

– Я русалка! Я русалка! – дурачилась она. – Лень! Дай мне из кухни большую деревянную ложку, я пущу ее по ручью. Принеси скорей, а то Маруся будет ругаться.

Леня побежал за ложкой, но Вася остановил его:

– Ты с ума сошел! Уложи ее в кровать, она же вся мокрая, простудится!

Но Динка все-таки схватила ложку и убежала.

– Ничего мне не сделается! Сами смотрите не простудитесь! – крикнула она, исчезая за дверью.

И ей действительно ничего не сделалось, зато промокший насквозь Вася серьезно заболел.

На другой день он не пришел на урок, а после обеда явился молодой рабочий, близкий друг Васи, который жил с ним в одной комнате.

– Я Иван, – просто сказал он, – товарищ Василия. Он просил передать на завтра уроки и сказать, что малость приболел, жар у него, всю ночь горел... – Иван застенчиво улыбнулся: – Хозяйка ругается – боится, ну как помрет. Человек он безродный, кому хоронить...

Вечером Леня с Мариной перевезли Васю к себе. Мышка уступила свою комнату. У Васи оказалось воспаление легких. Он лежал в спокойной беленькой комнатке, около него по очереди сменялись все «арсенята», и Васе казалось, что никогда еще в его жизни не было таких теплых счастливых дней.

Васина болезнь ввела в дом Арсеньевых нового знакомого. Иван приходил запросто навестить товарища; держался он непринужденно, и только иногда в разговоре смущенная улыбка выдавала его застенчивость.

Мышка и Динка встречали Ивана радостными возгласами:

– Здравствуйте, здравствуйте! Васе сегодня лучше!

Как-то пригласив Ивана пить чай, Марина узнала от него, что после смерти отца Иван остался с матерью и старшим братом Николаем. Жили они тогда в Петербурге. Николай, как и отец, работал на Путиловском заводе. Похоронив отца, мать уехала с Иваном к своей родне в Киев; Николай не захотел бросить свой завод и остался в Петербурге. В Киеве Иван встретился с Васей.

– Он у нас угол снимал, грамоте меня учил, а потом, как мать умерла, мы с ним поселились вдвоем у хозяйки, там и живем. Летом думаю съездить к брату, может, на Путиловский завод устроюсь. Брат зовет, – степенно, не спеша рассказывал Иван.

Марина жадно расспрашивала про настроение рабочих, вспоминала девятьсот пятый год, свою воскресную школу, спрашивала про рабочие кружки... Много ли собирается народу?

– Да, собирается народ охотно, только ведь сами знаете, слежка за нашим братом... Но все же умудряемся. Вон Василий иногда брошюрку какую почитает... А то один раз Николай на отпуск приехал, много чего интересного порассказал.

Подружились. Марина обещала обязательно побывать в кружке... После разговора с Иваном она ожила и вскоре писала брату письмо:

«Наконец-то я опять вхожу в русло; все время чувствовала себя оторванной от главного дела, но сейчас уже готовлюсь к докладу, подробнее при встрече... Скоро ли ты вырвешься к нам? Динка уже отпущена на каникулы; Алина и Мышка готовятся к экзаменам... Хотя бы все эти волнения были уже позади...»

Обрадовав Марину своим появлением в их семье, Иван был и невольной причиной небольшой размолвки между Мариной и Васей.

Однажды Марина сказала:

– Вася! Почему вы никогда не говорили, что у вас есть такой друг? Сколько времени мы уже знакомы, и вы ни разу не привели к нам Ивана.

Вася не умел кривить душой. Облокотясь на подушку, он сморщил давно не бритое, колючее, как у ежа, лицо и, нахмурившись, сказал:

– Если хотите правду, то вначале ваша семья не производила на меня солидного впечатления.

– Несолидное впечатление? – удивленно переспросила Марина. – Что это значит?

– Ну, как бы вам объяснить? Какая-то интеллигентская расхлябанность, эдакая барская благотворительность по отношению к Леониду...

Марина вспыхнула:

– Барская благотворительность?

– Погодите, погодите! Это же было вначале. Сейчас я уже во всем разобрался... И я сам завидую Леониду. Но вы спрашиваете, и я отвечаю. Для меня идеал – это простая, честная рабочая семья. Я и детей своих воспитывал бы гораздо проще. А ваши девчонки ревучие, нервные...

– Ревучие, нервные... – с горечью повторила Марина. – Что ж делать, Вася... У них было тяжелое детство.

Марина повернулась и хотела уйти, но Вася не дал ей уйти.

– Марина Леонидовна! Простите меня, окаянного... Я ж вас всех люблю! Примите меня в вашу семью хоть каким-нибудь сводным братом; я теперь без вашей семьи еще больше сирота, чем был...

– Мы вас уже приняли, Вася, но еще не раз мы поспорим и поругаемся с вами... Надо глубже смотреть на вещи, – грустно сказала Марина.

– Все! Все! – кричал Вася. – Я сам себе не прощу, что так думал!..

– Вот что значит поверхностно судить о людях, – каялся потом Вася, рассказывая Лене об этом разговоре. – И как я мог так думать? Ведь Марина Леонидовна отдала революции все, что имела: и лучшие молодые годы, и любимого мужа, и себя, и своих детей... А я еще смел упрекать ее, что они нервные... – мучился Вася.