Глава 33
Совещание на террасе
– А то что за хлопцы? – спросил Ефим, завидев еще издали на терраске чужих людей.
– Да это Динкины знакомые. Ничего, хорошие мальчишки, босяки из города! – поспешил объяснить Леня.
– Хорошие босяки, значит… Это как же понимать, га? – усмехнулся Ефим, приглаживая курчавую голову.
– Одним словом, не языкатые, зря болтать не будут… Да у нас и секрета особого нет! – засмеялся Леня.
– Секрет обнокновенный: обида бедноте. Ну, пусть послухают, вреда не будет от этого, – согласился Ефим.
Рядом с Ефимом шел солдат Ничипор. Опираясь на костыли и мягко вспрыгивая на ходу, он шел, опустив вниз голову и как бы разглядывая культяпку правой ноги с подвязанной выше колена штаниной. Из-под теплой бараньей шапки на темное, словно продымленное порохом лицо сползали мелкие капли пота. На щеках и около носа чернели крупные, как дробь, ямки. Солдат был уже немолод, но, несмотря на то что он был калекой, во всей его фигуре чувствовалась военная выправка. Сбоку солдата шел Дмитро; в его безусом лице и в круглых карих глазах были важность и достоинство взрослого мужика, не привыкшего тратить свое время на пустую болтовню.
Войдя со всей этой компанией на террасу, Ефим просто сказал:
– Ну, кто незнаком, знакомьтесь, и перейдем к делу!
Солдату придвинули стул, остальные сели кто куда.
– Ну, значит, такое дело у нас вышло, – начал Ефим. – Прибегли ко мне ранком бабы. Голосят, ничего не поймешь.
– Ой, а что в экономии було!.. Собралися бабы около коровника, кричат, плачут, требуют пана. А Павлуха та Матюшкины нияк их до пана не допускают! – быстро-быстро затараторила Федорка, но Дмитро поднял на нее суровый взгляд.
– А ну помолчи, когда старшие говорят!
И Федорка, притиснувшись спиной к перилам, моментально закрыла рот.
– Ну, я это дело давно знал, только не хотел зря народ мутить, – начал опять Ефим. – А дела такие, что задумал наш пан продавать своих коров. Ну, известно людям, что коровы у пана породистые, молока дают много, купить, значит, всем охота. И цену пан положил подходящую, без запроса… А кто купит? У бедноты какие гроши? Ну, значит, собрались кулаки, давай записываться. Кому две коровы, кому три, за наличный расчет. А бедняцкому населению обидно это. Побегли наши бабы до Павлухи. Дай, говорят, на выплат хучь солдаткам, вдовам с сиротами, у них мужья на войне побиты. Мы, говорят, все равно на пана работаем, так ты нам не плати, а засчитай эти гроши за коров. Ну, Павлуха, известно, давай насмешки над ними строить. Кулачье тоже стоит смеется. Вы, говорят, раньше клад выройте, а тогда и приходите! Ну, бабы в слезы – и к пану, а пан и разговаривать не хочет, обеими руками отмахивается. У меня, говорит, по всем хозяйским делам приказчик Павло, идите к нему, а я этим делом сам не займаюсь.
Ну вот, значится. Прибегли бабы ко мне. Иди да иди, Ефим, к пану ото всего обчества. А мне как к пану идти? – Ефим развел руками и покачал головой. – Меня пан и на порог не пустит, уж не говоря о Павлухе.
– Почему же? – удивилась Мышка. – Неужели из-за Маринки?
– А как же! – усмехнулся Ефим. Голова его с прилипшими ко лбу завитками тяжело оперлась на руку, голубые глаза из-под кустистых бровей обвели всех грустным взглядом. – Из-за Маринки не пустит. Давнее это дело, а как стал мне врагом Павло, так и посейчас лютый враг. Ну и пан, конечно, брехуном считает. Ведь когда утопилась Маринка, пошел я к пану и все, как на духу, ему рассказал. Так и так было, пан, сам я слышал, как Павлуха над Маринкой издевался, из дома ее гнал на погибель… – Ефим махнул рукой: – Ну, не поверил мне пан. Павлуха в тот час над гробом поклялся, что ни словечком не винен, а я брехуном остался. Все люди на селе правду знают, а пан ослеп и оглох, у него Павлуха как был прежде, так и сейчас правая рука.
Ефим замолчал. Все тоже молчали. Динка в упор рассматривала солдата. Расстроенная Мышка отозвала ее в комнату.
– Ну что ты уставилась на этого человека? Что у тебя за привычка! Это же, наконец, прямо невежливо. Он крутит головой туда-сюда. Что тебе от него нужно? – напала на сестру Мышка.
– Да ничего не нужно. Просто так, я думала о его жизни и вообще. Я его еще не видела, только Федорка мне рассказывала… – шепотом оправдывалась Динка.
– Смотри, Динка! Это уже не в первый раз, ты все-таки следи за собой. Я просто не знала, как тебя вызвать!
– Ну ладно! Ничего ему не сделалось от того, что я лишнюю минуту на него смотрела. Пойдем, там дело, а ты с глупостями пристала!
На террасе решался вопрос: кому идти к пану? Кто лучше может уговорить его дать на выплату коров, хотя бы вдовам-солдаткам, у которых много детей.
– Когда б Марина Леонидовна дома была, так она лучше всех поговорила бы… Ну, ее нет. А Леня пана и в глаза не видел. Ни он пана, ни пан его… – задумчиво рассуждал Ефим.
– Нет, почему? И он меня видел, и я его. Так, в лесу… Встречались, конечно, он на линейке, я на бричке. Но познакомиться не пришлось. Да это, я думаю, и неважно. Давайте пойду, если хотите! – сказал Леня.
Солдат, задумавшись, щипал бородку. Жук обводил всех черными горячими глазами. Пузырь, сидя на крыльце, играл топором, пристраивая на мизинце острое лезвие и балансируя в воздухе. Федорка что-то нашептывала Динке, нетерпеливо дергая ее за рукав. Дмитро неодобрительно оглядывался на свою подругу.
– Пойти все равно кому-то надо. Давайте я пойду, – просто сказала Мышка.
– Э, нет! То дела не будет! – выскочила вдруг Федорка. – Нехай Динка пойдет! Вот чтоб я так жила на свете, как никто лучше Динки не уговорит пана! Хочете верьте, хочете не верьте, а пан как увидит ее, такой веселый делается, и шуткует с ней, и смеется. Нехай Динка идет. Я знаю, что кажу!
– Ну, нет… – запротестовала было Мышка.
– Нам панских шуток не надо! И развлекать его никто не собирается, – резко возразил Леня, обернувшись к Федорке и хмуря брови.
Но Ефим поднял руку.
– А ну стой, стой, Леня. Это все дела не касается, нам дело до панских коров, а не до самого пана, и я так думаю, что Динка настырней Мышки. Ей что пан, что генерал – это для нее без вниманья, она хоть кому всю правду в глаза выложит, а схочет, так и за сердце возьмет, – заулыбался вдруг Ефим и, подмигнув Динке, спросил: – Ну, як, дитына моя, пидэшь чи ни?
– Пойду, – решительно сказала Динка. – Давайте список, сколько коров и кому.
– Ого! Бачылы, як? – расхохотался Ефим. На террасе все зашумели, послышались шутки.
– Вот это по-моему! – сказал вдруг солдат. – Молодец, барышня! Сразу к делу приступила!
– Она такая… Горчица! – усмехнулся Жук.
Пузырь, склонив набок голову, как молодой бычок, уперся ногами в землю и неожиданно предложил:
– А меня с ней пошлите. Я чуть что – весь коровник порушу и с паном вместе! А то кулака какого стукну! Вот, глядите, как я могу!
Пузырь вдруг сграбастал обеими руками стул, на котором сидел Ефим, и вместе со своей ношей закружился перед крыльцом.
– Стой! Стой! – закричал Ефим.
На террасе все заахали, бросились на помощь.
– Стой, дурак! – грозно прикрикнул Жук, хватая товарища за рыжий чуб.
– Звиняюсь! – как ни в чем не бывало фыркнул Пузырь и, поставив на дорожку стул, наклонился к Ефиму: – Что, дядько, проихалысь на даровщинку?
– Чтоб тебя чертяка взял! Я ж думал, ты мне все кишки вытрясешь, – смеялся Ефим.
– Ой, не могу! – хохоча до слез, кричала Федорка. – Тебя ж за гроши показывать можно!
– Ужас какой! – искренне повторяла Мышка.
Динка, пораженная необычным зрелищем, мгновенно определила про себя будущую роль одноглазого силача в предстоящих боях с кулаками. И тут в первый раз она вдруг совершенно ясно увидела выезжающий из леса отряд, во главе которого были она, Жук, Рваное Ухо, Пузырь. И только не было Лени…
– Лень! Лень! – закричала Динка и, опомнившись, осеклась.
– Что случилось? Что с тобой? – тревожно спрашивал Леня, заглядывая ей в лицо.
– Она испугалась… – предположила Мышка.
Все, не исключая Пузыря, смотрели на Динку вопросительно и тревожно. Но сверкнувшее, как молния, видение боевого отряда уже сделало свое дело: Динка гордо выпрямилась.
– Давайте список! Я иду к пану!
