Глава 31
Самое лучшее утро в жизни…

Только у самых счастливых людей бывает такое утро, когда человек просыпается с ощущением глубокой, необъяснимой радости. Ему кажется, что радость эта, как ночная роса, миллиардами блесток рассыпана на траве, на цветах, на лугу и на всей, на всей земле, где только ступит его нога! Сегодня такое утро наступает для Динки!

Она вскакивает, широко раскрывает дверь и, застегивая на ходу платье, вырывается на волю. А у крыльца ждет ее пробуждения Леня.

Может быть, он вовсе не ложился спать в эту ночь? Динка не задумывается над этим.

– Бежим! Бежим на луг! – говорит она, хватая его за руку и увлекая за собой.

Путаясь в густой траве, запыхавшиеся и счастливые, они мчатся не разбирая тропинок, ветер свистит в их ушах, намокшее от росы платье липнет к коленкам, с шумом вылетают из-под ног вспугнутые птицы.

– Мы сейчас умоемся в роднике! – кричит на бегу Динка.

«Умоемся… Умоемся…» – свистит в ушах ветер. Леня отвечает счастливым смехом. Он готов бежать за своей подружкой на край света! Они бросаются на траву около заросшей цветами кринички. В чистой, светлой воде щека к щеке отражаются их счастливые лица… Бьющий на дне ключ шевелит гладкую поверхность, и тесно прижатые друг к дружке головы смешно вытягиваются, меняют формы… Динка пригоршнями взбивает воду, обдавая себя и своего друга фонтаном брызг. С громким смехом умываются и брызгаются ранние гости на лугу. Студеные капли дрожат на их ресницах, блестят влажные, чисто промытые глаза, жарко разгораются щеки. Пепельные волосы Лени намокли, и Динка вдруг, как во сне, видит в нем того волжского мальчика Леньку, который спасал ее в волнах проплывающего мимо парохода.

– О, Лень… – очарованно шепчет Динка. – Ты все тот же… Ты все тот же, каким был на Волге…

– И ты все та же, Макака… У тебя все такие же синие глаза… В первый раз я увидел их на Утесе… – Они крепко обнимают друг друга.

– Пусть будет все, как было… И все, как есть… – улыбаясь, говорит Динка.

– И все, как будет… – взволнованно добавляет Леня.

– Нам никогда не будет лучше, чем сейчас! – усаживаясь на мокрую кочку, задумчиво говорит Динка.

– А ты забыла, что мы еще будем жить после революции? Мы будем жить, Макака, как боги! – горячо обещает Леня.

– О! – хохочет Динка. – Я не знаю, как живут боги, я не завидую их жизни! Я хочу жить с тобой и со всеми людьми! Я хочу, чтобы все были счастливы!

– Люди будут счастливы, – серьезно подтверждает Леня. – Конечно, не так, как мы с тобой! Я думаю, что так никто еще не был счастлив и никогда не будет!

– Конечно, Лень… Мы будем всегда вместе… Вместе жить и вместе делать что-нибудь хорошее. У нас будет маленький-маленький домик…

Динка мечтательно смотрит на луг, там между зелеными кочками важно расхаживают черногусы; утренний ветерок качает разноцветные головки цветов.

– И у нас будет столько детей, сколько цветов на лугу, – растроганно говорит Динка.

– Сколько цветов на лугу? – улыбаясь, переспрашивает Леня. – Но это слишком много, Макака!

– Нет, это не много, это совсем не много! Ведь это будут не только наши дети, Лень! Это просто всякие дети! И они так перемешаются, что мы даже не отличим, где свои, где чужие. А как им будет хорошо, Лень! Мы отдадим им весь этот луг, и никто не посмеет сказать, что здесь нельзя бегать и топтать траву, никто не будет читать им длинные нотации, потому что с нашими детьми никогда не будет ни одного взрослого.

– Ни одного взрослого? – удивляется Леня.

– Ни одного, ни одного! – решительно заявляет Динка. – Взрослые часто не понимают детей. Нет-нет, я никогда не допущу к ним взрослых людей! Мои дети будут сами устраивать свою жизнь! Они сами будут драться и мириться! Дети скоро забывают обиды, а когда вмешиваются взрослые, то даже случайная драка переходит в большую ссору… Взрослые любят во всем копаться и учат детей злопамятности. Взрослые – это говорильня, а ребенок – человек действия! Он такой родился, таким и должен остаться!..

– Но ведь родители – это те же взрослые… – недоумевает Леня.

– Родители?

Лицо у Динки делается настороженным, черточки бровей взлетают вверх.

Родители… Этот трудный вопрос застает ее врасплох. Родители бывают разные: бывают хорошие, бывают плохие. Что делать с плохими?

– Ну, родители тоже не очень-то разгуляются после революции! – на всякий случай заключает она.

Но на лице ее появляется озабоченное выражение, и Лене хочется вернуть ей радость мечты.

– Ну, с родителями, конечно, разберутся, – успокоительно говорит он. – А вот ты что представь себе! Ведь все дети пойдут учиться…

– Конечно, и взрослые, и дети… – мгновенно оживляется Динка. – И может быть, Лень, в одно какое-то утро мы вдруг увидим, как все дети идут по улице… с книжками! Много-много детей. Это правда или сказка, Лень?

– Это правда, Макака! – подтверждает Леня.

– И в деревне, и в городе, Лень? Все дети, во всей нашей стране? – взволнованно допрашивает Динка.

– Все-все дети… – кивает головой Леня.

– И на улицах не будет уже нищих, не будет разных голодных сирот? Это правда, Лень?

– Конечно, правда, Макака. Ведь ради чего же борются люди? Может, не сразу… Но если все будут работать, то откуда возьмутся нищие?

– Я буду работать, Лень, я буду так работать, что с меня пух будет лететь! – клянется Динка. – И драться я тоже буду! Рядом с тобой буду драться! Ведь за революцию еще надо драться!

– Ну что ж! Будем драться! – задорно говорит Леня, распрямляя плечи. – В городе – с капиталистами, в деревне – с помещиками и всякими Матюшкиными…

– О, Лень! Вот когда от Матюшкиных одно мокрое место останется, одни тараканьи усы, – с дрожью в голосе говорит Динка и смеется счастливым, беспричинным смехом от переполняющей ее радости. И Леня тоже смеется…

Но утро, лучшее в жизни утро, уже кончается, и от дома слышится голос Мышки:

– Ау, Лень! Ау, Динка!..

– Пойдем, – говорит Динка и с сожалением оглядывается на луг. Ей кажется, она только что видела в густой траве белые шапочки детей, а сейчас это уже только ромашки…