По своим умственным и нравственным качествам, культуре и политическому кругозору Александр Николаевич Яковлев, несомненно, мог занимать место, притом видное место, среди «кремлевских вождей», о которых писалось выше. Некоторых из них он по всем этим параметрам превосходил, и намного.

Среди многих его хороших качеств весьма ценным и редким было высокоразвитое чувство долга, моральной ответственности. Когда началась война (он к тому времени, как я полагаю, был комсомольским или даже партийным работником областного масштаба), Яковлев не стал искать спокойного пристанища по тылам или чего-то побезопасней в армии, а пошел в морскую пехоту. Там вскоре был тяжело ранен и по этой причине демобилизован как инвалид войны.

Спустя некоторое время Яковлев оказался на работе в отделе пропаганды ЦК КПСС, и там ему не изменило чувство справедливости. Мой друг, работавший в эти годы на радио, которое он курировал среди других дел, рассказывал мне, сколько он интриг сорвал, склок затушил, невинных людей спас от козней, затеваемых интриганами и склочниками.

Во всех делах Яковлев показал себя там с самой хорошей стороны и, видимо, поэтому, когда начались первые культурные обмены с США, был в числе трех молодых людей отправлен на год на стажировку в Колумбийский университет. Это, между прочим, использовал позднее интриган и мастер «подковерных» игр В.А. Крючков в доносах на имя Андропова, уверяя, что тогда Яковлев и был «завербован» ЦРУ в качестве «агента влияния». Доносу, разумеется, не дали хода, но и доносчика не наказали, а со временем даже повысили…

Возвратившись в Москву, Яковлев продолжал работать в отделе пропаганды и вскоре стал его фактическим руководителем. Хотя в эти годы в идеологии у нас творили нечистые дела, под удар попадали честные люди, он в меру возможного противостоял этой волне, сохранял чистую совесть.

Совесть и заставила его дать в «Литературной газете» отповедь поднимавшейся волне национализма и шовинизма. Эта статья послужила поводом для антияковлевской кампании, поднятой высокопоставленными сталинистами, требовавшими снятия его с работы и изгнания из ЦК.

Я оказался свидетелем такой сцены: в присутствии довольно большой группы сотрудников Брежнев подошел к Яковлеву, пожурил его за статью, потом обнял, облобызал и сказал: «Оставим это в прошлом, продолжай работать».

Присутствовавшие думали: «Слава богу, конфликт окончен», однако, к нашему удивлению, на следующий день вышел приказ – освободить Яковлева от работы в ЦК и назначить послом в Канаду.

Он проработал в Канаде более десяти лет и провел это время с толком: я часто бывал в Канаде в командировках и замечал, как вырос там этот человек – не только умственно, но и нравственно. Все это пригодилось, когда, став одним из ближайших сподвижников Горбачева, Яковлев снискал себе славу одного из архитекторов перестройки.

Яковлев вполне заслужил этот «титул» – думаю, он был наиболее близким к Горбачеву человеком, и многое в политике этих шести лет рождалось, как мне кажется, из интеллектуального взаимодействия этих двух политических деятелей, ну и, конечно же, еще десятка близких к ним людей…

Надо также иметь в виду, что при всей близости к Горбачеву Яковлев не утрачивал интеллектуальной и политической самостоятельности, что, естественно, вело к различиям политических, культурных и чисто личностных, человеческих оценок. Но не в главном, не в том, что касалось стратегии, да в основном и тактики перестройки. Горбачев и его политика собрали и сплотили группу незаурядных по своим умственным и нравственным качествам людей.

Это была – и по своим умственным данным, и по нравственности, и по способностям – группа самых сильных руководителей за всю историю не только XX века, но и за всю историю нашей страны!

А когда времена изменились, Яковлев занял скромное, но благородное место председателя общества «Мемориал», занятого реабилитацией невинно осужденных, восстановлением их добрых имен и безупречных репутаций.

Яковлев, что тоже редкость, практически всю жизнь, проработав в аппарате, не позволил аппаратным нравам подвергнуть порче свой нрав и свой характер. В памяти товарищей он навсегда останется образцом чести, ума и справедливости.

Мне приходилось слышать в адрес Яковлева упреки: вот, мол, долгое время был ортодоксом, одним из главных пропагандистов коммунизма, а потом стал активнейшим критиком советских и коммунистических нравов и порядков.

Я не могу считать такие упреки справедливыми. У Яковлева, как и у всего народа, глаза на правду о советской эпохе, Сталине и коммунизме открывались постепенно. Сначала ХХ съезд и речь Хрущева о культе личности. Потом все больше людей, знавших и рассказывавших правду, и все больше документов из ранее секретных архивов, которые становились доступными все более широкому кругу людей, о жертвах массовых репрессий, а уж особенно Яковлеву, занимавшемуся их реабилитацией.

Что же, он должен был закрывать глаза на то, что видел и узнавал? Он был честным человеком и говорил правду о картине прошлого и настоящего, постепенно все яснее раскрывавшейся перед его глазами.

Можно только сожалеть, что внезапная смерть Яковлева не позволила довести до конца начатое им благородное и для тысяч и тысяч людей жизненно важное дело.