На бывшей лагерной стоянке паслась лошадь. Около разрытой пустой ямы лежал доверху набитый рюкзак. Митя держал в руках листок бумаги, исписанный крупным детским почерком, – письмо Мазина и Русакова.

На берегу реки мягкая глина ещё хранила следы мальчишеских ног.

В памяти вставали весёлые, шумные голоса и смех ребят… Палатки, костёр… Вот здесь Валя Степанова расчёсывала свои длинные золотистые косы, а Мазин подкрадывался к ней и щёлкал ножницами.

Вот здесь, на этом пне… Митя подошёл к широкому пню, осторожно сел на край, оставляя рядом с собой место. Здесь когда-то, в первую тревожную ночь, сидел он с Трубачёвым. Глаза у Васька были тёмные, он ёжился от холода. Митя накрыл Васька своей курткой, и они вместе просидели так до утра… Что же случилось? Разве прошли с тех пор годы?..

Прошло только две недели, как фашисты арестовали кузнеца Костю, Митю и других людей из села. В сарае было темно и сыро. Люди были подавлены случившимся, никто не понимал, за что и почему он арестован, каждый думал о своих близких. Митя думал об осиротевших ребятах, тяжко казнил себя за то, что не мог раньше выбраться из села.

Вспоминал девочек. В темноте вставали перед ним их светлые детские лица, слышались зовущие голоса:

«Ми-тя!..»

Мите казалось, что горе, свалившееся на его плечи, сделало его глубоким стариком. Его собственное детство, школа, счастливые мальчишеские годы ушли далеко-далеко и безвозвратно. Он думал о Сергее Николаевиче, который взял с собой всех ребят и оставил с ним самых стойких и сильных.

«Не задерживайтесь!» – звучал в ушах голос учителя. Митя вскакивал, хватался за голову…

Из темноты сарая выступали заплаканные лица родителей, доверивших ему своих детей.

Митя видел и свою мать. В тихом материнском лице не было укора. В каждой знакомой морщинке таилась тревога и боль за сына:

«Ми-тя!..»

Через несколько дней на рассвете фашисты вывели арестованных из села. Рядом с Митей шёл кузнец Костя. Он был без шапки, ветер шевелил его лохматые волосы, из-под густых бровей глядели тёмные насторожённые глаза.

По бокам арестованных шагали два конвоира, держа в руках автоматы. С одной стороны шоссе начался лес. Костя толкнул Митю. Митя понял: толкнул идущего рядом с ним. Арестованные насторожились.

В глухом месте, где за густым орешником начинался овраг, Костя гикнул и бросился на конвоира. Тяжёлым ударом кулака он свалил его на землю…

Раздались беспорядочные выстрелы… Арестованные рассыпались по лесу. Всё произошло так мгновенно, что Митя потерял из виду всех. Колючки рвали на нём рубаху, царапали лицо, руки. Он задыхался от бега. Пули свистели за его спиной… И тут лицом к лицу он столкнулся с Генкой.

Генка торопливо сунул ему в руки поводья, отдал ему любимого коня.

Митя вспоминает свою первую одинокую ночь в лесу, на этой самой лагерной стоянке.

Всхрапывал Гнедко, косясь на Митю пугливым, недружелюбным глазом, тихонько ржал, призывая Генку; подняв высокие чуткие уши, недоверчиво слушал ласковые, благодарные слова…

Вокруг таинственно шептались деревья, словно скрывая чьи-то осторожные, крадущиеся шаги…

На рассвете Митя стал искать разбежавшихся по лесу товарищей. Он часто останавливался, слушал, окликал. Одинокий голос его терялся в лесу.

В полдень из чащи, ломая сучья, вышел Костя… С тех пор они стали товарищами. Разный народ встречался им в лесу. Костя был осторожен и не каждого подпускал к огоньку.

– Кто знает, что за люди! Может, за фашистов руку тянут.

Однажды они вдвоём наткнулись на раненого красноармейца. Он лежал, подняв вверх скуластое лицо с сухими, синими тубами. По жёлтой, обтянутой на щеках коже бегали муравьи. Рубаха на груди заржавела от крови. Красноармеец крепко принимал к себе винтовку.

Митя осторожно поднял его голову, приложил к губам флягу с водой. Вода полилась мимо, за воротник.

– Помер, – сказал Костя. – Жалко – молодой… – Он осторожно, словно стесняясь своего поступка, потянул к себе винтовку: – Отдай, товарищ! Тебе она уже не нужна. Мы теперь за твою молодую жизнь рассчитаемся…

Красноармеец вдруг заморгал глазами, со стоном рванул винтовку из рук Кости.

– Убью! – прохрипел он, дико глядя вокруг себя.

Кузнец отступил.

– Живой! – удивлённо сказал он.

Митя наклонился над раненым:

– Товарищ! Товарищ! Это свои!

Красноармеец пошевелил губами:

– Пить…

Он пил долго, большими глотками, глядя в лицо наклонившегося над ним Мити. Сознание медленно возвращалось к нему.

– Не бросайте, братцы!

Костя на руках перенёс его в овраг, где они с Митей вырыли себе землянку. Красноармейца звали Илья Кондаков.

На другой день он пришёл в себя и рассказал, что в одном из сильных боёв он был ранен; истекая кровью, отполз в пшеницу. Фашисты его не заметили. С тех пор он бродил по лесу, прятался в копне сена; однажды подошёл близко к селу, в надежде добраться до своих, примкнуть к какой-нибудь красноармейской части… В одном месте у реки увидел хлопчика… Но в селе стояли фашисты, пришлось снова уйти в лес. Илья обессилел, заголодал и свалился.

– Не отбил я врага, братцы, и вот помираю! – с сожалением сказал он, растягивая в улыбку бледные губы.

– Погоди, ещё отобьём! – усмехнулся Костя.

– До последнего дыхания буду их бить, с собой в могилу утащу! – сказал Илья.

Сдружились… По утрам варили крупеник с консервами. Илья постепенно поправлялся, набирал сил.

– Вот гляди, Митя! Зарыли вы продукты и ушли. А думал ты, когда зарывал, кто их есть будет? – вытирая рот, говорил Костя.

– Пропал бы я без вас! – вздыхал Илья. – Великое дело – товарищи! Не думал я живым быть, а вот ожил.

И ещё один человек прибился к их компании. Подошёл он вечером к огоньку. Костя, держа наготове винтовку, поднялся навстречу. Пришлый не испугался.

– Отведи, отведи! – спокойно сказал он, усаживаясь ближе к костру. – Меня уже сколько раз стреляли, да не застрелили.

– Кто такой будешь? – спросил Костя.

– Эх, ты! «Кто такой»? Человек! Ну, человек! Чего тебе ещё? – Он вытянул ногу, снял тяжёлые бутсы и стал развязывать серую грубую портянку. – Вишь, ногу стёр… Замучился хуже смерти! Полей-ка водички из чайника.

Илья подал ему чайник с водой, Митя невольно улыбнулся, глядя на озадаченного Костю.

– Ты мне турусы на колёсах не разводи! – сердито сказал кузнец. – Какое оружие при тебе есть – показывай!

– Оружие моё всё при мне: руки, ноги, голова. Кого надо – убью, кого надо – помилую!

Илья захохотал:

– Герой!

– А как же! – серьёзно сказал пришедший. – Завсегда герой! Ты меня – убивать, а я тебя не боюсь! Может, я тебя и сам убить должен, это ещё разобраться надо.

– Да ты что за человек, я тебя спрашиваю? – сердился Костя. – Сел к чужому огню и портянки распустил!

Пришедший поднял лицо.

Лицо было маленькое, с вздёрнутым носом. Глаза светлые, с лукавым и простодушным выражением. Глядя на Костю снизу вверх, он морщил лоб и высоко поднимал густые выцветшие брови.

– Вот ты говоришь – «сел к чужому огню». А огонь, мил человек, – это дело общее. Это для удобства – для пищи, для обогревания тела, огонь-то! Он не твой и не мой! Общий! – вразумительно сказал пришедший.

– Да фамилия твоя как… имя, что ли? – потеряв терпение, крикнул Костя.

– Фамилия моя – Пряник, а зовут меня Яков. И анкета моя немудрёная. Человек я простой. Пока война – буду воевать, а побью врага – стану на работу. Потому как по профессии я слесарь. При МТС находился.

– А как же ты врага побьёшь-то? Ведь вот он тебя в лес загнал… Слышь, дядя? – пристал Илья.

– А он не одного меня в лес загнал. Когда б одного, тогда б ещё, может, он меня и повоевал бы, а теперь я его повоюю! – пояснил Яков и, протянув Мите пустой чайник, попросил: – Сходи-ка ещё за водицей. Вконец ноги испортил – ходьба не получается.

Митя пошёл.

– Ишь ты, как расположился! – подмигнул Косте Илья.

– Добре! Сиди уж. Дальше посмотрим, что ты за птица есть, – усмехнулся кузнец.

– Это ясно. Слепому долго глядеть надо, а зрячему – одна минута.

– Это кто же слепой, а кто зрячий? – спросил задетый за живое Костя.

– Я – зрячий, а ты – слепой. Я на вас издали поглядел и увидел, кто вы такие есть. А ты меня два часа туда-сюда перевёртываешь, и всё у тебя одна изнанка получается!

– А потому как хитёр ты, дядя, не в меру!

– Где надо – хитёр, – согласился Яков, – а где не надо – свободно себя держу. Вот как пояс, к примеру: где потуже затяну, подберусь, а где распущу да спать ложусь. Это от обстоятельств зависимо.

– Чудной ты человек! – похлопал его по плечу Илья. – И фамилия твоя чудная!

Чудной человек, Яков Пряник, прижился. Был он хлопотун по хозяйской части. Работу находил себе сам. В землянке застелил пол душистым сеном, соорудил потайное окошко, затянул его кусками марли, замаскировал ветками вход, сложил из глины печь.

– Дождик – это для природы хорошо, а человеку кости промывать не требуется.

– Да ты что стараешься? Что мы тут, зимовать, что ли, будем? – удивлялся Илья.

– Хоть день прожить, так надо по-человечески. На то ты и есть человек, а не зверь лесной, – отвечал Яков.

Он перечинил всем одежду, разрезал свои бутсы и поставил заплатки на Костины сапоги.

– Похоже, золотой ты человек… – задумчиво говорил Костя.

– На золото человека не мерят. Это два понятия разные. Один человек и гроша медного не стоит, а на другого цены нет. Это по делам. Человек – существо душевное, живое.

Иногда Яков исчезал. У костра становилось скучно. Костя хмурился:

– Куда пошёл? Убьют где-нибудь, как собаку, и остатков не найдёшь!

Появлялся Яков внезапно и всегда с чем-нибудь: либо вытащит из-за пазухи свежий хлеб, либо вынет из серого мешка крынку с молоком и как ни в чём не бывало захлопочет по хозяйству.

– Где ж ты взял это? – приставал к нему Илья.

– Молока коровка дала, хлебца бабушка испекла, – улыбался Яков. – Понятно, где взял, – люди-то кругом есть!

Дни в лесу казались очень длинными. Выздоравливающий Илья чистил винтовку, задумывался, вздыхал.

Костя хмуро смотрел в огонь. Митя мучительно беспокоился за ребят и не знал, что предпринять. Раза два он пытался пробраться в село и оба раза чуть снова не попал в руки фашистов. Хата Степана Ильича стояла неподалёку от штаба, и пробраться туда незамеченным было невозможно.

У костра становилось всё печальнее.

Однажды Илья не выдержал.

– Долго так сидеть будем? – в упор спросил он Костю. – Я боец, мне спину греть нечего! – Он встряхнул начищенной до блеска винтовкой. – Мне до фронта пробираться надо!

– Тебе до фронта, а мне и здесь фронт. Враг по моей земле ходит, колхозное добро грабит. Мне некуда идти. Я за нашу землю и здесь постою, – отвечал Костя.

– До Красной Армии пробиваться надо! – упрямился Илья. – Кто нас тут держит? Встали да пошли! – Он смотрел на Митю: – Пошли, что ли?

Митя всей душой поддерживал Илью, но он не мог оставить ребят, не зная, что с ними и как они будут жить.

– Что мы друг друга держим? Разойдёмся коль кто куда! – настаивал Илья.

– Это как – кто куда? – вскидывал голову Яков. – Кто под пулю, кто на верёвку, а кто и в яму живьём? Вместе надо действовать! Война – дело общее. Собирать людей надо, а не распускать по лесу в одиночку!

Илья замолкал, но споры не прекращались.

Митя решил пробраться к Коноплянко – узнать у него, что делается вокруг, расспросить о ребятах. Товарищи одобрили его решение. Кузнец проводил до опушки.

Ночь выдалась тёмная. Митя перешёл шоссе, потом свернул к реке. Раза два ему повстречались немецкие солдаты. Он спрятался в кустах, переждал…

В селе Ярыжки лаяли собаки. Митя пробрался огородами к хате Коноплянко. Тихонько постучал в окно.

Встретились они как братья.

Разузнав подробно о ребятах, Митя обрисовал своих новых товарищей, положение в лесу:

– Сидим и не знаем, что делать. Споры начались. Коноплянко взял его за руки:

– От жизни вы оторвались, а ведь она ключом кипит. Все на местах. Вот почитай… А я о вас кого надо в известность поставлю.

Он протянул Мите напечатанный на машинке листок.

– Из Москвы… Сталин по радио выступал.

– Из Москвы?! – Митя бережно развернул листок. Партия вдохновляла людей на борьбу с врагом, вселяла уверенность в победе. Слово её разрешало все сомнения и вопросы Мити и его товарищей.

Митя вскочил, обнял Коноплянке:

– Дай мне, дай мне это! Я товарищам отнесу! Ведь это всё, что надо!

Коноплянко отдал ему листок, проводил до реки. По дороге Митя ещё раз расспросил его о Ваське и ребятах.

– Хвалит их Матвеич: говорит – верные хлопцы! – сказал Коноплянко.

Митя, счастливый и гордый за своих пионеров, улыбался; торопился передать им хоть несколько слов.

– И ещё передай поклон от меня… – попросил он.

Прощаясь, Коноплянко напомнил:

– Значит, я о вас скажу. А вы с кузнецом послезавтра на старую мельницу приходите – там поговорим.

Митя вернулся под утро. Товарищи ждали его с нетерпением. Митя передал им свой разговор с Коноплянко.

Костя ликовал:

– Всё, что я думаю, партия завсегда знает и ответ мне на мою думку подаёт!

– Вот и не будете глядеть кто куда – сообща будем действовать! – сказал Яков.

Костя с Митей побывали на старой мельнице. С волнением слушали сводку Совинформбюро. Провожая их, Коноплянко сказал:

– Завтра в ночь на пасеку приходите. Нужный человек будет!

Митя поглядел на солнце. Лучи его золотили стволы деревьев, пробегали по траве, прятались в кустах.

«Время ехать!»

Он поднял с земли рюкзак, подозвал Гнедко. В последний раз оглянулся на поляну, где стоял когда-то лагерь. Больше сюда незачем было приезжать.

Чернела распотрошённая яма бывшей землянки, в ней уже не было запасов…

С высокой сосны сорвалась шишка и глухо стукнулась о пень.

Митя тронул коня.