Учитель с горном в руках стоял по ту сторону шоссе. Он видел взволнованные лица ребят, видел Митю. Тягостное беспокойство, которое он испытывал в последние часы, сменилось в нём горячей нежностью. Он махал ребятам шляпой, время от времени подносил к губам горн и, раздувая щёки, горнил ещё и ещё, извещая их о том, что он здесь.

А бойцы шли и шли, новыми рядами выступая из-за поворота, не давая возможности Сергею Николаевичу соединиться с Митей. Шофёр давал гудки, мальчишки буйно волновались. Митя с трудом удерживал их.

Машина медленно двинулась по боковой дороге, по направлению к селу. Горн стал удаляться и звать за собой. Митя поспешно направился в ту же сторону. Теперь бойцы шли им навстречу, а Сергей Николаевич и ребята двигались по обеим сторонам шоссе.

За поворотом ребята бросились к учителю. Шофёр остановил машину и, улыбаясь, смотрел, как, отталкивая друг друга, ребята обнимают учителя, тянутся к нему со всех сторон, наперебой рассказывают, как они узнали про войну, как боялись разминуться с ним на шоссе, как шли и как хорошо было бы в лагере, если б не война…

Митя стоял в стороне, но, встречаясь с ним глазами, учитель кивал ему головой. И, когда наконец они протолкались друг к другу, Сергей Николаевич неожиданно крепко поцеловал Митю и, сжав его плечи, спросил:

– Ну как?

Веснушчатое лицо Мити зарделось, он смущённо улыбнулся:

– Да ничего!

И оба они понимали, что под этим «ничего» скрыта большая, только что пережитая тревога, а теперь им легче, потому что они вместе.

Отойдя в сторону от ребят, Сергей Николаевич крепко сжал руку Мите и серьёзно сказал:

– Ну, теперь всё в порядке. Сейчас вы поедете с ребятами прямо на станцию. Машину набьём до отказа. Кто не сядет, пойдёт со мной пешком…

– Они пойдут со мной! – перебил его Митя.

– Подождите. По приезде на станцию вы сейчас же отправите нам машину навстречу и договоритесь с начальником станции о вагоне.

– Сергей Николаевич, по-моему, вы это лучше сделаете! Время такое… я могу не договориться… Кроме того, большая часть ребят сейчас уедет; значит, останутся только шесть-семь человек. А вдруг поезд как раз подойдёт и я не буду знать, что делать? – решительно запротестовал Митя.

– Поезжайте, поезжайте! – уговаривал его учитель. – Если поезд как раз на станции, вывозите первую партию, а за нами посылайте машину.

Митя спорил. Учитель сердился, доказывал, потом махнул рукой и громко сказал:

– Хорошо! Значит, я возьму столько, сколько смогу, а вы будете ждать в селе возвращения машины.

Ребята одолевали шофёра:

– Вы за нами приехали? А почему на легковой? Лучше бы на грузовике…

– А откуда вы приехали – там есть уже война?

Подошли Сергей Николаевич и Митя. Учитель открыл дверцы машины:

– Ну, ребята, сейчас мы вас тут, как грибов в кузов, наберём! Садитесь так, чтобы как можно больше взять. Первая партия поедет со мною. Другая пойдёт с Митей пешком до села и будет ждать, пока за ней вернётся машина. Кто устал, кому трудно идти, поедет со мной. А ну-ка, девочки! Девочки! Ну, что же?

Ребята застеснялись. Несколько девочек сели в машину. Митя постучал им в окно:

– Поплотней, поплотней садитесь! На колени друг к дружке. Садитесь, садитесь! Глушкова! Белкин! Где Малютин?

Трубачёв подошёл к Севе:

– Ты с Сергеем Николаевичем?

– Нет, я с Митей, пешком. Пусть другие… – Сева спрятался за спиной Мити.

– Синицына Нюра! – кричал Сергей Николаевич, несмотря на то что дверцы машины уже не закрывались. – Синицына!.. Митя, давайте и её как-нибудь посадим, – вытирая платком разгорячённое лицо, говорил учитель. – Ведь я могу уехать. Если попадём на поезд, мы вас ждать не будем… Синицына!.. – Сергей Николаевич понизил голос: – Пожалуй, вам будет трудно с ней. Давайте-ка её в кабинку… Товарищ шофёр, ещё одну там устроить нельзя?

– Да некуда уже, товарищ… Одну девочку я посадил, а ещё и вам где-то надо сесть.

– Ничего, Нюра пойдёт со мной. Она ведёт себя хорошо, – успокоил Сергея Николаевича Митя. – Поезжайте! А мы, как только придёт машина, вслед за вами. Ещё, может, на станции застанем вас.

– Давайте рассчитаем. В село вы придёте к вечеру. Если машина вернётся раньше, она вас будет ждать. Во всяком случае, не медлите. Если кого-нибудь удастся посадить на случайную машину, вслед за нами, – сажайте. Я на станции предупрежу… – Учитель с трудом влез в кабину. – Скажите там, чтобы не наваливались на дверцу, а то вылетят! – кричал он оглядываясь.

– Ребята, держите дверцу, не наваливайтесь!

– Ничего, ничего! Мы друг за дружку держимся! – кричали ребята.

Учитель быстро сосчитал остающихся:

– Трубачёв, Одинцов, Булгаков, Мазин, Русаков, Степанова, Зорина, Синицына, Малютин… Малютин, ты почему не сел?

– Я ничего… Я с Трубачёвым хочу! Я не устал, Сергей Николаевич!

– Ну, смотри! – Учитель махнул рукой и подозвал к себе Митю: – До свиданья, Митя! Помните – не задерживайтесь. Ну, в вагоне обо всём поговорим… Из пионерского имущества берите только самое необходимое – вряд ли мы можем рассчитывать на свободный поезд… Ну, друзья… – обратился он к кучке стоящих на дороге ребят. – Трубачёв! Шагайте к селу! Слушайтесь Митю! На станции увидимся! – Он соединил в своих ладонях протянутые к нему руки: – Будьте молодцами! Не раскисайте в пути!

Машина двинулась. Внутри неё, как в тесном гнезде, плотно прижавшись друг к дружке, сидели ребята; из окошечка высовывались руки, махали в воздухе:

– До свиданья! До свиданья! Догоняйте нас!

Машина загудела и, набирая скорость, помчалась по шоссе.

Митя собрал ребят:

– Ну, пошли!

Маленький отряд бодро зашагал по дороге. Солнце постепенно нагревало камни на шоссе.

Ребята сняли тапки и шли по краю леса, по узенькой утоптанной тропинке. Мимо проехала нагруженная всякой утварью телега. На ней сидела женщина, повязанная тёмным платком; на коленях у неё спал ребёнок; сзади сидело ещё трое, держась за узлы. Девочка лет десяти правила лошадью. Женщина то и дело утирала концом платка набегавшую слезу.

– Ульяна! – окликнула её старая бабка, выходя из лесу с мешком свежей травы. – Куда это?

Ульяна тронула девочку за плечо. Лошадь остановилась.

– В Макаровку. Мирон отправляет… говорит: «Эвакуируйся от меня, пока война», – уныло сказала она, поправляя на голове платок и моргая глазами. – Вот… еду…

Старуха кивнула головой на ребят:

– А як же? Треба мужа слухаты, голубка моя, бо ты не одна, у тебя дети… Ось из-под Лукинок детский дом с малыми детьми тоже эвакуируется. Целую машину их погрузили… И заведущая и воспитателька с ними. – Старуха вытерла двумя пальцами рот и зашептала: – Кажуть люди – вороги страшной силой идут. Бьются наши крепко, а они опять напирают.

Ульяна сердито блеснула глазами:

– Побоялась я их! Як бы не Мирон, сроду не поехала бы никуда от своей хаты!

Девочка, услышав про ворогов, хлестнула лошадь. Ребята с Митей остались позади. Какие-то люди догоняли их на шоссе, другие шли им навстречу. Все говорили о войне. Никто точно не знал, где немцы: близко или далеко. Митя уже слышал от Сергея Николаевича, что пограничная охрана, не ожидавшая вероломного нападения, была смята и фашисты продвинулись на несколько километров. Митя с нетерпением ждал минуты, когда он сам, своими ушами, услышит по радио сводку или, усадив в вагон ребят, обстоятельно расспросит обо всём Сергея Николаевича.

После полудня, когда ребята присели отдохнуть и закусить, в небе снова стало неспокойно. Показались самолёты. Один из бомбардировщиков пролетел так низко над лесом, что казалось, крылья его вот-вот заденут за верхушки деревьев. Митя поднял ребят. Прибавили шагу.

Под вечер стало легче идти. Воздух посвежел, пыль улеглась. Солнце широкими полосами ложилось на поля. Колхозники убирали хлеб.

Навстречу вдруг выехал грузовик. Он был доверху заложен ящиками и покрыт брезентом. Два красноармейца охраняли его, сидя наверху. С ним поравнялся другой грузовик. Он обогнал Митю с ребятами. В нём ехали две женщины с детьми. На дне машины, устланной матрацами и одеялами, тесно сидели малыши в белых фартучках. Обе машины остановились. Красноармеец подошёл к шофёру прикурить. Женщина, ехавшая с детьми, неумело слезла с грузовика.

– Товарищи! Вы от Жуковки едете? Как там – не забито шоссе машинами, проедем мы?

– Ничего, проедете гражданка! – заглядывая в машину с детьми и подмигивая какому-то малышу, ответил красноармеец. – Ишь, стронули вас проклятые гитлеровцы с гнезда! – сочувственно добавил он.

– Что делать! Война. Нам лишь бы до станции добраться, а там в вагоне с людьми веселее как-то. Мы на Киев…

Митя прислушался.

– А ну, подождите, ребята! – Он быстрыми шагами направился к женщине.

Девочки окружили грузовик и, подпрыгивая, заглядывали в машину:

– Нянечка, это дошкольники?

– Валя! Лида! Смотрите, какой медвежонок в белом фартучке!

Девочки протягивали руки. Малыши, что-то лепеча на своём языке, кучкой лезли к краю машины.

– Тётя Катя, девочки к нам пришли! – серьёзно сказал беленький мальчик с большими карими глазами.

Тётя Катя кивнула ему головой и, заметив подходившего к ней Митю, пошла ему навстречу. У неё было доброе лицо и ясные, спокойные глаза. Она выслушала Митю и сразу заговорила с ним так, как говорят с близким знакомым:

– Послушайте! Если ваш учитель поехал с ребятами на станцию, то возможно, что мы попадём с ним на один поезд. Я могу взять с собой девочек и там передать их Сергею Николаевичу, а вы с ребятами поедете следующим поездом – вероятно, уже утром. Я бы с удовольствием взяла всех, но у меня, как видите, полным-полна коробушка, – с улыбкой закончила тётя Катя.

– Ну что вы! И за девочек спасибо… Только вот что… – Митя сморщил лоб, забеспокоился. – Видите ли, я должен быть уверен, что в случае чего… ну, скажем, поезд подали раньше и наш Сергей Николаевич уехал…

Тётя Катя ласково погладила Митю по плечу:

– Я понимаю… Не брошу, не брошу! Довезу до Киева, сдам в детскую комнату, найду вашего учителя и вообще сделаю всё, что нужно. Не беспокойтесь, дорогой! И решайтесь скорее, а то нам нужно ехать. Ну, спросите своих девочек!

Заведующая пошла к машине. Красноармейцы, перекурив с шофёром, осторожно объезжали грузовик с детьми. Митя позвал девочек:

– Ну, девочки, поехали! Вот Екатерина Михайловна обещает нас доставить на станцию. Мы обо всём договорились. Садитесь, живо!

Девочки не спорили: они были рады ехать с малышами, догнать Сергея Николаевича с ребятами.

Митя посадил Валю Степанову, Лиду Зорину и Нюру Синицыну. Нюра, влезая в машину, зацепилась за крюк своей корзиночкой и чуть не расплакалась:

– Митя! Тут нитки у меня… Ой, ножнички, ножнички упали!

Ребята подобрали нитки и ножницы. Екатерина Михайловна потесней усадила своих малышей и освободила уголок:

– Ну, так. Семейство моё прибавилось… До свиданья, товарищ Митя! Не беспокойтесь за ваших девочек!

Машина тронулась.

– До свиданья, девочки! Мы следом за вами! – шагая рядом с машиной, говорил Митя. – А если Сергей Николаевич уже уехал, вы от Екатерины Михайловны ни на шаг! Я вас сам разыщу, понятно? Мы встретимся в Киеве!

– Ладно, ладно, Митя! Не беспокойся! Мы с Екатериной Михайловной будем!.. Ребята, до свиданья!

Мальчики побежали за машиной:

– Лида Зорина! До свиданья! Синицына, Валя!

Девочки долго и неутомимо махали им платками. Когда грузовик скрылся из глаз, Митя вытер рукавом лоб и облегчённо вздохнул:

– Ну, всё в порядке! Остались одни мужчины. Народ мужественный и твёрдый.

В село пришли поздно вечером. В небе снова зловеще гудели самолёты, глухие удары слышались то впереди, то где-то далеко позади.

На шоссе догнал Генка. Гнедой его был в грязи и в мыле.

– Весь лес объездил. Дядя Степан велел найти вас. Ну я, конечно, на лагерь наехал. Письмо прочитал, да и назад!

Ребята обрадовались Генке. По очереди ехали на Гнедом. Впечатления дня и длинный путь утомили всех. Ноги болели…

Подходя к селу, мальчики изо всех сил старались казаться бодрыми, пели боевые военные песни, выпрямляли усталые плечи; но едва вошли в тёплую хату Степана Ильича, как один за другим повалились на лавку. Баба Ивга с ласковыми причитаниями кормила их варениками. Глаза у ребят закрывались, и, пока Татьяна стелила им на полу, они уже крепко спали, привалившись друг к другу. Митя не ложился долго. Он ждал машину, которая, по его расчётам, должна была скоро вернуться со станции.

Стоя на крыльце, Митя думал о развернувшихся событиях, как о каком-то страшном и неправдоподобном сне, и даже услышанная им по радио сводка не утвердила в нём мысли, что война действительно есть, что, может быть, где-то за пятьдесят – шестьдесят километров уже второй день идут кровопролитные бои… Митя ждал Степана Ильича. Он чувствовал острую необходимость поговорить со взрослым партийным человеком. Быстрое продвижение немецких частей казалось ему тяжёлым недоразумением, а то, что враг осмеливался бомбить наши города, было совершенно невероятно…

Степана Ильича не было. Баба Ивга объяснила, что сейчас всё село на уборке хлеба. Уложив ребят, ушла и Татьяна.

Митя сходил в школу, вместе с дедом Михайлом собрал пионерское имущество, туго набил рюкзаки. Назад он шёл шатаясь, отяжелевшие ноги не слушались его.

Над пустым селом гулял месяц – небо вдруг очистилось. Наступило затишье. На поле мирно гудели тракторы; освещённые месяцем тополя как будто охраняли село… Дорога уходила далеко-далеко, ровная, белая, спокойная…

У Степановой хаты Митя остановился, поглядел на часы: было двенадцать часов ночи. Машина могла бы уже вернуться… Митя вспомнил, что около деревни Жуковки, не доезжая станции, плохая дорога – песок и глина.

Степана Ильича всё ещё не было. На полу крепко спали ребята. На кровати сладко сопел Жорка. Митя лёг около Трубачёва; он представил себе Сергея Николаевича, отъезжающую машину с ребятами, девочек… Потом в его усталой голове всё смешалось задёрнулось туманом… И Митя заснул.

Он не слышал и не видел, как над селом зловеще проплыли бомбардировщики, как где-то около Жуковки вздыбилась дорога от первых сброшенных бомб, как на железнодорожной станции тяжело ухнула земля и белый каменный вокзал, разламываясь надвое, засыпал кирпичом и извёсткой железнодорожные пути…