Директор МТС Мирон Дмитриевич, сидя за столом, смотрел на Сергея Николаевича острыми, насмешливыми глазами и, поглаживая бритый подбородок, спокойно говорил:

– Машины пошли своим плановым порядком. Как вернутся назад, то можно будет дать.

– А когда они вернутся назад? – сдерживаясь, спросил Сергей Николаевич. Его раздражал этот человек, которому он уже успел рассказать, что у него в лесу остались ребята, что они ждут, что их необходимо скорее вывезти и посадить в поезд на Москву. – Когда же они вернутся?

Мирон Дмитриевич развёл руками и указал на занавешенные окна:

– Видите, что делается… Может, завтра к вечеру…

Сергей Николаевич возмутился:

– Товарищ, я удивляюсь вашему спокойствию! Я повторяю – у меня дети! Мне необходимо их вывезти. Есть в вашем распоряжении ещё хоть одна машина?

Мирон Дмитриевич отогнул большой палец и прищурил светлые глаза:

– Есть машина. На неё особое распоряжение – со двора никуда!

Сергей Николаевич снял телефонную трубку:

– Район! Район!.. Дайте райком партии!

Директор покачал головой:

– Навряд ли они сейчас дадут.

Дозвониться было нелегко. Сергей Николаевич бросал трубку, ходил большими шагами по кабинету и снова звонил.

– Секретаря нет. На совещании… Не уполномочен… Ждите… – отвечали из райкома.

Мирона Дмитриевича вызывали по разным делам. За окном слышался его густой бас.

– Все тракторы в поле. Живо, хлопцы, живо! Давай, давай, ремонтируй! Чтоб через час там был! – кричал он на кого-то. – Сказано: убрать хлеб – и всё тут!

Возвращаясь в комнату, он прислушивался к разговору по телефону.

– Где на совещании? – кричал учитель. – Когда приедет? – Лоб у него был мокрый, лицо усталое, под глазами легли тёмные круги.

Мирон Дмитриевич взял у него из рук трубку:

– Говорит директор МТС… Да, я знаю, что на совещании. Дайте телефон. Ну?.. Давай, кажу, телефон… того совещания! – заорал он, прижимая ко рту трубку. – Без ниякого разговору! Срочно! – Он кивнул головой Сергею Николаевичу: – Записывайте!..

Сергей Николаевич записал телефон и взял трубку. Мирон Дмитриевич снова вышел во двор. Когда он вернулся, учитель стоял у окна, заложив в карманы руки. Губы у него были крепко сжаты.

– Ну что? Дозвонились? – спросил директор.

– Дозвонился к секретарю… Утром пришлёт свою легковую, – отрывисто, не глядя на него, сказал Сергей Николаевич.

Директор тронул его за плечо:

– Вы что ж, москвич? Учитель?

– Москвич. Учитель, – стараясь сохранять спокойствие ответил Сергей Николаевич.

– Партийный человек? – тем же тоном спросил Мирон Дмитриевич.

Сергей Николаевич молча вынул из кармана партбилет.

«Не доверяет», – мелькнуло у него в голове.

Но директор осторожно отвёл его протянутую руку:

– Не треба. Я насчёт паники…

– Какой паники?

– А той самой паники, какой в наше время не должно быть… – подняв свой большой палец, начал директор.

Сергей Николаевич вспыхнул:

– Да вы что, товарищ! Понимаете или нет? Я учитель. У меня в лесу дети…

Мирон Дмитриевич стукнул ладонью по столу:

– «Дети, дети»! У нас у всех дети. У меня у самого дети. И нечего горячку пороть. Сейчас война! Вероломное нападение – понятно тебе, товарищ? Все машины заняты – подвозят бойцов, доставляют горючее, убирают хлеба… А ты – «дети, дети»! «Я учитель»! – передразнил он Сергея Николаевича. – Да як ты учитель, так должен понимать, что всё своим порядком делается. А ты сам весь побелел, распушился. Ты учитель, а я – батько. И у меня полна хата детей. А нужно сдерживаться, бо время военное. Вот утречком поедешь и заберёшь своих детей, да и всё!

Сергей Николаевич с удивлением смотрел на этого человека, строго и решительно читающего ему наставление, как вести себя. До сих пор никто не мог упрекнуть его в отсутствии выдержки. Он воспитывал в себе эту черту характера годами, терпеливо и неуклонно, простым и верным способом – не давая себе воли в проявлении гнева, раздражения по отношению к окружающим его людям. Он вызывал к себе уважение среди своих товарищей именно этой удивительной выдержкой, и вдруг чужой, почти незнакомый человек делает ему такое замечание… Сергей Николаевич чувствовал, что кровь приливает к его щекам. Но Мирон Дмитриевич ласково усмехнулся и похлопал его по плечу:

– Ну добре, хлопче! Так – не так, а к утру машина будет. Пойдём сейчас до моей хаты. Там я распорядился, чтоб нам жинка повечерять приготовила, бо такая перепалка, що некогда и поесть. Пошли! Берите своё имущество! Где оно есть?

Он ухватил рюкзак и потащил за собой ошеломлённого Сергея Николаевича через двор к маленькой белой хате с железной крышей. Во дворе было темно, где-то нетерпеливо мычала корова, из ворот выезжал трактор.

– Ну як? Починился? Живо давай! Чтоб у меня к завтрему зерно в мешках было! – крикнул в темноту Мирон Дмитриевич, толкая дверь хаты и пропуская вперёд учителя.

Хата была маленькая, уютная. Посередине стоял добела выскобленный стол, по бокам – табуретки. У стены на широкой никелированной кровати спали ребята. С двух сторон сползали с подушек кудрявые тёмные головы и торчали из-под одеяла маленькие босые ноги.

– Мала куча! – добродушно усмехнулся Мирон Дмитриевич, указывая на них учителю. – Ну, садитесь, будьте гостем! Он придвинул к столу табуретку и заглянул в сени:

– Ульяна!

Ульяна не откликнулась. За неё ответил с кровати детский голос:

– Мама во дворе корову доит.

– Давно пошла? – спросил Мирон Дмитриевич.

– Давно. Зараз придёт, – сонно отозвалась девочка.

Она, видимо, привыкла к чужим людям и, не обращая внимания на Сергея Николаевича, отвернулась к стене и уткнулась лицом в подушку.

Мирон Дмитриевич стал собирать на стол. Вытащил из стенного шкафа тарелку с селёдкой, очистил луковицу, порезал её большими кружками, достал хлеб.

В хату, гремя подойником, вошла маленькая, кругленькая молодица в тёмном платке; оба конца, стянутые под розовым подбородком, были завязаны наверху тугим узелком. Она мельком взглянула на гостя и тихо сказала:

– Здравствуйте.

Потом поставила на лавку ведро с молоком и, обтирая о передник руки, вдруг быстро и сердито напала на мужа:

– А то что ж за порядки, Мирон, а? Скотина до ночи не пригнана, где-то того пастуха к чёрту заслали! Корова кричит, с фонарём выйти до сарая не можно. Тычешься во все углы, як та слепа курка! Это что за дело, я тебя спрашиваю, Мирон?

– А такое дело, що война, – обтирая рукавом губы и обсасывая селёдочную голову, спокойно сказал Мирон Дмитриевич. – Война! Не привыкла, чи що?

– О! Бачишь! «Не привыкла»! Так я ж баба, а ты мужик. А такого крику наробив: «Затемняйтесь, та щоб я ниде свиту не бачив!» Таку панику на всих нагнав…

– Ульяна! – строго прикрикнул Мирон Дмитриевич, заметив улыбающийся взгляд учителя. – Это не твоего ума дело, понятно? Я директор МТС. Я за всё отвечаю! – Он налил молока и махнул рукой: – Одним словом, прекрати разговор! Або перемени свой разговор… – добродушно закончил он, подмигнув учителю.

Сергей Николаевич, улыбаясь, взял стакан:

– Видно, нам всем нужно побольше выдержки и терпения.

Ульяна подсела к столу и, лукаво блеснув глазами, спросила:

– Ну, а кто ж его бачив, того немца, Мирон? Хоть одного?

Мирон Дмитриевич вытащил круглые часы, поспешно встал, пошарил рукой за шкафом, включил радио:

– Зараз Москву послушаем, товарищ учитель!

Сергей Николаевич с волнением слушал сводку, передаваемую по радио из Москвы. Кровь закипала гневом, бурно билось сердце. Он чувствовал, что где-то близко отсюда в жестоких боях уже бьются с врагами молодые, сильные, самоотверженные сыновья Родины. И ему казалось невозможным больше сидеть в этой хатке и ждать… «Приеду – пойду в райком партии… сейчас же…»

Поздно ночью хозяева внесли раскладушку и уложили гостя.

– Спите, товарищ, я разбужу, как машина придёт, – уговаривал его Мирон Дмитриевич.

Сергей Николаевич лёг, но уснуть было невозможно. Перед его глазами стоял лес, около раскинутых палаток теснились ребята. Он видел их встревоженные лица и, сжимая руками виски, думал: «Не могу ждать… Уйду. Лучше пешком, как-нибудь… Скажу, чтоб машина шла вслед за мной…»

Он решительно вытаскивал из-под головы свой рюкзак, потом снова клал его на место: «А что, если шофёр, узнав, что я ушёл, погонит машину обратно? Или в темноте я потеряю дорогу и машина пройдёт мимо? И сколько я буду идти? Нет, надо ждать… Надо ждать…»

Ходики тихонько покачивали гирями. Время тянулось медленно.

Сергей Николаевич не знал, на что решиться. Казалось, что бы ни ожидало его впереди, ничто уже не будет страшней этой ночи бездействия и ожидания…

Мирон Дмитриевич часто выходил на крыльцо, потом осторожно, стараясь не стучать тяжёлыми сапогами, возвращался в комнату, присаживался к столу, крутил козью ножку и что-то записывал в потёртой записной книжке. Слышно было, как во двор въезжали тракторы, где-то приглушённо гудели машины. Откуда-то издали слышались глухие удары…

Мирон Дмитриевич хмурился и глядел на жену. Стучал по столу пальцем, видимо обдумывая что-то про себя.

– Ты вот что, Ульяна… Бери завтра детей и эвакуируйся в Макаровку…

– А, видчипысь! – с досадой отвечала Ульяна, заботливо укрывая ребят. – Куда я с ними эвакуируюсь? До Макаровки не близко. Як я поеду?

– Ну, особого транспорта у меня для тебя нету. А Сивка завтра запрягу, да и поедешь!

– Никуда я не поеду от своей хаты. Видчипысь!

Очевидно, спор этот шёл с утра, и Ульяна сердилась на мужа.

Сергей Николаевич думал о своём… Конечно, Митя постарается успокоить ребят и будет ждать его, учителя. А если Митя двинется по направлению к селу? А он, Сергей Николаевич, будет искать их в лесу и потеряет время?..

Над хаткой с тихим воем пролетели самолёты. Сергей Николаевич прислушался. Внезапно сильный удар потряс землю. Хатка дрогнула. Сергею Николаевичу показалось, что над его головой сорвалась крыша и с грохотом покатилась по двору. Ульяна схватилась за голову и бросилась к детям.

– Ой, боже мий! – с ужасом простонала она, прикрывая руками их головы.

Младший проснулся и заплакал. Мирон Дмитриевич взял его на руки и, стоя посреди хаты, грозно сказал:

– Завтра же чтоб тебя здесь не было! Эвакуируйся!

Ульяна заплакала, прижимая к губам платок. Мирон Дмитриевич покачал на руках ребёнка, коснулся сухими губами мягких волос на его лбу, подсел к жене.

– Ульяна, я человек партийный… Я должен свою жизнь по-военному располагать. Я на партию смотрю и партию слушаю. Мне может любой приказ выйти, – объяснял он жене, заглядывая ей в глаза, и тихо прибавил: – Чуешь, голубка моя?

Ульяна плакала…

Под утро гудение самолётов затихло. Только где-то вдалеке слышался мелкий дробный стук – казалось, что в лесу на каждом дереве сидит дятел и долбит носом кору. Сергей Николаевич, готовый к отъезду, стараясь не будить прикорнувших хозяев, вышел на крыльцо.

Солнце ещё не вставало. Было свежо. На траве лежала холодная роса. Около сарая два хлопца выбрасывали лопатами землю из глубокой ямы. Ещё один хлопец, почти подросток, в длинном тулупе, прохаживался у ворот.

– Что, не было машины? – спросил Сергей Николаевич.

– Легковой?

– Да.

– Из района?

– Да.

Хлопец не спеша вытер платком нос:

– Не було.

В сарае сонно закричал петух. Всполошились на насестах куры. Светало…

«Что делать? Вдруг не придёт?» – мелькнуло в голове у Сергея Николаевича. Он с горькой досадой подумал о потерянном времени. Нужно было расспросить дорогу и ещё вчера вечером пуститься в путь. Хлопец как будто угадал его мысли. Он высвободил из мохнатого воротника натёртый докрасна подбородок, прищурил светлые глаза и пошевелил губами.

– А до якого вам места?

– До поворота, где река под горой, знаешь?

– Чего ж не знаю! Километров двадцать по шоссе. Пешком далеко…

Сергей Николаевич вошёл в хату. Было ещё слишком рано, чтобы снова звонить в райком. Он приподнял тёмную занавеску и стал смотреть во двор. Бездействие доводило его до отчаяния. В углу мирно тикали ходики. Стрелки медленно ползли к четырём часам. Хозяева спали.

Сергей Николаевич взял свой рюкзак и в нерешительности пошёл к дверям.

Но Мирон Дмитриевич вдруг поднял с подушки нечёсаную голову, провёл ладонью по заспанному лицу и прислушался:

– А ну, подождите!

С дороги донёсся тихий шелест и негромкий гудок.

– Эге! За вами!

Сергей Николаевич бросился к воротам.

Машина была легковая. Шофёр, открыв дверь, окликнул:

– Кто тут будет товарищ учитель?

На ходу застёгивая френч, выскочил Мирон Дмитриевич. Сергей Николаевич крепко пожал ему руку:

– Спасибо, Мирон Дмитриевич!

– Добрый ты хлопец, а горячий, – с улыбкой сказал ему директор.

Они обнялись.

Хлопцы окружили шофёра:

– Ну, яки там новости?

Шофёр был хмурый, невыспавшийся.

– Погано. Сильно напирает фашист, – хрипло сказал он.

Люди, встревоженные его сообщением, ближе придвинулись к машине.

Сергей Николаевич тронул шофёра за плечо:

– Поехали, поехали, товарищ! К большому лесу. По шоссе.

Машина загудела, попятилась назад и, вырвавшись на лесную дорогу, помчалась, мягко подпрыгивая на ухабах.