Мазин перестал ходить на занятия к Трубачёву. С одной стороны, его мучила история с мелом и он чувствовал себя виноватым перед Васьком. С другой стороны, после злополучного урока он решил подтянуть Русакова и сам превратился в учителя, пригрозив Петьке, что будет считать его последним человеком в Советском Союзе, если он не научится отличать подлежащее от сказуемого и глагол от имени существительного.

Русаков сам понял, что ему никуда не деться от грамматики, и согласился заниматься.

Он хорошо знал, что если Мазин за что-нибудь берётся, то «дело будет».

Занимались в землянке. Пообедав, порознь выходили из дому и окольными путями шли к пруду. Ноги проваливались В глубокий, рыхлый снег, вода доходила до щиколотки, пробираться к старой ели было трудно, но зато в землянке было сухо и уютно.

Мальчики отгребли от входа снег и прорыли вокруг глубокие канавы, чтобы дать сток воде. Усевшись поудобнее на мешке, они зажигали коптилку и начинали заниматься. Ещё до урока Петя успевал рассказать товарищу тысячу новостей. Уже две недели в их доме жила молодая женщина, которую он называл мачехой. Мачеха пугала и интересовала Петю. Он всегда ждал от неё каких-нибудь неприятностей и рассказывал Мазину:

– Такую пыль в доме подняла! Всю мою кровать вверх тормашками перевернула. И чего ей там нужно было?

– Клопов, – изрекал Мазин.

– Может, конечно… А потом, смотрю, на мой стол чернильницу отцовскую поставила, ручку у отца спёрла.

– Это что ещё за слово у тебя? Говори по-русски.

– Ну, стащила…

– Смотри у меня! А то подумают – я тебя научил, – выговаривал Мазин.

– Ладно, – соглашался Русаков, – пускай стащила… Она вообще нас с отцом не различает: что ему, то и мне! – вдруг похвалился он.

– Различит, когда за ремень возьмётся, – поддразнил его Мазин.

– Она сама не возьмётся. Отца подучать будет… Она мне вот что один раз говорит: «Петя, может, ты за хлебом сегодня сходишь?» Видал? Думает прислужку из меня сделать!

– А ты хлеб ешь?

– Ем.

– Не ешь, – серьёзно сказал Мазин.

– Почему это?

– Потому что она подумает, что ты из неё прислужку хочешь сделать.

Петя засмеялся.

– Ты всегда придумаешь чего-нибудь… А мне бы только одно наверняка знать: добрая она или злая? – задумчиво сказал он. – Почему это нельзя сразу человека узнать?

– Узнать, пожалуй, можно, – протянул Мазин.

– А как? – заинтересовался Русаков.

– Принеси ей дохлую кошку.

– Совсем дохлую?

– Не совсем… наполовину… чтоб ещё мяукала… Или собаку. Одно из двух.

– И что?

– И посмотри: выкинет она её или накормит. Кто любит животных, тот добрый человек, а кто их не жалеет, тот сам дрянь! – объяснил Мазин.

– Это верно… А где же мне эту самую дохлую кошку взять? Если поймать да заморить какую-нибудь? – сморщившись, сказал Петя.

– Ну, и будешь сам дрянь, – отрезал Мазин.

– Ну вот… а говоришь… Легче уж совсем дохлую достать, так ту и жалеть нечего, раз она уже всё равно скончалась… А так… все кошки толстые, – припоминая всех знакомых кошек, говорил Русаков.

– Ну ладно! Выбрось всё это из головы. Садись. Говори честно: чего знаешь и чего не знаешь?

– Что ты не знаешь, то и я не знаю, – расхрабрился Русаков.

– Ну-ну! Я не знаю – так догадаюсь, – важно сказал Мазин. – Тебе со мной не равняться. А по правде, обоим подтягиваться нужно. Скоро экзамен. Придётся как-никак поработать.

Ребята взялись за учёбу.

Положив на колени учебник, Мазин экзаменовал Русакова, тут же проверяя и свои знания.

Когда оба начинали скучать, Мазин говорил:

– Последнее предложение: «Коля стукнул Петю по шее». Разбирай.

– Нет, ты разбирай: «Русаков положил Мазина на обе лопатки».

– Раньше положи, – говорил Мазин, обхватывая товарища поперёк туловища.

Начиналась борьба. Со стен летели пугачи и рогатки, мешок с сеном трещал по всем швам.

Ужинали порознь. Каждый у себя дома. Последнее время Петя стал разборчив в еде. Ворону пришлось выбросить, мороженую рыбу пустили в пруд на съедение ракам.

– Знаешь, Мазин, это кушанье как-то не по мне, – сознался товарищу Петя.

– А какие ещё фрикадельки тебе нужны? – ворчал Мазин, очищая котелок от вороньих перьев.

Ложась спать, Мазин размышлял о жизни: «Учиться хорошо можно. В конце концов это не такое трудное дело. Отвиливать, пожалуй, труднее».

И он сразу решил за себя и за Русакова – хорошо подготовиться к экзаменам. История с мелом тоже повлияла на Мазина.

«В общем, всё из-за одного лодыря вышло. Знай Петька грамматику – я бы не стащил мел. Не стащи я мел – Трубачёв не поссорился бы с Булгаковым, вот и всё… А какие товарищи были Васёк и Саша! Трубачёв и сейчас за Булгакова вступился, когда я сказал, что Сашка нюни распустил… Гм… А в общем, какая это дружба! Из-за одного куска мела всё вдребезги! Я бы так Петьку не бросил. Эх, жизнь!»

Мазин был благодарен Трубачёву за помощь по географии. Бывая у Васька в доме, он сблизился с ним и привык к нему, а поэтому всю вину перекладывал на Сашу, да ещё в самой глубине сердца сознавал и свою вину, которую, в свою очередь, перекладывал на Русакова, и, не в силах разобраться в этой путанице, засыпая, говорил:

– Эх, жизнь!