Утром Васёк долго думал о своём сне. Тоска, как огромный камень, навалилась на его сердце. Близкий, родной человек – тётя Дуня, но без отца родительский дом кажется пустым и неприютным.

«Сегодня пойду в депо», – думает Васёк.

В депо всё напоминает мальчику отца. Там идёт своя жизнь, ч рабочие ходят в таких же пропитанных маслом и паровозной гарью куртках, в какой ходил отец; там в светлой мастерской и сейчас висит среди стахановцев портрет, а под ним большими печатными буквами стоит подпись: «Павел Васильевич Трубачёв».

Васёк выхолит из дома и жадно смотрит в ту сторону, где за улицами и переулками чуть виднеется высокая крыша вокзала, а за ней вдоль железнодорожной линии – длинное серое здание депо. Васёк в нерешительности стоит у ворот.

В девять часов он должен быть на пустыре, где уже соберутся его товарищи. Они сговорились пойти к Екатерине Алексеевне все вместе. После пропущенных уроков никому не хочется прийти первым. Но сейчас ещё рано. Если сбегать в депо… хоть на полчасика!

Васёк срывается с места и, прижав к бокам локти, бежит по улице. Дома, палисадники, ворота, калитки и магазины мелькают у него в глазах. Вот и вокзал… Железнодорожные пути скрещиваются, длинными чёрными змеями лежат на шпалах рельсы. Васёк пошёл медленно, жадно вдыхая знакомый запах, влажный от пара и душный от угольной пыли. Какая-то женщина торопливо перебегает ему дорогу. В ведре у неё полыхает горящий уголь, выброшенный из паровоза.

Васёк усаживается на пригорке. Отсюда видны ворота депо. На запасном пути стоит паровоз. Рабочие в брезентовых комбинезонах тащат брандспойты. Васёк знает – сейчас паровоз будет принимать душ. Потом, блестящий, чёрный, красивый, он отправится куда-то в новый путь.

За ворота депо но пускают посторонних. Васёк не считает себя посторонним, но он не хочет, чтобы его остановили в дверях. Ему было бы это обидно. Лучше посидеть на пригорке и подождать своего знакомого парнишку Андрейку.

Андрейка – белобрысый, маленький, озабоченный. В депо его взяли уже во время войны. Андрейка ещё и сам хорошенько не знает, какая его должность, – он старается помогать всем и каждому.

Васёк познакомился с ним случайно. Однажды в обеденный перерыв, завидев на горке одинокую фигуру Васька, белобрысый Андрейка, важничая своей брезентовой непромокашкой, не спеша поднялся к нему и сел рядом, на прогретую солнцем глинистую насыпь. Прищурив светлые глаза и морща пёстрое от веснушек лицо, он долго и беззастенчиво разглядывал своего соседа. Потом вытащил из-за пазухи сушёную воблу и кусок хлеба. Оба мальчика молчали. Васёк искоса смотрел, как «деповщик» сдирает с воблы присохшую шкуру и ест, с удовольствием разжёвывая жёсткую рыбу крепкими, белыми зубами, как на лбу его под жёлтыми, пшеничными волосами собираются мелкие капельки пота.

Молчать становилось неинтересно.

– Работаешь здесь? – с уважением спросил Васёк, мотнув головой в сторону депо.

– Работаю. – Андрейка шмыгнул вздёрнутым носом. – Помощником.

– Чьим помощником? – заинтересовался Васёк.

– А кто его знает… Чьим придётся! Около паровозов хожу. А то на сортировочную посылают.

Андрейка повертел в руках объеденную воблу, внимательно обследовал, не осталось ли где-нибудь мякоти на рыбьих костях, и вдруг подозрительно спросил:

– А ты чего тут торчишь? Я тебя уже не один раз здесь вижу. И сейчас из-за тебя без кипятка обедаю. – Он прихмурил белёсые брови. – Может, ты шпион? Или подосланный кем? Гляди, я разоблачу живо!

– Дурак ты, а не помощник! – рассердился Васёк. – Мой отец тут работал в депо. Павел Трубачёв, коммунист, стахановец.

– Ишь ты! – удивлённо сказал Андрейка. – Павла Трубачёва я видел… Он у нас на портрете изображён. Машинист? Верно! Нам и на собрании Трубачёва в пример ставили!

– А я – его сын! – гордо сказал Васёк.

Андрейка окинул нового знакомца одобрительным взглядом и, обтерев полой комбинезона руку, протянул её Ваську:

– Будем знакомы. Андрей Иванович!

Васёк крепко тряхнул его чёрную от угольной пыли руку и с волнением спросил:

– А что о моём отце говорят?

Андрейка разломил пополам оставшийся хлеб и протянул Ваську румяную горбушку:

– Угощайся! Про машиниста Трубачёва я на сортировочной слышал. Герой он. Поезда с ранеными водит, под самым носом фашистов проскакивает.

– А куда возит он их, раненых-то, не слыхал?

– Нет, не слыхал. Ясное дело, куда ближе. Один раз по нашей дороге проезжал, только без останову, в Москву.

У Васька помутились в глазах.

– По нашей дороге… здесь? – тихо спросил он.

– Ну да. Ответственный поезд вёл… Да что ты побелел весь? Ведь это давно было, ещё когда фашисты к Москве подходили, когда их гнали отсюда почём зря.

– Я отца с начала войны не видел… Я его ждал, ждал… А он проехал… мимо проехал… – в отчаянии пробормотал Васёк.

Андрейка нахмурился:

– По делу проехал, не на гулянку… А ты что ж больно за отца цепляешься? Ты и сам не маленький, сам себя обосновать можешь – работа везде есть. Я вот тоже за родителей цеплялся, а как пришли в наше село фашисты, тут уж всё перемешалось: и отец партизан, и сын партизан… старые деды и те в партизанах. На годы свои никто не глядел. Разве что грудной при матери находился.

Васёк всё ещё думал об отце:

– Не написал, проехал мимо, а я не знал ничего…

– Война – что тут сделаешь! Вот убили моих родителей, и остался я один. Только до двенадцати лет и походил в детях. Теперь сам за себя соображаю.

Васёк очнулся и с горячим сочувствием поглядел на «деповщика»:

– И никого-никого у тебя тут нет?

– Как – нет! Я в город часто хожу – там у меня земляки.

– Земляки? Из вашей деревни?

– Необязательно из моей. Все деревни наши, – сбрасывая с комбинезона крошки, спокойно ответил Андрейка и тут же спросил: – А ты, помимо отца, кто такой есть? Школьник?

– Конечно. Пионер-школьник.

Васёк стал рассказывать про себя, про своих товарищей. Потом встал, заторопился:

– Ну, прощай, Андрей Иваныч!

– На работе я «Андрей Иваныч», а так, запросто, конечно, Андрейкой меня зовут.

– А я – Васёк. Васёк Трубачёв. Будешь в городе – приходи ко мне.

Васёк сказал свой адрес, вынул из кармана карандаш:

– Запиши, а то забудешь.

– Не забуду, у меня память крепкая. Я на комсомольских собраниях сижу и всё до слова запоминаю, – похвастал Андрейка. N Васёк усмехнулся:

– Да разве ты комсомолец? – Он окинул взглядом тщедушную фигурку Андрейки и строго сказал: – Не хвастай зря! Андрейка обиделся:

– Я и не хвастал! В комсомольцы меня через год примут. Года не вышли. А на открытые комсомольские собрания я хожу из интереса. У нас скоро вечерняя школа откроется, и туда буду ходить. Как-никак, а образование своё получу полностью, – уверенно сказал он.

Васёк протянул руку:

– Ну, до свиданья, Андрейка! Ты хороший парень. Андрейка с готовностью пожал протянутую руку:

– Как услышу что про твоего отца – прибегу. А ты как заскучаешь, так и приходи.

С тех пор мальчики подружились. Сидя вдвоём на пригорке, рассказывали друг другу свои дела. Один раз Андрейка пожаловался на младшего мастера:

– Молодой, а замашки старорежимные имеет. Нехорошими словами ругается, сегодня ведёрком с мазутом на меня замахнулся.

Васёк возмущался:

– А ты что ж молчишь? Взял бы да сказал про него старшим.

Андрейка, подперев худенькой рукой голову, тяжело вздыхал:

– Нельзя. Он говорит: «Я больной, нервный». Как я на больного жаловаться буду? Тут один раз секретарь партийного комитета, хороший старик, вызвал меня и спрашивает: «Ты что, Андрей Иваныч, невесёлый? Может, обижает кто?» – Андрейка прищурил серые узкие глаза. – Смолчал я. Зачем кашу заваривать! С больного человека какой спрос! «Ничуть, – говорю, – меня никто не обижает, а вот вы бы для младшего мастера санаторий схлопотали, это, конечно, и меня бы выручило».

Молодого мастера действительно отправили на излечение. И Васёк долго смеялся, когда Андрейка сообщил ему, что исхлопотал своему обидчику санаторий.

Недавно, встретив Андрейку на улице, Васёк пожаловался ему, что не хватает времени на учёбу, много дела на ремонте, а рабочих достать сейчас трудно.

– Так ты что ж молчишь? У меня земляки – народ боевой. Только кликну – все придут… весь рабочий класс, разных специальностей. Ты только скажи!

Васёк почему-то представил себе целую армию железнодорожников и засмеялся.

– Скажу, если надо будет, – пообещал он, чтобы не обидеть нового друга.

Теперь, стоя на пригорке, Васёк вспомнил, что Андрейка обещал зайти к нему, да так и не зашёл. И сейчас не идёт повидать своего друга. Васёк долго стоит и, прикрыв глаза рукой, смотрит на раскрытые ворота депо, на скрещённые железнодорожные пути, на рабочих в замасленных комбинезонах. Нигде не видно светлой, белобрысой головы Андрейки.

«Работает, верно. Утром его не повидаешь – надо в обеденный перерыв приходить», – грустно думает Васёк и, посидев в одиночестве, торопливо идёт в город. Ребята ждут его, в десять часов они все вместе пойдут к Екатерине Алексеевне. Часы на площади показывают девять.