14
Когда человек радуется — он смеется, веселится, поет, говорит хорошие слова и мечтает о счастье.
Когда человек печалится — он плачет, говорит горькие слова, неспособен мечтать и бессилен даже приблизительно представить свое будущее…
Все это понятно и известно каждому.
Ну, а как перестроить человеческую жизнь?
Загвоздка состоит в этом.
Человеку дано радовать другого, но помочь ему изменить жизнь он может далеко не всегда. Каждый человек прежде всего сам строит свою жизнь, и она бывает радостной или печальной — как он пожелает этого сам.
Советский народ прошел через великий перевал Октябрьской революции, освоил неизведанные пути, а теперь шагает по дорогам строительства коммунизма. Кто же не мечтает о таких днях, когда его жизнь станет краше, веселее, радостнее…
Так рассуждал Темирболот.
К нему тихо подошла Лиза и закрыла ладонями ему глаза. Он не старался освободиться, радостно и громко сказал:
— Эх, Эркинтай!.. Когда кончишь эти детские шутки?
Эркингюл, стоявшая за Лизой, рассмеялась.
— Не узнал меня, стыдно, — весело укорила его Лиза и тоже засмеялась.
Темирболот, вывернувшись из рук жены, виновато посмотрел на нее.
— Братец мой Темирболот, — сказала Эркингюл, — а слышите ли вы, как бьются наши сердца: Лизы и мое? Гагарин и Титов взлетали в космос по одному, Николаев с Поповичем взлетали вместе. А мне кажется, что мы с Лизой также летим в космос на ракете наших общих достижений…
Темирболот ласково поглядывал то на Лизу, то на Эркингюл. Слова Эркингюл так взволновали Темирболота, что он не смог сразу найти что ответить, по очереди ласково прижал к себе Лизу и Эркингюл, а затем, взяв их под руки, повел к матери.
— Вы больно уж не задавайтесь, — наконец сказал он. — Эти успехи — только первые шаги наши.
Темирболот не смог докончить, его прервали:
— Ассалом алейкум, ученые чабаны!
Это были гости, приезжавшие в колхоз прошлой зимой, — председатели колхозов — чернобородый и черноусый. Их сопровождал Кенешбек. Они пожали руки Лизе и Эркингюл, дружески обняли Темирболота.
— Здравствуй, Темиш. Слышали про твои новые дела и захотели опять все своими глазами посмотреть. Явились бы раньше, да вот чернобородый, твой старший брат, затерял сапог, искали-искали и запоздали, — посмеиваясь, заговорил черноусый.
— Врет он, — чернобородый хлопнул по груди черноусого.
По аилу сразу разнеслась весть, что приехали гости, и колхозники дружно собрались у дома Айкан.
Солнце щедро посылало земле свои золотистые лучи. Ни на небе, ни над вершинами не было ни одного облачка. Горное многоцветье дарило свои ароматы людям. А легкий душистый ветер, словно сдувая все тяжелое с души, ласково гладил лица старших, игриво и весело трепал кудри молодых ребят и локоны девушек.
Когда человек радостен и весел, и природа видится ему по-иному. Так и сейчас. Люди видели природу преображенной. И ближние скалы и далекие белоснежные вершины, казалось, перешептывались с чабанами, а ивы, тополя, березки и ели рукоплескали ветвями успехам Темирболота.
Мирно паслись отары ягнят и взрослых овец. Зеленое поле было словно вышито бисером и жемчугами.
У людей для радости была причина.
С прошлой зимы не было потерь в отаре Темирболота, все овцы и ягнята здоровы. С каждой овцы было настрижено по четыре килограмма двести граммов шерсти, а по качеству эта шерсть была лучше, чем в других отарах колхоза.
— О твоих успехах нам рассказал Аманов, — продолжал черноусый гость. — Они очень велики. Ты и сам, наверное, удовлетворен плодами своего труда, Темиш?
— Надеюсь, дальше будет лучше, — улыбнувшись, проговорил Темирболот.
— Ого-го-го, смотри на него… Темиш-то, видно, недоволен достигнутым, — чернобородый председатель удивленно поглядел на усатого.
— Ну-ка, расскажи, на что ты надеешься? — попросил усатый.
— Окончен опыт над овцами немолочными, с неважной шерстью и над отарой яловых, которых пас Эркин… Сегодня разделили ягнят. Средний их вес — тридцать пять килограммов. Конечно, это еще мало. К этому времени будущего года средний вес ягнят нужно довести до сорока — сорока пяти килограммов. Если за ягнятами будет особенно хороший уход, то к ноябрю каждый достигнет пятидесяти пяти — шестидесяти килограммов. Чабан, который доведет своих ягнят до высшей упитанности, может быть уверен, что зимой он не понесет никакого урона.
— Подожди, подожди, милый Темиш, — засуетился бородатый председатель. — Ты нам подробнее разъясни, ведь мы пришли к тебе поучиться. «Много знает не тот, кто много прожил, а тот, кто много видел», — говорит пословица. Мы уверены, что ты знаешь больше нас. Только ты нам хорошенько все растолкуй.
— Овец нужно очень тщательно отбирать, потомство их хорошо выращивать, стремясь получить более сильную породу, — начал Темирболот и показал на белую овцу, в стороне щипавшую траву. — Живой вес у этой овцы сейчас восемьдесят шесть килограммов, шерсти с нее настрижено пять килограммов шестьсот граммов. И двух своих ягнят она выкормила лучше, чем иные овцы одного ягненка. В моей отаре больше ста таких овец. Года через два-три все они станут наподобие этой или еще лучше.
— Так, так, Темиш. Действительно, ты достиг больших успехов, применяя научные методы. Желаю тебе добиться поставленной перед собою цели, — сказал усатый председатель.
— Видите, — горделиво улыбнулся Кенешбек, — когда чабан вооружен знанием, как успешно идут его дела. У нас по примеру Темирболота многие учатся заочно. В ближайшее время некоторые чабаны нашего колхоза получат высшее образование, другие — среднее.
— Верим, верим! Я верю, что в вашем колхозе нет неграмотных чабанов, которые, если их спросят про рот, покажут на нос. Я верю, что в ближайшее время из таких вот чабанов получатся профессора, — усатый захохотал, хлопнул по спине Темирболота.
— Эй, председатели, не очень-то расхваливайте теперешних чабанов. Хотя и не были грамотными мы с Асанакуном, однако умело пасли овец у баев, — сказал Сергей.
— Каким образом? — спросила Айкан.
— Мы с Асанакуном очень хорошо знали, как пасти овец. В это время года худых и ослабевших овец на руках переносили с места на место.
Раскатистый смех покрыл слова Сергея.
— Мне нечего добавить к словам моего свата, — еле переводя дух, вымолвила Айкан и еще пуще засмеялась.
Собравшиеся поговорили о том, как невежественны были чабаны до революции. Вспоминали смешные случаи, кто-то заметил, что и сейчас в некоторых колхозах порою попадаются такие же темные чабаны, как в прежние времена.
Разговоры прерывались шутками…
К односельчанам торопливо подошли Сагындык и Эркин, привлеченные веселым шумом. Присоединились также Аксаамай и Салкын.
Кенешбек познакомил гостей с подошедшими и, весь сияя от удовольствия, которое не мог скрыть, снял шляпу, вытер со лба пот.
— Ведь и председателю недурно живется, — сказал он, — когда чабаны хорошо пасут скот, а вот такие девушки, молодухи, джигиты применяют в работе научные методы, увеличивают тучность овец, множат их число…
— Золотые слова! — подтвердил кто-то.
— Похвастаюсь-ка я вам двоим при тетушке Айкан и дяде Сергее, — Кенешбек с торжествующей улыбкой взглянул на гостей. — Вот перед вами чабаны, которые ответственны за три отары овец. Не так уж плохо обстоят дела и у чабанов остальных сорока семи загонов. Недаром мы пасли рядом три отары. Завтра Темирболот, Лиза, Сагындык и Аксаамай едут сдавать экзамены. Как только они вернутся, сдавать экзамены отправятся Эркингюл, Салкын, Эркин.
— Очень ловко придумано!
— Нужно ведь повышать их знания…
— Да, да!
— Тридцать процентов овец в нашем колхозе — полугрубошерстные, — снова заговорил Кенешбек. — А мы мечтаем со всей отары состригать тонкорунную шерсть.
— А грубошерстных овец… — начал, поглаживая бороду, приехавший в гости председатель.
— А грубошерстных овец… — перебил его Кенешбек, — нет у нас не только в колхозе, но и в личной собственности колхозников. — Он от гордости выпятил грудь.
— А у нас есть и в колхозном хозяйстве и у колхозников, — сказал бородатый председатель.
— Тогда вы отстали даже от Сергея, бывшего батрака, моего свата, — заметила Айкан.
Все стоявшие вокруг взрывом хохота ответили на ее шутку.
— Нет, тетушка Айкан. Эти негодники держат пестрых овец, потому что любят курдюк и печенку, — сказал усатый, и все засмеялись снова.
Веселье нарастало. Гости и хозяева перебрасывались острыми, задорными словами. Добродушные шутки и смех, сопровождающий их, это ли не симфония, радующая слух?
В разгар веселья к колхозникам верхом на коне подъехала Айымбийке, к седлу у нее были привязаны два бурдюка с кумысом.
— Здравствуйте! Пусть ваш смех и шутки будут для всех! — издалека приветливо крикнула она.
Сагындык и Эркин помогли ей снять с лошади бурдюки. Лиза принялась разливать кумыс.
Сидящие полукругом люди, выпив по две-три большие пиалы кумыса, оживились еще больше.
— Тетушка Айымбийке, вы зимой во время окота ухаживали за овцами, а теперь уже доите кобылиц? — спросил усатый гость.
— Да. Если председатель молодец, то он женщин, подобных мне, будет гонять куда вздумает. — Айымбийке этими шутливыми словами высказала затаенную обиду на Кенешбека.
— Разве плохо помочь деверю, у которого малые дети? — оправдался Кенешбек. — Твоя невестка теперь поправилась, через дня два-три выйдет из больницы.
— На какую работу погонишь ты меня, когда вернется невестка? — Айымбийке вопросительно поглядела на Кенешбека.
— Пусть погонит куда найдет нужным, лишь бы вы меня угощали кумысом, — громко засмеялся бородатый.
— Я привезла кумыс Темишу и его друзьям, услышав, что они уезжают сдавать экзамены. Пей, Сагындык! А эти два председателя способны не только два бурдюка кумыса, а даже воду двух рек выпить…
— Да! Золотые у тебя дети, тетушка Айкан, да будет всегда сиять радостью ваше лицо, как солнце, — переждав смех, вызванный шуткой Айымбийке, сказал усатый.
— Дорогие мои сватушки, — заговорил Сергей. — У вас при себе темир-комуз? Сыграйте «Чабанский наигрыш»!
Кенешбек вскочил с места.
— Темиш, подай мне свою свирель и сбегай за комузом! Мы с Эркином сыграем на свирели. Сагындык, присоединяйся к нам. Начнем с «Чабанского наигрыша», а потом сыграем песню Айкан «Народу Хан-Тенгри».
Гости — усатый и бородатый председатели — с удивлением смотрели на воодушевившегося Кенеш-бека.
Темирболот и Сагындык настроили свои комузы.
— Много я выпила кумыса, поэтому лучше буду играть стоя, — сказала Айкан.
Все остальные поднялись вслед за нею.
После семи пиал кумыса бородатый председатель с трудом встал на ноги. Он пыхтел и задыхался, чуть было не проговорив вслух: «К чему все эти затеи? Было бы лучше послушать песню лежа», но удержался, боясь вызвать насмешки.
Со стороны Хан-Тенгри повеял легкий ветерок и принялся теребить платок Айкан.
Она оглядела девушек и молодух и заиграла на темир-комузе.
— О мастерицы-чудесницы! — крикнул Сергей и важно погладил свои рыжие усы.
Звуки слились в чарующую мелодию.
— Здорово! Настоящий «Чабанский наигрыш», — усатый председатель с умилением слушал музыку.
Перед ним возникли обширные, бескрайные урочища с рассыпанными то там, то здесь отарами овец, и чабан — гордый и счастливый своей работой, день и ночь охраняющий все эти богатства.
Бородатый председатель выпил слишком много кумыса и поэтому тяжело дышал, раздувая ноздри; он безучастно смотрел на участников этого замечательного концерта. Игра на комузе напоминала ему барабанный бой, звуки темир-комуза казались дребезжанием, свирель — нудным писком детских свистулек. Он вообще не разбирался в музыке, но любил о ней важно рассуждать, время от времени приговаривая: «Не забуду такой-то концерт», или: «До чего хороша такая-то мелодия!»
Сергей, если жена не заставляла его лечь вовремя, мог просидеть до утра у радиоприемника.
Когда по кивку Айкан все запели «Народу Хан-Тенгри», Сергей замер. Вдали вздымались горы Хан-Тенгри. И, блистая и смеясь под солнцем своими белоснежными вершинами, горы как бы говорили: «Раскройте глаза пошире, любуйтесь, как радостно и весело вокруг».
Сергей посмотрел на Айкан. Она играла, устремив взор на далекие годы. Вершины Хан-Тенгри, их красота привлекли взгляды всех собравшихся. Они пели все вдохновеннее, а далекие горы дышали прохладой, овевая своим дыханием счастливых тружеников.
Песня «Народу Хан-Тенгри» звучала вдохновенно и широко.
Айкан удивительно похорошела, ее доброе лицо сияло, шелковая косынка и платье, развеваясь на ветру, делали ее фигуру устремленной вперед. Она казалась мужественной, величавой и крепкой, и на минуту Сергею почудилось, что эта женщина возвышается над алмазными гребнями великана Хан-Тенгри.
«Может, ты волшебница? Где Айкан, такая одинокая после отъезда на фронт Медера? Где Айкан, которая кровавыми слезами заливалась, услышав о смерти любимого мужа? Где та простая, незаметная колхозница? Откуда в тебе столько мужества, силы и стойкости? Нет, нет, я ошибаюсь… Эта та же самая Айкан. Она родила Темирболота, вырастила его, воспитала… Дочерью стала тебе Эркингюл, невесткой Лиза. Ты будешь бабушкой. В семье твоей появится пятый человек. Нет, нет, Айкан, семья твоя больше — и я, и Татьяна, и все колхозники вокруг — твоя семья… Весь народ, все мы — едины…».
Песня увлекала, звала вперед, даже бородатый председатель колхоза стал понемногу улыбаться, А усатый весь, подобно Сергею, отдался песне. И, казалось, запели сами горы, звуки неслись с вершины Хан-Тенгри, горделиво объявляя всему миру, что радость и счастье в труде.
И Сергею чудилось, что весь советский народ, словно один человек, с единым сердцем, с едиными мыслями, с единой песней шагает по единой дороге.
Звуки музыки умолкли.
Усатый председатель поблагодарил Айкан и Айымбийке, своими сильными руками он приподнял Кенешбека и воскликнул:
— Спасибо, дружок! Слава благородному труду твоих чабанов!
— А теперь пройдите к нам в дом, — предложила Айкан.
— В доме не поместимся. Может, посидим здесь, на воздухе? — недовольно сказал бородатый председатель.
— Простите меня, — обратился к нему Темирболот. — Миллионы советских людей в серьезных делах и самоотверженном труде стараются украсить свою жизнь, сделать ее радостней. Так почему же вы такой неулыбчивый?
— У него вообще мрачный характер, — заметил усатый.
— Ладно, ладно, пойдемте! Я думал, что все не уместимся, — раздвинул в улыбке губы бородатый, — Будет тесно…
— Беда не в том, что одежда тесна, беда в том, что душа мрачна, — сказал Темирболот… — Будьте подобрее душой, и дом моей матери вам не покажется тесным… Для всех друзей найдется там место… Каждый советский человек найдет там приют.
— Каждый? — удивленно переспросил бородатый гость, а про себя подумал: «Он что, смеется надо мною?»
— Да, каждый, — серьезно, с гордостью ответил ему Темирболот. — Для любого нашего человека, строящего коммунизм, двери дома моей матери гостеприимно распахнуты…
— Ну, теперь мой бедняга совсем сбит с толку, — смеясь, заметил усатый.
Все остальные тоже засмеялись.
Горы Ала-тоо и Хан-Тенгри множили радостные голоса чабанов, а эхо разносило их по всему миру.
