6
Когда солнце стало склоняться к зубчатым гребням гор, машина, мчавшаяся по дороге, внезапно остановилась.
Первым из кабины выскочил Сергей. Через борт выпрыгнул Темирболот, слезли девушки.
— Ребята, приехали! — сказал Сергей. — Теперь шагайте вверх по этой лощине, а я вас догоню. — Он открыл полевую сумку и принялся там разыскивать какую-то бумагу.
Темирболот, связав мешки девушек, перекинул их вместе со своим через плечо.
— Пошли! — коротко сказал он.
Темирболот двинулся впереди своих спутниц по свежему снегу, который доходил ему до щиколоток.
Зимой здесь между скалами можно было пройти только пешком, летом смельчаки пробирались и верхом. Машина должна была ехать дальше, вверх по ущелью, до реки Сарыджаз. Там перебраться на северный берег, а под вечер следующего дня быть на Кен-Суу.
Но шофер решил изменить маршрут и через Малый Талды-Суу проскочить к Большому Талды-Суу.
— Вот письмо, — сказал Сергей, подавая шоферу бумагу, — прочти по очереди всем трем чабанам. Пусть они не жадничают и весь корм разделят поровну. И пусть на уголке распишутся, а ты эту бумагу сдай, когда вернешься, бухгалтеру, — объяснял он. — Если не доедешь сегодня до Большого Талды-Суу, следи в оба за фуражом.
— Хорошо! Будьте здоровы!
Шофер завел мотор, а Сергей пошел догонять ребят по их следам. Они успели отойти довольно далеко.
Джаркын, шедшая позади всех, остановилась и, указывая на пещеру метрах в ста в сторону от них, спросила:
— Что там такое?
Темирболот оглянулся и ответил:
— Пещера… Охотники, чабаны иногда ночуют там. Во всяком случае, так говорят люди.
Джаркын, не сказав больше ни слова, направилась к пещере.
— Джаркын, ты куда это? — крикнула Лиза.
— Не твое дело, — сердито буркнула Джаркын.
— Пойдем, Темиш, — попросила Лиза и потащила Темирболота за рукав. — Я тоже хочу посмотреть.
Над пещерой высился каменный уступ, ниже переходивший в отвесную скалу. По ее краям торчали устрашающие зубцы.
Все вокруг было покрыто снегом. На склонах, где царила тень, он отливал матовым серебром, а там, куда падали лучи солнца, снег казался позолоченным и ярким, как будто чья-то искусная рука затеяла чудесную игру лучей.
Неширокая пещера была метра три в высоту, а вглубь уходила метров на тридцать. Там было темно и таинственно.
— Пещера эта не очень известная, — сказал Темирболот. — Но в трудное время охотники всегда здесь могут переночевать, — он подталкивал Лизу к выходу.
Джаркын искоса наблюдала за ними.
— Темиш! — вдруг испуганно вскрикнула Лиза.
— Чего ты испугалась?
— Вон на том гребне какой-то человек приподнялся и снова спрятался за камнем! — торопясь, объясняла Лиза, показывая на соседнюю гору. — Вон, вон, за тем…
Темирболот стал внимательно вглядываться, не зная, верить или не верить Лизе.
— Это, наверно, какой-то джигит тебя поджидает, — сказала Джаркын Лизе.
Голос Джаркын прозвучал язвительно, но Темирболот и Лиза даже не слышали ее слов. Они неотрывно смотрели на гребень горы. У Темирболота сразу мелькнули в голове слова Чернова о «непрошеном госте».
Лиза первая увидела именно этого «непрошеного гостя»!..
Момун целый день пролежал среди тех кустарников, у которых Айкан подстрелила лису. Он молился аллаху, всем пророкам, духам своих предков, прочитал молитву в память своего отца и даже прослезился. Но ни духи предков, ни сам аллах ему не помогали — туман не спускался. Все вокруг замерло. Не было и ветра, который мог бы замести следы.
Идти по гребню горы было невозможно — Момун отлично понимал, что его немедленно обнаружат… Ползти? Но мешали всюду наваленные обломки скал.
Он с трудом одолел около километра и спрятался… Потом снова шел всю ночь и добрался до того валуна, где затаился сейчас.
Подниматься выше и прыгать с одного обледеневшего, скользкого камня на другой было безумием.
И, кроме всего, Момун был голоден, устал, продрог. Голодного человека мороз сильнее пробирает, чем сытого. Момун никак не мог унять охватившей его дрожи.
Он слонялся у облюбованного им валуна и старался согреться на солнышке. И вот, когда дрожь немного утихла, а зубы перестали стучать, раздался шум подъезжающего грузовика. Осторожно заглянув вниз, Момун увидел, что машина остановилась, оттуда вылезли люди. Три человека направились по лощине прямо в сторону камня, за которым прятался Момун. Четвертый задержался у грузовика.
Сердце Момуна тревожно застучало.
Вчера он видел: по дороге вверх проехали в машине три пограничника. И Момун решил, что это те самые пограничники, почему-то переодевшись в штатское, идут, чтобы захватить его.
Ему показалось, что один из трех, решив обогнуть скалу, отошел в сторону.
«A-а! Они хотят отрезать мне все дороги, — подумал в отчаянии Момун. — Что делать? Бежать! Но куда? Нельзя даже добраться до соседнего утеса, не будучи замеченным…»
Момун увидел, что четвертый, у которого он рассмотрел винтовку за плечами, начал догонять тех троих.
Момун посмотрел в бинокль и окончательно уверился, что этот человек — пограничник, тоже надевший почему-то гражданское платье.
«Да! Да! Это и есть тот самый, что разговаривал с Айкан два дня назад… Значит, выследили, что я теперь здесь прячусь. Живым я в руки им не дамся! Но сидеть спокойно и ждать — невозможно. Все-таки что-то надо предпринимать», — лихорадочно соображал Момун.
Он решился нырнуть за соседний валун и, приподнявшись, еще раз заглянул вниз, где стояли теперь те трое.
Лиза заметила его именно в эту минуту.
Момун снова присел на корточки.
Он услышал, как один из преследователей сказал другому женским голосом: «Вот на том гребне какой-то человек приподнялся и снова спрятался за камнем! Вон, вон, за тем…»
Женщина?! Момун не знал, что и подумать.
— Э-эй! — крикнул Сергей и стал махать руками, подзывая к себе ребят.
Сергей решил предложить им повернуть отсюда прямо на юг, чтобы добраться поскорее до зимовки Айкан. Сегодня он хотел переночевать в тепле, а утром идти к Большому Кен-Суу.
Окрик Сергея Момун истолковал по-своему.
«О аллах, поддержи меня!.. Помоги уничтожить врагов, открой мне безопасную дорогу и дай в спутники своего пророка. Дорогой мой отец, поддержи меня своим святым прахом!» — не переставал твердить Момун. Он протянул руки к плоскому камню и дотронулся до него. Камень легко сдвинулся с места — он не был прихвачен смерзшимся снегом к скале.
Спасение! Момуна охватила неистовая радость — ему даже стало теплее.
Он вспомнил слова своего отца: «Сын мой, в дождь нельзя ездить по крутым спускам, зимой — стоять под крутым склоном».
Момун знал, что в это время года снежные оползни в горах не редкость. И он решил устроить обвал, чтобы под ним погибли все четыре его преследователя. Хищник стал хладнокровно ждать, когда к троим его врагам подойдет четвертый с ружьем.
— Эй, идемте прямо на юг! — крикнул Сергей.
— О аллах! О духи предков, не дайте ему уйти!
Момун высоко поднял плоский камень, сделал несколько шагов вперед и кинул вниз вдоль склона горы. Послышался сухой треск ударов камня о камни, потом грохот…
В один миг лощина, где стояли девушки и Темирболот, оказалась заваленной снегом. В небо поднялся огромный столб снежной пыли.
— О-ой! — донесся до Момуна далекий крик. Сердце негодяя застучало где-то у горла…
Многое пережил он на своем веку, пролил немало чужой крови, чинил своим врагам вред, привык к брани и проклятьям своих хозяев, побывал в разных переделках. Но никогда, как ему казалось, он не слышал такого сильного-, пронзительного и грозного крика. Этот голос долго еще звучал в ушах Момуна. Может быть, хищник почуял в этом крике угрозу, а скорее всего просто испугался того, что совершил. Он долго не мог унять боли в сердце, чувствовал слабость во всем теле.
— О-ой! — крикнул Сергей.
Он взглянул в ту сторону, откуда послышался треск, краем глаза уловил человека, убегавшего за валун, и лавину, катившуюся вниз.
Больше кричать он не мог. Ветер отбросил Сергея в сторону, свалил с ног; его в миг засыпало снегом.
Только потому, что голова чудом оказалась над снегом, Сергей не задохнулся. Тяжесть сдавила грудь, сжимала, как в тисках. Несколько мгновений он не мог перевести дух. Пытался пошевелиться, двинуть ногой или рукой — ничего не получилось, хотел повернуть голову и посмотреть в сторону обвала, но и это не удалось.
И почему-то ему сразу не пришло на ум, что ребята могли быть погребены под снегом. Он откашлялся и крикнул, но из сдавленной груди вырвались только слабые, хриплые звуки.
Горы вокруг по-прежнему резали глаз белоснежным нарядным покровом. Лишь одну от вершины до подножия, как рана, рассекала темная полоса — весь снег, сорвавшийся вниз, скопился в лощине, и долго еще над ним курился белый дым — легкая снежная пыль.
Пограничники видели, как из грузовика вышли четверо и направились по лощине в сторону от дороги. Машина помчалась дальше.
Эти четверо могли быть только Темирболот, Сергей и другие чабаны. Зимовка Айкан находилась неподалеку от тех мест, и лишь Темирболот с друзьями мог направляться в те края.
— Товарищ капитан, — доложили Чернову. — В горах произошел снежный обвал. На гребне горы, по которой катилась снежная лавина, замечен человек…
Чернов с несколькими пограничниками помчались к перевалу. Следы приводили к засыпанной снегом лощине, но по другую ее сторону, за обвалом, пограничники отпечатков ног не обнаружили.
— Товарищ капитан, люди вроде остались под снегом, — высказал один из пограничников то, что думали остальные.
— Как это могло случиться? — воскликнул Чернов. Он не мог, не хотел верить. — А вон, посмотрите, в стороне что-то чернеет. И, мне кажется, кто-то стонет.
Они мигом добрались до задыхавшегося в снегу Сергея. Сугроб быстро раскопали, и уже через несколько минут Сергей мог вымолвить:
— А где ребята?
— Ребята?..
— Лиза, Джаркын, Темирболот…
Сергею ничего не могли ответить. Пограничники были потрясены не меньше, чем отец Лизы. Не веря еще, что произошло несчастье, он громко крикнул:
— Лиза! Э-эй! Ли-за! Темирболот!..
Не получив ответа, он вдруг горько и громко зарыдал. Потрясение было, видимо, так велико, что он, всегда выдержанный и спокойный, не мог сдержать себя.
Взволнованный Чернов взял его под руку и пытался утешить. Пограничники столпились вокруг, переглядываясь.
Сергей плакал, как ребенок, и беспомощно озирался вокруг.
— Скорей! Скорей! — вдруг крикнул он. Рыдания перехватывали его горло. — Посмотрите вон вверх за большим валуном… Кто это? — Горе снова захлестнуло его. — Где мои дети? — крикнул он исступленно и горько.
Солнце, как бы испугавшись этого отчаянного крика, стало быстро меркнуть. Потемнело, закружился снег. От ущелья Оттук надвигался буран. Ветер стонал и метался, как бы вторя тяжелым вздохам Сергея.
В лицо пригоршнями летел снег, залепляя глаза, дорога была неровной и скользкой и только к полуночи Чернов добрался до заставы. Он немедленно позвонил в Пржевальск и просил сейчас же сообщить страшную новость в колхоз.
Буря утихла только под утро. К полудню на четырех грузовиках колхозники примчались к месту обвала. Они уже застали у подножия горы Айкан, Аксаамай, Эреше и Табыша.
Перед ними распласталась снежная громадина, взбудораженная вчерашним бураном. Где-то под собою она погребла цветущие, молодые жизни…
Одни горевали, стараясь сохранить внешнее спокойствие, у других ползли по щекам слезы…
Старец Ашым, который тоже, несмотря на уговоры, приехал, стучал палкой по короне снега и звал:
— Где ты, дорогой мой Темиш? Где Лиза? Джаркын, отзовись! Где вы? — Он всхлипывал и сморкался. — Почему я не с вами? — с горечью восклицал старик.
— О дорогая моя! Что случилось с тобой? — голосил Асанакун, беспомощно ковыряя лопатой снег. — Дорогой мой Сергей, неужели мы с тобою оба лишились своих дочек? — то и дело спрашивал он почерневшего и похудевшего за эти часы Сергея.
Эреше отозвал Асанакуна от отца Лизы.
— Успокойся! Приди в себя, — увещевал он старого друга. — Зачем ты еще раз напоминаешь Сергею о том, что он и сам забыть не может. Пусть тебе хоть утешением будет то, что у тебя жена есть, как и у него… Поддержка, забота, семья… А посмотри на Айкан. Сам знаешь, она всегда плачет, когда у Темирболота просто голова заболит. А сейчас, видишь, ни слезинки… Ты подумай, что теперь ей, бедняжке, делать? — Эреше прослезился сам и поскорее отошел от Асанакуна.
Колхозники хорошо знали обычную слезливость Айкан и теперь недоуменно пожимали плечами. Женщины искоса наблюдали за ней и перешептывались:
— Да что с ней такое?
— Уж не подменили ли в сыртах нашу Айкан?
Ночью, когда незнакомый ей пограничник привез страшную весть о том, что Темирболота засыпало снежным обвалом, Айкан вскрикнула и задохнулась от рыданий.
Пограничник, глядя на ее лицо, чуть было сам не разрыдался. Потом она больше не плакала. Не заплакала и тогда, когда на грузовиках приехали к обвалу колхозники из низовьев. Она только сказала строго и печально:
— О дорогие люди! Солнце мое зашло! Я осталась навсегда в кромешной тьме.
А теперь она стоит, опираясь на руку Жанаргюл, совершенно спокойная, но с каким-то неживым, окаменевшим лицом. Взгляд ее ничего не выражает… Спокойствие Айкан было таким необычным, что вызывало толки и предположения.
— Неужели Айкан всегда была такая? — спрашивали те, кто не знал ее близко. — Нет, помнится, она была другой!
— Видно, Айкан стала совсем бесчувственная, — говорили некоторые, — потому что ей много приходилось волноваться из-за сына, когда он был дерзким и непослушным…
Но большинство решило:
— Айкан так сильно сейчас страдает, что у нее даже слезы высохли.
И это было правдой. Айкан была так убита, что даже не могла плакать. Ей казалось, что кровь остановилась у нее в венах…
И в эти минуты полного отчаяния она все-таки понимала, что воплями и плачем не поможешь. И решила быть сдержанной, не показывать людям, что сгорает от горя без пламени, без дыма. Теперь ей, как никогда, нельзя было быть безрассудной.
Представители из района советовались с Кенешбеком и другими колхозниками, в каком месте начинать поиски, но так и не могли решить. Самое главное было неизвестно: где, хотя бы примерно, находились ребята, когда лавина сползла с горы.
На лицах у всех застыла печаль, все стоят у засыпанной лощины, опершись на лопаты, кетмени… Они, отправляясь сюда, были полны решимости во что бы то ни стало скорее разыскать ребят. А теперь стояли кучкой, не зная, как быть дальше. Ведь перекопать все это огромное, засыпанное снегом ущелье было выше сил человеческих!
— Тетя Айкан! Дядя Сергей! Дядя Асанакун! — начал Кенешбек, сдерживая себя, чтобы не закричать от боли и отчаяния. — Тяжелое горе свалилось на всех нас. Вдруг ни с того ни с сего лишиться троих… лишиться троих… — Аманов немного помолчал, чтобы подавить волнение. — Если бы у меня было трое детей, то я отдал бы их вам троим. У меня единственная Эркингюл… Посоветуйтесь и решите: чьей дочерью она станет!
— Дорогие! Ради вас мне не жаль своей жизни, — заговорил Сергей, даже не пытаясь скрыть слезы. — И тебе я готов отдать свою жизнь, Кенешбек, за твои слова. Эй, Асанакун, чего ты насупился? Подними голову! Правильно сказал Эреше, что у нас с тобой есть наши старушки, а Айкан совсем одна. — Он замолк, вытирая слезы. — Айкан, как не любить, как не ценить Кенешбека? Чтобы утешить нас, он предлагает нам самое дорогое, самое ценное, что у него есть. Многое я повидал на своем веку, но такую доброту, такую щедрую душу встречаю впервые. Что ты скажешь на это, Айкан? Ты видишь, наши односельчане готовы нам помочь, но не знают как…
Айкан помолчала немного и сдержанно произнесла:
— Я вижу, чувствую, как все горюют вместе со мной. Такие чудесные люди, как Кенешбек, только в нашей стране. И все остальные… Мы все связаны одними мыслями… Мы делим вместе и радость и горе. — Айкан обняла Кенешбека, поцеловала. — А теперь… а теперь… я хочу сказать… По всему видно, что мы не в силах определить, где лежат под снегом наши дети… И придется сказать им, нашим дорогим ребятам: «Прощайте до весны!»
Айкан громко вскрикнула, закрыв лицо ладонями.
Горько и протяжно заголосили женщины.
