Шоу закончилось, и зал пустеет. Тиндэлл и Лапен встают в очередь за кофе в крошечном пигмалионовском кафе.

Нил вновь обрабатывает Табиту на предмет неземной красоты сисек в свитерах. Мэт и Эшли ведут оживленную беседу с Игорем и японской парочкой, все они при этом медленно шагают к выходу.

Кэт сидит в одиночестве, догрызая последнюю веганскую печеньку. Лицо у нее осунулось. Я спрашиваю, что она думает о бессмертных словах Гриффо.

– Прости, – отвечает она, качая головой. – Ничего хорошего.

Взгляд у нее хмурый, глаза опущены.

– Он был такой одаренный, и все равно умер.

– Все умирают…

– И тебе этого достаточно? Он оставил нам записку, Клэй. Записку.

Эти слова она выкрикивает, и овсяные крошки летят с ее губ. От полок с антропологией на нас, подняв бровь, бросает взгляд Оливер Гроун. Кэт смотрит на свои туфли. И тихо договаривает:

– Не называй это бессмертием.

– А что если это и есть самое лучшее в этом человеке? – говорю я.

И на ходу сочиняю теорию.

– А может, знаешь, – может, водиться с Гриффо Герритзуном не всегда было так уж приятно? Может, он был чудаком не от мира сего? Что если эти фигурки, которые он умел вырезать из металла, и были лучшим его качеством? Ведь эта его часть действительно бессмертна. Настолько бессмертна, насколько вообще может что-либо стать бессмертным.

Кэт качает головой, вздыхает и чуть наклоняется ко мне, запихивая в рот остаток печенья. Я нашел старое знание, то самое СЗ, которого мы доискивались, но Кэт не нравится его смысл. Кэт Потенте будет искать дальше.

Через мгновение она отстраняется, глубоко вздыхает и поднимается со стула.

– Спасибо, что пригласил, – говорит она. – Увидимся еще.

Она накидывает блейзер, машет рукой на прощанье и идет к дверям.

Теперь ко мне подходит Пенумбра.

– Потрясающе! – восклицает он, снова прежний: сияющие глаза, широкая улыбка. – Все это время мы играли в игру Герритзуна. Его литеры, мальчик мой, у нас на витрине!

– Кларк Моффат это понял, – говорю я. – Не представляю себе, как, но сумел понять. А потом, думаю, он просто… решил играть дальше. Оставить загадку без ответа.

Пока кто-нибудь не найдет всех ответов в его книгах.

Пенумбра кивает.

– Кларк был талантище. Всегда в одиночку, следовал интуиции, куда бы она его ни вела.

Он умолкает, склоняет голову набок, потом улыбается.

– Он бы тебе понравился.

– Так вы не расстроились?

У Пенумбры глаза на лоб полезли.

– Расстроился? Ничуть. Это не то, чего я ожидал, но чего же я ожидал? Чего ожидал любой из нас? Я тебе так скажу: я не ожидал, что узнаю ответ при жизни. Это бесценный подарок, и я благодарен Гриффо Герритзуну и тебе, мой мальчик.

Подходит Декл. Он сияет, едва не подскакивает.

– У вас получилось!

Он хлопает меня по плечам.

– Вы их нашли! Я знал, что вы сможете, – знал – но не представлял себе, как далеко заведет этот поиск.

У него за спиной черные балахоны оживленно переговариваются. Они выглядят взволнованными. Декл осматривается.

– Можно их потрогать?

– Они все ваши, – отвечаю я.

Из-под стула в первом ряду я вынимаю пуансоны Gerritszoon в их картонном ковчеге.

– Вам нужно будет официально выкупить их у «Объединенных хранилищ», но у меня все бумаги есть, и вряд ли…

Декл поднимает руку.

– Не вопрос. Сделаю – не вопрос.

К нам подходит один из нью-йоркских черных балахонов, следом подтягиваются остальные. Склонившись над коробкой, они охают и ахают, будто в ней лежит младенец.

– Значит, это ты пустил его по верному следу, Эдгар? – спрашивает Пенумбра, изогнув бровь.

– Сэр, я вдруг подумал, – отвечает Декл, – что у меня в распоряжении оказался парень с редким дарованием.

Пауза, улыбка, а потом:

– Вы ведь умеете выбрать правильных продавцов.

Пенумбра фыркает и усмехается.

Декл продолжает:

– Это триумф. Мы сделаем новый шрифт и перепечатаем кое-что из старых книг. Корвина не сможет ничего возразить.

Пенумбра мрачнеет, заслышав имя Первого читателя – своего старого друга.

– А что он? – спрашиваю я.

– Он… мм… похоже, расстроен.

У Пенумбры озабоченное лицо.

– Тебе надо приглядеть за ним, Эдгар. Несмотря на его возраст, опыт разочарований у Маркуса невелик. И каким бы твердым Маркус ни казался, он хрупкий.

Я боюсь за него, Эдгар. Правда.

Декл кивает.

– Мы о нем позаботимся. Нам надо понять, что делать дальше.

– Что ж, – замечаю, – я вам кое-что подкину для начала.

Наклоняюсь и вытягиваю из-под стула вторую коробку. Эта – новенькая, и по крышке перекрещена свежей пластиковой стяжкой. Я перерезаю стяжку, отгибаю клапаны, и все видят, что коробка набита книгами – плотно упакованными пачками бумажных изданий в фабричной полиэтиленовой обертке. Проткнув дырку в пленке, вынимаю одну пачку. На простой синей обложке тонкими белыми буквами отпечатано MANVTIVS.

– Это вам, – поясняю я, подавая пачку Деклу. – Сто экземпляров расшифрованной книги. Латинский оригинал. Я подумал, что ваши ребята захотят перевести сами.

Пенумбра смеется и говорит мне:

– Так теперь ты еще и издатель, мой мальчик?

– Цифровая типография, мистер Пенумбра, – отвечаю я. – Два бакса штука.

Декл с черными мантиями уносят свои сокровища – одну старую коробку и одну новую – в арендованный микроавтобус у магазина. Седой администратор «Пигмалиона» настороженно наблюдает из кафе, как братия покидает магазин, распевая радостный гимн на греческом.

У Пенумбры задумчивое лицо.

– Об одном жалею, – говорит он. – Маркус непременно сожжет мой codex vitae. Как книга Основателя это часть истории, и мне грустно, что она исчезнет.

Сейчас ошарашу его еще раз.

– Тогда в библиотеке, – говорю, – я сканировал не только Мануция.

Сую руку в карман, выуживаю синюю флешку и вкладываю Пенумбре в ладонь.

– Не такая изящная, как сама книга, но слова все здесь.

Пенумбра поднимает флешку над головой. Пластик блестит под лампами книжного магазина, а губы Пенумбры складываются в чудесную полуулыбку.

– Мальчик мой, – шепчет он. – От тебя сплошные сюрпризы.

Потом, подняв бровь, спрашивает:

– И я могу ее напечатать всего за два доллара?

– Без вопросов.

Пенумбра обнимает меня за плечи худой рукой, наклоняется ближе и тихо говорит:

– Наш город – я слишком поздно это понял, но мы в Венеции нынешнего мира. В Венеции.

Его зрачки расширяются, потом он крепко жмурится и качает головой.

– Как сам Основатель.

Я не очень понимаю, куда он клонит.

– Вот что я наконец-то понял, – продолжает Пенумбра. – Мы должны мыслить, как Мануций. У Федорова есть деньги, и у вашего друга – того, забавного.

Теперь мы оба высматриваем что-то в дальнем конце магазина.

– В общем, что вы скажете, если мы найдем инвестора или двух и… начнем с начала? Я не верю собственным ушам.

– Должен признаться, – говорит Пенумбра, качая головой, – я преклоняюсь перед Гриффо Герритзуном. Его свершения неповторимы. Но у меня осталось еще не так уж мало времени, мальчик мой.

Он подмигивает.

– А на свете столько неразгаданных тайн. Ты со мной?

Мистер Пенумбра. Какие разговоры?!