Сияли улыбки, развязывались языки, встречались взгляды. Постепенно происходило приручение. Жером по-прежнему отгораживался некоторой недоверчивостью, но понемногу начинал переваривать. Его желудок работал, словно получил отличную лекарственную траву. Но пока он довольствовался их обществом – так человек без аппетита поглощает безвкусные блюда, просто чтобы выжить. Он хотя бы выжил. Возможно, как раз в этом он больше всего нуждался после смерти Ирэн. В человеческом тепле. Не физическом, это не обязательно. Во взгляде, в улыбке, в хорошем настроении, в человеческой радуге всех оттенков, которые приходят к вам, чтобы сообщить, что другие сердца продолжают биться.

В то утро за завтраком Людовик достал кисти и коробку с красками и стал рисовать на листе бумаги широкие закругленные полосы, постоянно обмакивая кончик кисти в синюю формочку.

– Посмотви, мамочка, я нависовал синюю вадугу.

Жюли снисходительно глянула на него.

А он взялся за другой лист и сказал:

– А сейчас я нависую желтую вадугу…

– Хорошо он говорит, – заметил Жером, – жалко только, что «р» не выходит.

– Это как слезы, – откликнулась Жюли. – Иногда так жалко, что они не выходят. А потом однажды все получается…

Вместо ответа Жером улыбнулся ей. Он смотрел на отца, который хлопотал на кухне. Поль нашел рецепт рагу из телятины под белым соусом и следовал ему буквально: даже соль взвешивал, что вызывало улыбку Жюли. Она-то считала, что в кухне все делается по наитию. Жером полагал, что она отвратительна. Кухня, а не Жюли. Теперь не Жюли.

И вот Поль заплакал горючими слезами. От лука. Поль все сильнее моргал и в конце концов бросил свою работу и ощупью выскочил из кухни на улицу, надеясь, что от морского воздуха его глаза перестанут слезиться. Жюли поднялась и молча принялась за чистку лука.

– Вы что, от лука не плачете? – понаблюдав за ней несколько минут, спросил Жером.

– Нет, из меня вообще нелегко выжать слезу.

– И вы еще делаете мне замечание, что у меня не сразу потекли слезы?

– Надо уметь плакать, когда это действительно необходимо. А в случае с луком – не вижу причин для слез, разве что вы испытываете к этому овощу особую нежность и не в силах рассечь его надвое. Ваш отец испытывает к луку особую нежность?

– Чистая химия. Какие еще корявые объяснения вы найдете?

– Да я смеюсь. Я никогда не плакала от лука. Так уж вышло. Есть люди, умеющие раздвигать пальцы ног, другие умеют сворачивать язык в трубочку, а вот я не плачу от лука. Мне бы надо было наняться в ресторан, где пекут эльзасские луковые пироги. Снимать шелуху с лука. Отличная профессия, между прочим.

– Вы снимаете шелуху с людей, уже неплохо!

– Я снимаю шелуху с людей? – удивилась Жюли.

– Вы убираете слой за слоем, обнажая самый нижний. И при этом заставляете людей плакать…

– Правда? Я не нарочно…

Тут, утирая последние слезы тыльной стороной ладони, чтобы не касаться глаз пальцами, на которых еще остался едкий сок, вернулся Поль.

– Тут-то дело точно в луке, – сказала Жюли, указывая на него.

Видя, что Жюли расправилась с этой фазой готовки, Поль с явным облегчением поцеловал ее в лоб и прошептал, что для счастья надо совсем мало.

«Иногда очень мало»…

– Я могу сегодня вывести катер? – спросил Жером отца.

– Да, если хочешь. Техосмотр, должно быть, уже сделан. Но все же спроси у Леона. И возьми с собой Жюли, – предложил он, помолчав немного.

– Нет-нет, – отмахнулась Жюли, – при качке я не удержусь на ногах. Мне больше нравится бегать по песку. А вот болтаться на волнах – нет, это не для меня.

– Море спокойное, – заметил молодой человек.

– Волны есть всегда, – возразила Жюли.

– Вы без слез снимаете шелуху с лука, а я умею раздвигать пальцы ног и сворачивать язык в трубочку, смотрите! – сказал он, чтобы уговорить ее. – А главное, я умею бесстрашно управлять катером в Атлантическом океане.

– Ладно! Я согласна!

– Выходит, обязательно надо задеть вас за живое, чтобы вы изменили мнение?

– А Людовик? – спросила она.

– Я с ним побуду, – предложил Поль. – Я делаю успехи в «Memory», не стоит останавливаться на полпути.

– Днем, когда он будет спать, потренируйтесь один.

– На катере сможешь поразмышлять о том, чтобы говорить мне «ты», – безнадежно буркнул Поль.

Уложив Людовика, Жюли прихватила кое-что из одежды, чтобы переодеться, если промокнет. Ей было страшновато, но она все равно пошла. Кому нравится показывать свои слабости. Со спасательным жилетом она не особенно рискует. К тому же они не собирались пересекать Атлантику. Наверняка пойдут вдоль берега. Час или два – и она докажет ему, что не плачет, когда чистит лук. И что не паникует в море.

А научиться высовывать язык трубочкой она пытается вот уже три года. Похоже, это врожденное умение. И у нее никогда не получится.

Никогда не говори «никогда». Поэтому Жюли надеялась и тренировалась перед зеркалом. Кажется, края постепенно начинали сворачиваться.

Когда она села в машину, Жером с улыбкой посоветовал:

– Расслабься!

– Мы теперь на «ты»?

– Нам предстоят напряженные моменты, так что лучше на «ты».

– Это должно меня успокоить?

– Нет, помочь расслабиться.

– Тоже не действует.

– Чего ты боишься?

– Чего я боюсь, выходя в море?! Нападения акул!

– Мы в Бретани, а не на острове Реюньон.

– Кораблекрушения!

– Здесь нет айсбергов…

– Похищения с требованием выкупа.

– У моего отца есть чем заплатить.

– Умно!

– Во всяком случае, это правда.

– Попасть в брюхо кита?.. – уже не столь уверенно продолжала она.

– Интересно, это ты Библии начиталась или насмотрелась со своим сыном диснеевских мультиков? – рассмеялся Жером.

– Не найти обратной дороги на сушу?

– Мы пойдем на закат, это приведет нас к берегу…

Исчерпав все аргументы, Жюли умолкла. Как же она ненавидит быть неправой! Показывать свои слабости и страхи, свою хрупкость. Как же она ненавидит выходить в море! Потому что для нее это ново. А она ненавидит все новое!

Когда они припарковались возле порта, Жюли принялась внимательно разглядывать все пришвартованные там суда, пытаясь угадать, на каком им предстоит покинуть твердую землю. От всех остальных отличалась «Падающая звезда». Легкое яркое судно – без затей, но в хорошем состоянии. Она надеялась, что угадала правильно. И название ей понравилось.

Вернулся Жером, который ходил поговорить с Леоном. Подойдя к Жюли, он улыбнулся и высунул язык. Разумеется, трубочкой. В ответ она скорчила рожицу. Ничего, когда-нибудь и у нее получится.

– Техосмотр был на прошлой неделе. Катер только нас и ждал, – бросил ей Жером, отвязывая швартовочный трос и предлагая Жюли шагнуть на борт.

– Это он?

– Нет, это способ добраться до падающей звезды.

Жюли улыбнулась. Значит, «Падающая звезда».

– А спасательные жилеты есть? – поинтересовалась она.

– И даже сигнальные ракеты. Но нам они не понадобятся. Море спокойное, не волнуйся.

– Я не волнуюсь.

– Врунья.

Добравшись до катера, Жером закрепил кронштейн и потянул Жюли за руку, чтобы она шагнула на борт. Судно качнулось. Жюли держалась как могла и размышляла, ради чего она согласилась на эту заморочку. Исключительно из гордости, вот уж глупость! Но теперь поздно, дело сделано.

Они вместе зашли в небольшую кабину, где Жером завел двигатель и стал маневрировать между другими судами, чтобы вывести катер из гавани. Жюли, заинтригованная его ловкостью, не сводила с него глаз. Разъяснение не заставило себя ждать. Жером рассказал, как они с отцом выходили в море после смерти его матери. Такие моменты одиночества в океане, вдали от людей, от всех тех, кто не мог понять глубины их страдания, с которым им предстояло повседневно справляться, благотворно подействовали на них и сплотили отца и сына. Сдохни, но борись! Тогда, в три года, Жером много раз видел, как отцу хотелось сдохнуть, чтобы воссоединиться с матерью. Но он предпочел бороться – ради сына…

И Жерома тоже несколько месяцев терзало желание сдохнуть. Порой надолго укореняясь в душе. Но сейчас, на катере, он ощутил неожиданное облегчение. Правда, непонятно, в чем причина: в этой девушке, ее трогательном малыше, суровом, но добром отце или единстве, которое связало их во время этой бретонской вылазки. Или, может, в пробежке по пляжу? В поражении века, когда он получил по зубам. Похоже, эта взбучка послужила детонатором: наружу вырвалось все, что он держал под спудом. Не важно. Даже хотя он знал, что это еще не победа, что еще нужно время, самое главное – выбраться на поверхность. Каковы бы ни были угол и скорость подъема. Поверхность. Одно осознание, что она существует, действовало на него как бальзам на сердце.

Навстречу им попались несколько катеров, возвращавшихся в порт.

Поздновато они выходят. Даже если они совершат крошечную прогулку, возвращаться придется в темноте. Но Жерому нравилась идея погрузиться в бескрайность, волшебство которой еще подчеркнут сумерки. Ему нравилось представлять себя в открытом море. Двигатель был выключен, судно покачивалось напротив маяка, а Жером смотрел, как мерно мигает сигнальный фонарь – крошечная точка, – он был далеко. А за ним – ощущение сгущающейся тьмы. Наверное, так можно приблизиться к пониманию того, что чувствуют ночные мотыльки.

Но до этого еще было далеко. Погода во второй половине дня выдалась прекрасная, небо сияло.

Они двигались вдоль великолепного дикого берега, обогнули полуостров Киберон и направлялись прямо к выходу в залив Морбиан. Жером указал Жюли на мыс Керпенир и статую Девы Марии Кердро, покровительницы моряков, входящих в этот залив, и поведал связанную с ней легенду. Место здесь опасное из-за очень сильных течений. Когда в бухте начинается прилив, вода прибывает во всем заливе.

Взору Жюли открылся невероятный пейзаж. Она любила горы, но, похоже, море понемногу завоевывало ее сердце. Сначала было небольшое волнение, теперь они вышли в залив Морбиан и качка усилилась. Похоже, Жером отлично знает здешние места. Еще бы, ведь он бывает здесь вот уже тридцать лет подряд.

После нескольких часов навигации среди островов с осмотром местных фауны и флоры, заходов в уютные бухточки со стоящими у самой кромки воды домишками и возделанными полями катер снова взял курс на Киберон.

На горизонте, прямо над морем, небо постепенно окрашивалось оранжевым, а у них над головой еще оставалось голубым. Зажглась первая звезда, как разведчик, предупреждая о подходе своей армии – судя по прогнозу погоды, о сверкающем войске.

Похолодало. Жером прихватил шерстяные свитеры и одеяло на всякий случай. Октябрь безжалостен, даже когда солнце еще вовсю светит.

– Это еще зачем? – подозрительно спросила Жюли, указывая на одеяло.

– На случай, если нам придется подобрать раненого дельфина.

– Ты надо мной издеваешься?

– Да, а что?

– Ты задумал что-то на мой счет?

– Кучу всего.

– Например?

– Заставить тебя поверить, что мне нравится щупать пациенток.

– Берегись, я могу потребовать частную консультацию, – задорно ответила она.

– Хотелось бы посмотреть, – улыбнувшись едва заметно, сказал Жером.

– Может, хватит рискованных шуток?

– Да, пожалуй, – согласился молодой человек.

– Так что насчет одеяла?

– Под открытым небом можно любоваться звездами, но становится холодно.

– Зачем ты мне рассказываешь о звездах, разве мы не собирались совершить короткую двухчасовую поездку и вернуться?

– Я так сказал?

– А как же Люк?

– Люк учит моего отца держаться достойно и не проигрывать партию за партией трехлетнему ребенку. Для этого ему понадобится целый вечер. А потом они уснут, даже не узнав, что мы не вернулись.

– А если мне все-таки хочется вернуться до наступления ночи?

– Ты умеешь плавать?

– Нет.

– Ты не умеешь плавать? – с искренним удивлением повторил Жером.

– Нет, я же сказала.

– Значит, ты в моей власти. – Он расплылся в улыбке.

– Я счастлива, – с иронией заметила Жюли.

– Ты знаешь звезды?

– Большую Медведицу.

– Для начала неплохо.

– А если я заболею на катере?

– Отправишься кормить рыб.

– Очень мило! – иронично заметила Жюли.

В общем, для Жюли прогулка оказалась приятной. Они шли вдоль берега, и Жером рассказывал ей о географии полуострова, о заливе Киберон, что они совсем рядом с самым большим и прекрасным островом Бретани – Бель-Иль-ан-Мер. А потом Жером сосредоточился на управлении катером. Быть может, потому, что тоже оробел. Хотя вовсе не собирался щупать Жюли. Слишком юная. Слишком вульгарная. Не в его вкусе. Впрочем, надо признаться, ее обтянутые свитером круглые грудки все-таки не оставили его равнодушным.

– Сейчас же прекрати пялиться, – прервала Жюли его размышления.

– На что пялиться?

– На мою грудь!

– Я не пялюсь на твою грудь.

– Врун!

– Ну ладно, согласен. Но я ведь не делаю ничего дурного. И хорошего тоже…

– Ну да, верно… Одеяло, звездная ночь, я во власти доктора, который говорит, что любит щупать пациенток… А теперь ты пялишься на мою грудь… Есть от чего забеспокоиться…

– Я хорошо воспитан. И не прикоснусь к тебе. Но если ты настаиваешь, я сделаю над собой усилие.

– Даже не мечтай! – возразила Жюли. – Ты умеешь разговаривать с девушками, это неоспоримо. Сделать усилие, если я так уж прошу! Так я тебе и поверила! Хотя мужчинам не надо прилагать особых усилий, чтобы прикоснуться к девушке.

– У меня иное представление о любви.

– У меня тоже.

– Значит, мы заодно, – сделал он заключение.

– Значит, ты можешь прекратить пялиться на мою грудь!

– Я бы мог, верно. Но я не делаю ничего дурного, а это восстанавливает мои силы.

– Может, ты и потрогать хочешь? – шутя предложила Жюли.

– Нет, слишком опасно!

– Это не гранаты!

– Все равно.

– Ты что, страдаешь от отсутствия женщин?

– Да нет, возможности всегда есть, – горько признался он.

– Но Ирэн не стало совсем недавно.

– Мы давно не спали вместе.

– А разве это не основа семьи?

– Если семья уравновешенная, то да… Ирэн была больна. Глубочайшая депрессия. Она не переносила, когда к ней прикасались. Патологически не принимала собственного тела. Я все равно говорил ей, что она красивая, что она мне нравится. Но она себя не выносила.

– И ты это терпел?

– У меня не было выбора. Я ее любил. Ради любви многое можно вынести.

– За что ты любил ее?

– Разве любовь можно объяснить? Вот так новость!

– Нет, но тебе могла надоесть семейная жизнь, которая таковой не является.

– Все как-то тянулось… Не мог же я ее бросить.

– Но теперь тебе этого не хватает.

– Я и сам не знаю.

– А я знаю. Иначе ты не пялился бы на мою грудь и не пускал бы слюни, как лев на кусок мяса.

Жером демонстративно провел по подбородку тыльной стороной ладони, чтобы проверить.

– Я не пускаю слюни!

– Пускаешь! – Она показала пальцем на уголок его рта.

– И не надо думать, что все мужики перевозбужденные самцы. Это совсем не так.

– Ты уверен? Что-то я сомневаюсь. Почему твоя жена так страдала?

– Я всегда очень плохо понимал ее. Наверное, потому и любил. А она позволяла мне играть роль спасителя.

– И все было в порядке, – безучастно заметила Жюли.

– Почему, как ты думаешь, мне плохо, почему хочется бежать, постараться забыть все? Я чувствую себя виноватым в том, что мое присутствие не слишком ей помогло.

– Ты не виновен в ее смерти. «Помоги себе сам, и Бог поможет тебе». Ты можешь протянуть руку кому-то, но ты не можешь вытащить его из ямы, если он не ухватится за протянутую тобой руку. Разве что сам упадешь, а это не решит проблему. Вы окажетесь на дне ямы: вдвоем, но все же на дне.

Несколько минут Жером молчал. Он обдумывал то, что только что услышал от этой девчонки в потертых джинсах, которую считал задержавшимся в развитии подростком. Именно этот образ он нашел, чтобы подбодрить свою заместительницу. А теперь делает вид, будто верит, что их с Ирэн это не касается. А с чего бы это их не касалось?

Наступила темнота. Жером включил прожекторы на носу катера. Береговых огней больше не было видно. Только вдали мерцал маяк. Жером отошел подальше, чтобы его мощный свет не слепил его, заглушил мотор и погасил прожекторы. Жюли вздрогнула. От внезапной тьмы и почти полной тишины, нарушаемой лишь плеском волн возле корпуса катера, у нее кровь застыла в жилах.

– Ты уверен, что нам ничего не угрожает? – едва слышно спросила она, подойдя к Жерому.

– Меньше, чем в автомобиле на трассе. Что ты хочешь, чтобы с нами случилось? Чтобы Моби Дик подплыл под наш катер?

– Не знаю. Просто мне страшно.

– Иди сюда. – Он обнял ее. – Так ведь лучше?

Они долго стояли обнявшись, не зная, кто кого успокаивает. Жерому казалось, что его обволокло какое-то тепло, проникающее внутрь. У него мало опыта в столь сильных ощущениях. В нем поднималось какое-то забытое чувство, быть может испытанное некогда в объятиях матери. И Жером тихонько заплакал…

– Ты что, несколько луковиц с собой притащил? – серьезным тоном поинтересовалась Жюли.

– Сама ты чертова луковица! – засмеялся сквозь слезы Жером. – Видишь, я был прав! Ты заставляешь людей плакать.

– Я заставляю плакать только тебя, прекрати обобщать. Да и вообще, я ни при чем. Мне страшно, ты меня обнимаешь и сам же еще плачешь. Можешь мне объяснить, в чем я виновата?

– Ты не виновата. А я козел.

– Так вот почему ты плачешь? Для тебя это неожиданное открытие? Конечно, обидно заметить за собой такое.

– Могла хотя бы ответить: «Да нет, ты вовсе не козел», это бы меня утешило.

– Не люблю врать. Когда я села в машину, то сразу почувствовала, что ты принимаешь меня за скверную девчонку. И так было всю дорогу и все первые дни. Поэтому да, ты козел, раз мог так подумать.

– Это правда, мне нет прощения. Как ты думаешь, могу ли я раскаяться?

– Конечно. Но при определенных условиях.

– Могу я сделать тебе сюрприз?

– Попробуй.

Жером ушел в кабину, оставив Жюли в одиночестве на палубе. В почти кромешной тьме. Она снова вздрогнула. Моби Дик! Жером пытался протиснуться в узкую дверь, держа под мышками два матраса. Бросив их на палубу, он отправился за одеялом.

– А, наконец-то! – воскликнула Жюли. – Вот мы и приблизились к заветной сцене с одеялом!

– Надеюсь, ты окажешься более восприимчивой, чем Ирэн! Мне пора избавиться от ужасной фрустрации, мучащей меня долгие годы.

– Вот теперь мне по-настоящему страшно… Ты о чем?

– О звездах!

– О каких звездах?..

– Ложись, – приказал он, подпихнув ее к матрасу.

Жюли повиновалась, не особенно понимая, что ее ждет. В любом случае бежать ей некуда. Даже если бы она умела плавать, вокруг царила ужасающая тьма. Лежа на спине, она видела, как Жером снова ушел в кабину и вернулся оттуда с толстыми свитерами и двумя пахнущими сыростью и йодом подушками. Протянув Жюли свитер поменьше, он велел ей надеть его, улегся рядом на матрас и натянул на обоих одеяло.

– Теперь на целых пятнадцать минут закроем глаза, – сказал он.

– Это и есть твой сюрприз?

– Сюрприз будет потом. А сейчас надо, чтобы у нас в мозгу наступила темнота.

– Не смеши меня, и так темнее некуда. Я чувствую себя свечкой в заднице.

– До чего же ты утонченная, Жюли!

– Я хочу возвыситься до уровня твоей вселенной.

– Тогда считай, что я дырка в заднице!

– Я говорю о твоей работе, о медицинской вселенной.

– Ладно, молчи и наслаждайся моментом. Только глаза не открывай.

Так они пролежали с добрых полчаса. Жюли, нетерпеливая, точно девчушка возле рождественской елки, много раз спрашивала, нельзя ли ей открыть глаза. И много раз Жером, наслаждаясь возможностью еще помариновать ее, отвечал, что спешить им некуда.

Ладно…

А потом Жюли наконец получила дозволение открыть глаза, при условии смотреть только на небо и никуда больше. Она возразила, что повсюду кромешная тьма, но Жером напомнил ей, что глаза привыкают и что единственная возможность проникнуть в глубины мирозданья – это смотреть прямо на звезды.

Веки надо было раскрывать осторожно, как бы медленно раздвигая театральный занавес в абсолютно темном зале. И тогда попадаешь в третье измерение. Или в четвертое. Длина, ширина, глубина – и душевный покой.

Зрелище оказалось великолепным, количество звезд – завораживающим. Жюли еще никогда не видела столько. Большие, маленькие, более или менее яркие, разноцветные. Она могла различить, что какие-то находятся ближе, а какие-то дальше. Теперь она была не на палубе болтающегося в Атлантике катера, а в центре мирозданья. Никогда еще ей не приходилось наблюдать за звездами при таких обстоятельствах. Какой чудесный сюрприз…

– Начнем с того, что ты знаешь. Покажи мне Большую Медведицу.

– Легко! Вон она! – показала пальцем Жюли.

– А умеешь найти Полярную звезду, ориентируясь на Большую Медведицу?

– Нет.

– Берешь за основу колесницу Большой Медведицы, пять раз отмеряешь ее длину и попадаешь на Полярную звезду, которая, кстати, является головой Малой Медведицы.

– Полярная звезда – это Пастушья звезда?

– Нет, ничего общего. Полярная звезда находится точно напротив оси вращения Земли, что делает ее неподвижной для наблюдателя, по крайней мере в Северном полушарии. Все звезды вращаются вокруг Полярной звезды. Это ориентир для астрономов.

– А Пастушья звезда?

– Она не звезда. Это планета Венера. Она светит особенным светом, потому что расположена близко к Солнцу. Иногда ее видно даже днем.

– Это она вела волхвов?

– Тоже нет! Ее так называют потому, что она появляется незадолго до захода солнца и исчезает вскоре после рассвета. То есть в то время, когда пастухи должны вести свои стада домой или на пастбища. А волхвов вела комета.

– В любом случае я во все это не верю…

– Неверие не мешает интересоваться мифами и легендами и извлекать оттуда сведения… Венера – женская звезда…

– Как это?

– Своим именем она обязана богине любви и красоты у древних римлян, а в греческой мифологии ее аналогом была Афродита. Это имя вызывает в воображении прекрасную женщину; от этого корня происходят многие слова, призванные описать любовь и плотские наслаждения. Его астрологический знак тот же, что биологический знак для обозначения женщины. Кружок с направленным вниз крестом – символ зеркала в руках Венеры.

– Мужчины происходят от Марса, а женщины – от Венеры…

– Это чересчур узко, но можно и так. А вот под Полярной звездой, вон там, ты видишь Кассиопею, она похожа на букву W, очень яркое созвездие.

– Что такое созвездие?

– Скопление звезд, как Большая или Малая Медведица. Они условно обозначены в небе, чтобы помочь астроному сориентироваться.

Затем Жером показал Жюли Уран и Нептун и сообщил, что скоро появится Марс. Жюли восхищалась широтой его познаний. Этот мир представлялся ей абсолютно непостижимым. Понемногу она стала мерзнуть и прижалась к нему. Казалось, Жером, глядя в пространство, совершенно затерялся в звездах…

Жюли знала, о ком он думает…