Гроза ворчала подобно гигантской кошке. Уже наступила ночь, и приглушенный свет библиотечных ламп не способствовал активным интеллектуальным усилиям. Несколько раз Бролен обнаруживал, что строчки плывут у него перед глазами, с некоторым опозданием замечал, что веки сами собой закрылись, подобно тому как опускаются на ночь жалюзи на входной двери в какой-нибудь магазин. Джульет, напротив, испытывала вдохновение: у нее подобные занятия вызывали что-то вроде привычного студенческого возбуждения, возникающего, когда постепенно, изучая тот или иной предмет, по крупицам составляешь различные комбинации данных, отсеивая все ненужное. Здесь она еще ничего не нашла, но ее телом и умом уже овладела библиотечная лихорадка. Ловкие пальцы девушки листали бесконечные страницы. Глаза проглатывали слова так же быстро и жадно, как после долгого бега выпиваешь стакан воды.

В холле пробило час ночи.

Бролен потянулся в кресле.

— Ну что? У тебя что-нибудь есть? — спросил он, сдерживая зевок.

— Пока ничего, — неохотно призналась Джульет. — Но я не могу поверить, что мы не найдем ответ в одном из этих гримуаров. Перед нами — самое полное собрание колдовских сочинений, здесь все основные сведения из области черной магии. Уверена, что эзотерический символ, который мы ищем, здесь тоже есть.

— Именно это меня и пугает. Я ведь мог ошибиться: что, если убийца выцарапывает странный знак, который придумал сам.

— Я в этом не слишком разбираюсь, но символ, который он чертит, не похож на плод бредовых фантазий больного ума. Он действительно его где-то видел и запомнил с какой-то определенной целью.

— Заставить бояться! — воскликнул Бролен. — Вот его цель, и она охренительно мрачная.

Он закрыл старинную книгу, лежавшую перед ним, отчего вверх поднялось облако пыли.

— Нужно размять ноги. Не знаю, как тебе это удается, но я, по-моему, уже потерял всякое терпение, четыре часа подряд просидев, уткнувшись носом в эти фолианты.

— Вредная университетская привычка. Однако ты прав, надо делать паузы, чтобы сохранить способность работать внимательно.

Бролен начал бродить по библиотеке, засунув руки в карманы, разглядывая скульптуры, расставленные между полками. Джульет поняла, что смотрит на него не без удовольствия. Она присоединилась к нему.

— Ты веришь в сказки про фей? — спросила она.

— Я не читал их с момента… уже много лет!

— Стой здесь, не двигайся.

Джульет отошла в сторону покрытой мраком ниши в стене. Там она принялась ощупывать стену, стараясь найти механизм, который использовал Энтони Дезо, и в итоге нажала кнопку. Как и хозяин особняка, девушка исчезла в стене.

Бролен счел это очень забавным, однако сразу перестал улыбаться, оказавшись в потайной комнате. Несмотря на маленький светильник, здесь висел густой полумрак, паутина и пыточное кресло заставили инспектора поежиться. Неожиданно представшие его взору старинные труды на полках внушали ему чувство уважения и недоверия одновременно.

— Ну и место! Надо быть дураком, чтобы иметь в доме нечто подобное! — заявил Бролен.

— Мне кажется, в этом есть свое очарование, этакая смесь знаний и тайны.

Джульет двинулась вдоль высоких стеллажей, расставленных по кругу и вместе составлявших Ад. Глядя вверх, она не заметила сделанную в виде львиной лапы ножку пыточного кресла и споткнулась об нее. Девушка потеряла равновесие, и Бролен, стоявший рядом, бросился к ней, стараясь подхватить ее.

Она упала в его объятия.

Он собрался было спросить, все ли в порядке, когда прямо на него взглянули ее сапфировые глаза. Сердце Джошуа учащенно забилось.

Она полулежала в его объятиях, и ее полные розовые губы влекли к себе, словно магнит, притягивающий металлический шарик.

Бролен растерялся. Все внутри него приказывало не раздумывать, слушаться лишь своего сердца и сердца Джульет, и все-таки инспектор еще сомневался. Именно так, сомневался. Сознание того, что происходящее — это простой знак ее благодарности за спасение, а не настоящее влечение, останавливало его. Не исключено, что Джульет воспринимала его только как спасителя, защитника, перед которым чувствовала себя в долгу, без чьей поддержки она не смогла бы победить свой страх. Возможно, она хотела его не так, как хотят любовника, близкого человека, а как мужчину, к которому ее влекло неосознанное желание отблагодарить. В этом случае, даже если их связь продлится некоторое время, она так и не перерастет в любовь, оставшись неполноценной.

— Я знаю, о чем ты думаешь, — прошептала она.

И сильнее стиснула его руку.

— Я не уверен… — начал он, но Джульет приложила указательный палец к его губам.

Приблизив свое лицо к лицу Бролена так, что между ними осталось лишь несколько сантиметров, Джульет замерла, и Бролен проделал оставшийся путь сам. Их губы ласкали друг друга своим шелковым теплом, а потом приоткрылись. Поцелуй был долгим, затем желание настолько овладело ими, что они начали гладить друг друга.

Нет, Джульет вовсе не хотела подобным образом оправиться от шока, воспоминания о котором были еще свежи. Ничего в ее жестах, в ее порывах не говорило о загадочной работе подсознания, направленной на исцеление душевной травмы. В Джульет так и кипела жизнь, поэтому в последнее время ей, собравшей в кулак всю свою волю, удалось выкарабкаться из состояния стресса. Теперь Бролен был точно уверен: они хотели друг друга взаимно, искренне и до конца.

По мере того, как их ласки становились все более уверенными, как желание наполняло каждую клеточку их тел, они забывали обо всем, отдавшись бешеному эротическому порыву. Причины, которые привели их сюда — желание остановить разгуливавшего по городу убийцу, разница в возрасте и своеобразие места, малоподходящего для любви, утонули в волнах возбуждения.

Из-под распахнувшейся рубашки Джульет показался ее темно-синий бюстгальтер, Бролен наклонил голову и поцеловал нежную кожу, казалось тянувшуюся навстречу его поцелую. Джульет просунула руки под его одежду, и огонь желания охватил их настолько, что ни один не решился возражать, когда они очутились на кресле посреди комнаты. На том самом пыточном инструменте, использовавшемся по назначению в мрачные века.

Там они страстно занялись любовью, и Джульет порезалась о стальной шип, но скрыла это: ни единый крик боли не вырвался из ее рта. Соединившись, оба безудержно отдались таинственному, пьянящему порыву, и боль в руке лишь усиливала нахлынувшую страсть.

Потом они надолго замерли, прижавшись друг к другу, их тела слились, покрытые капельками пота. Потребовались долгие минуты, чтобы спуститься на землю с облака наслаждения, уносившего их вдаль над прагматичным и чопорным миром.

Это была настоящая эйфория, их пронизывали сладостные разряды наслаждения, заставляя трепетать мысли. Оба чувствовали себя, как спортсмен, только что установивший рекорд в беге на длинную дистанцию, превзойдя себя самого; и вот для него наступает мгновение, когда живительная влага, вода, снова льется на язык и просачивается в горло. И тогда спортсмена наполняет ощущение радости оттого, что он смог, напрягая душу и тело, подняться над собой, когда любые болезненные ощущения доставляют наслаждение и все теряется в вихре сладкого головокружения.

Закончив, они оделись, и Бролен поднял Джульет на руки, зарывшись лицом в ее волосы.

— Джульет… Джульет… — только и повторял он шепотом, прижимая девушку к себе.

Потом оба молчали, им нечего было сказать друг другу: любая фраза оказалась бы слишком банальной.

В полумраке они ласкали друг друга.

Быть может, именно для того, чтобы человек мог мириться с этим миром, и существуют такие редкие мгновения в жизни, когда ты чувствуешь себя совершенным и мысленно переносишься далеко, ощущая внутри одновременно пустоту и наполненность, это состояние близко к трансу, оно располагается где-то на границе всемогущего умиротворения. Подобное состояние духа философы древних эпох называли Восторгом, а затем Эдемом. Другие стали описывать его словом «Рай».

В этом состоянии Джульет и Джошуа пребывали до середины ночи.

Но поскольку они были не у себя дома, им было необходимо соблюсти внешние приличия, изобразив «людей порядочных». Поэтому они вернулись за письменный стол. Гримуары спокойно ожидали их, бесстыдно раскрыв страницы и предлагая свои непристойные тексты любому читателю.

Бролен потер виски. Ему совершенно не хотелось возвращаться к работе, сейчас он желал только одного: уснуть в объятиях Джульет.

Но тут в его памяти всплыло словно вынырнувшее откуда-то из геенны огненное лицо Элизабет Стингер — каким оно было в тот момент, когда он нашел женщину: открытые глаза, изрезанное тело, лоб в лоскутках кожи…

Приятный перерыв наполнил Джульет и Бролена упоением, не имевшим ничего общего с повседневной суетой; он располагал к спокойному наслаждению возникшим оцепенением. И к отдыху.

Тем не менее лицо замученной женщины вновь вдохнуло в Бролена азарт исследователя, и, решив больше не отказываться от радостей любовных объятий, он понял, что не обретет покой, пока не отыщет в книгах правильный ответ на свой вопрос.

Сжав кулаки, он направился к фолиантам.

— Нужно продолжать, — произнес он. — Надо найти значение пентаграммы.

Джульет молча кивнула.

О чем она думала? Она молчала. Правда, в ее облике не было ничего, что позволяло бы решить, будто она упрекает себя, жалеет о случившемся. Так и оказалось в течение двух следующих часов. Они перелистывали страницу за страницей, книгу за книгой, делая редкие выписки и обмениваясь замечаниями, но время от времени ладонь Джульет дотрагивалась до затылка Бролена и нежно его поглаживала.

Заря уже готовилась выйти на сцену, когда Джульет резко вскочила, опрокинув стопку книг, лежавшую на столе. Девушка схватила снимок, где был запечатлен символ, нанесенный на лоб Элизабет Стингер, и буквально застыла от неожиданности.

— Есть, — выдохнула она изможденно.

Бролен склонился над ее плечом.

Толстым пером древнего писца в книге была нарисована чернилами злополучная пентаграмма. Бролен принялся читать подпись.

По его позвоночнику пробежала дрожь отвращения.

Да, это был не страх.

Сделанная готическими буквами надпись гласила: «Ритуал защиты от душ умерших».