XXXIX . На «Любезном Омаре»
Если бы уже известный нам проводник международного вагона скорого поезда Москва — Одесса каким-нибудь чудом попал на борт двухмачтового парусника «Любезный Омар», то больше всего его поразил бы тот факт, что он знаком со всеми пассажирами и всей командой этого необычного судна.
Старик и его три юных спутника только сегодня утром покинули купе номер семь международного вагона, а экипаж корабля состоял как раз из тех четырёх темнокожих граждан, у которых, как выяснилось из состоявшегося в коридоре того же вагона обмена мнениями, производственный стаж восходил к периоду до нашей эры.
Надо полагать, что вторая встреча с ними надолго уложила бы нашего впечатлительного проводника в постель.
Уж на что и Волька, и Женя, и Серёжа привыкли за последние дни ко всяким неожиданностям, но и те были порядком огорошены, встретив на корабле своих недавних знакомцев, оказавшихся к тому же очень ловкими и опытными матросами.
Вдоволь налюбовавшись быстрыми и точными движениями малочисленной команды «Любезного Омара», беспечно шнырявшей по снастям высоко над палубой, как если бы это был гладкий паркетный пол, ребята пошли осматривать корабль. Он был очень красив, но мал — не больше московского речного трамвая.
Впрочем, Хоттабыч уверял, что даже у Сулеймана ибн Дауда не было такого громадного корабля, как «Любезный Омар».
Всё на «Любезном Омаре» блистало поразительной чистотой и богатством. Его борта, высокий резной нос и корма были инкрустированы золотом и слоновой костью. Палуба из бесценного розового дерева была покрыта коврами, почти не уступавшими по своей роскоши тем, которые украшали собой каюты Хоттабыча и его друзей.
Тем удивительней показалось Вольке, когда в носовой части корабля он вдруг обнаружил тёмную грязную конуру с нарами, на которых валялись груды всяческого тряпья.
Пока он, поборов брезгливость, ознакомился с более чем убогим убранством этого крохотного помещения, подоспели Женя с Серёжей. После недолгой дискуссии было решено большинством двух голосов против одного, что эта неприглядная конура предназначена для тех пиратов, которых они, возможно, изловят в пути.
— Ничего подобного,- настаивал на своей точке зрения Серёжа,- это просто осталось после капитального ремонта. Всегда после ремонта остаётся какой-нибудь заброшенный уголок, где и тряпки валяются, и разный другой мусор.
— Какая может быть речь о капитальном ремонте, раз ещё сегодня утром этого корабля и в природе не существовало? — иронически осведомился Волька.
На этот вопрос Серёжа не мог дать удовлетворительного ответа, и ребята пошли к Хоттабычу, чтобы тот помог им разрешить спор.
Но оказалось, что старик спит. Конечно, ни у кого и мысли не появилось будить его, так что увиделись они с ним только часа через полтора, за обедом.
Они расселись, неумело поджав под себя ноги, на огромном ковре, игравшем изумительно яркими красками. Ни стульев, ни столов не было ни в этих покоях, ни вообще где бы то ни было на этом корабле.
Один член экипажа остался наверху у штурвала, остальные три снова на время превратились в слуг и, сгибаясь в бесчисленных поклонах, внесли и расставили на середине ковра превеликое множество разных блюд, закусок, фруктов и напитков.
Когда слуги, отдав прощальный глубокий поклон, повернулись, чтобы покинуть помещение, Волька, Женя и Серёжа в один голос окликнули их:
— Куда вы, товарищи?
А Волька учтиво добавил:
— Оставайтесь, пожалуйста, с нами обедать. Слуги в ответ только в ужасе замахали руками и, низко кланяясь, попятились к дверям.
— Хоттабыч,- обратился тогда Волька к старику,- объясни им, пожалуйста, что мы их очень просим пообедать с нами.
— А то нам просто неудобно будет одним кушать. Они целый день работали, а мы баклуши били,- пояснил Серёжа.
— Тут всем хватит,- заметил Женя, у которого от морского воздуха разыгрался чудный аппетит.
Хоттабыч явно растерялся и, нервно теребя свою бороду, пробормотал:
— Я, вероятно, недостаточно внимательно слушал вас, о юные мои друзья, и мне показалось, будто вы предлагаете пригласить к нашему столу тех, кто нас обслуживает…
— Ну да, предлагаем,- сказал Волька, а Женя снова подтвердил, что еды хватит на всех.
— Но ведь это слуги,- возразил Хоттабыч таким тоном, точно этими словами вопрос был исчерпан.
Однако, к его удивлению, ребята всё же остались при своём.
— Тем более что слуги,- сказал Волька,- не какие-нибудь спекулянты, а самые настоящие трудящиеся. Да ещё к тому же они по совместительству матросы.
— Тут какое-то прискорбное недоразумение,- заволновался Хоттабыч, смущённый дружным натиском со стороны ребят.- Я вторично прошу вас учесть, что это слуги. Нам не пристало сидеть за трапезой вместе со слугами. Это унизит нас в их глазах.
— Меня нисколько не унизит,- быстро возразил Волька.
— И меня не унизит. Наоборот, будет очень интересно,- сказал, в свою очередь, Серёжа.
— И меня нисколечко не унизит,- присоединился к своим друзьям Женя, с нетерпением поглядывая на дымящуюся жареную индейку.- Зови их скорее, а то индейка остынет!
— Мне что-то не хочется есть, о мои юные друзья. Я буду обедать позже,- хмуро промолвил Хоттабыч и три раза громко хлопнул в ладоши:- Эй, слуги!
Слуги явились с низкими поклонами.
— Эти молодые господа милостиво изъявили желание отобедать вместе с вами, недостойными моими слугами.
— О великий и могучий повелитель! — испуганно простонал старший из слуг, падая ниц перед Хоттабычем и стукнувшись лбом о драгоценный ковёр.- Нам же совсем не хочется есть. Мы очень сыты. Мы настолько сыты, что от одной лишь цыплячьей ножки (тут у говорившего и у его товарищей глаза загорелись голодным блеском), что от одной лишь цыплячьей ножки наши желудки разорвутся на части, и мы умрём в страшных мучениях.
— Врут! — убеждённо прошептал Волька на ухо Серёже.- Голову отдаю на отсечение — врут. Они не прочь пообедать, но боятся Хоттабыча.
— Вот вы говорите, что сыты,- обратился к слугам Серёжа,- а скажите, пожалуйста, когда вы успели пообедать?
— Да будет позволено мне не отвечать на этот вопрос, о юный благородный мой господин,- ответил испуганно, косясь на Хоттабыча, старший слуга.
— Они ни за что не согласятся,- разочарованно сказал Женя.- Придётся, ребята, обедать без них.
Слуги, униженно кланяясь и бросая умильные взгляды на расставленные на столе яства, попятились к дверям и скрылись.
— Что-то у меня, к моему удовольствию, вдруг разыгрался аппетит,- бодро произнёс тотчас же Хоттабыч.- Приступим же поскорее к трапезе.
— Приступим,- ответил за всех Женя, буквально умиравший от голода.
Но приступить к обеду оказалось довольно трудно, ибо к столу не было подано ни одной вилки.
— Вилки? Что это такое: вилки?! — удивился Хоттабыч.
— То есть как это «что такое вилки»? — поразились, в свою очередь, ребята.- Вилки — это то, чем берут… ну хотя бы кусочек вот этой индейки и кладут её в рот.
— Вы хотите сказать, что вилки — это пальцы?
Сколько ребята ни бились, старик так и не понял, что такое вилки и зачем они нужны человеку, раз Аллах наградил его десятью пальцами.
Пришлось кое-как обходиться без вилок.
Обед прошёл скучно. Ребят страшно огорчили барские замашки Хоттабыча. А особенно они опечалились, когда узнали, что обнаруженная Волькой несколько часов тому назад конура предназначена не для пленных пиратов, а всё для тех же чернокожих слуг.
— Они ни за что не захотят перейти в лучшее помещение, уверяю вас,- сказал Хоттабыч, кисло улыбаясь, и никто из ребят даже не пошёл проверить его слова.
Было ясно, что из боязни перед Хоттабычем слуги обязательно откажутся. У ребят сразу пропало всё удовольствие от путешествия на «Любезном Омаре».
— Мы, слава Богу, не какие-нибудь банкиры или бароны, чтобы соглашаться жить в такой безобразной обстановке. Мне будет стыдно смотреть в глаза команде,- сказал Серёжа на тайном совещании, устроенном ребятами сразу после обеда.
— Нам всем троим будет стыдно, если мы оставим это дело в таком положении,- согласились с ним Женя и Волька.
— Пойдём к Хоттабычу и потребуем, чтобы он изменил порядки на корабле,- предложил Волька.
Но хитрый Хоттабыч, услышав их приближающиеся шаги, прикинулся спящим, чтобы отодвинуть неприятный разговор. Он храпел так неестественно громко, что ребята только огорчённо махнули рукой.
— Всё равно не отвертеться ему от разговора! — нарочно громко сказал Волька.
Между тем на море поднялось сильное волнение, маленькое судно то взлетало на гребень большой волны, то оказывалось в глубоком ущелье между двумя громадными водяными стенами. Волны, гремя и свирепо шипя, перекатывались через палубу и уже давно смыли в море роскошные ковры. Водяные струйки просачивались сквозь двери во внутренние покои. Стало холодно, но жаровню с горячими угольями так швыряло из угла в угол, что во избежание пожара её выбросили за борт. Несчастные слуги-матросы, единственную одежду которых составляли повязки вокруг бёдер, щёлкая зубами, с ожесточением хлопотали у зловеще хлюпавших парусов.
Ещё полчаса — и от «Любезного Омара» осталось бы только печальное воспоминание. Но, к счастью, шторм прекратился так же неожиданно, как и начался. Выглянуло солнце, и наступил полнейший штиль. Паруса безжизненно повисли, и корабль стал покойно покачиваться на затихавшей волне, нисколько не подвигаясь вперёд.
Только тогда Хоттабыч, тщательно избегавший встречи с ребятами, решился выйти на палубу. Вот когда ему представился удобный случай исправить пошатнувшиеся отношения со своими спутниками. Радостно потирая руки, он сказал:
— Штиль? Штиль — это сущая чепуха. Мы прекрасно обойдёмся без ветра. Сейчас корабль помчится ещё быстрее прежнего. Да будет так.- Он как-то по-особенному щёлкнул при этом пальцами правой руки.
Через какую-нибудь тысячную долю секунды «Любезный Омар» с бешеной быстротой рванулся вперёд, причём паруса, встретив сопротивление воздуха, надулись в направлении, обратном ходу судна.
Однако ни Волька, ни Серёжа, ни Женя, ни Хоттабыч, стоявшие в это время на корме, не успели насладиться этим редчайшим зрелищем, потому что силой инерции их выбросило с кормы в воду. А сразу вслед за этим обе мачты, не выдержав чудовищного сопротивления воздуха, со страшным треском рухнули на то место, где только что стояли наши путешественники.
«Любезный Омар» мгновенно скрылся из виду со всем своим экипажем.
— Сейчас бы очень пригодилась какая-нибудь лодка или хотя бы спасательный круг,- сказал Волька, барахтаясь в воде и отфыркиваясь, как лошадь.- Берегов не видать…
Действительно, куда не кинешь взор, всюду голубело спокойное, безграничное и безбрежное море.
