Глава двадцать вторая. Заступник мертвых
Как и было сказано, в Мортемере они нашли только трупы. У мертвых было забрано оружие, с них сняли военную одежду и даже обувь. Из благопристойности им оставили только рубахи. Вид места свидетельствовал о неистовой силе битвы и храбрости французов.
Воины подбирали останки солдат армии Эда, брата французского короля.
Бушар де Монтморанси, которому было поручено возглавить погребальный отряд, с трудом сдерживал слезы ярости. Старый воин и храбрый рыцарь, он знал многих из тех, кто погиб ни за понюшку табака.
— Кто отомстит за вас, мои друзья? — воскликнул он.
— Я, с вашего позволения!
Бушар обернулся, вытирая глаза тыльной стороной ладони. Он узнал человека, которого Госслен привез из своего путешествия на Русь. Он был удивлен неподвижным, ничего не выражавшим лицом; только прямой и открытый взгляд русича оставался живым.
— Что ты хочешь сказать?
— Я вызову герцога на поединок и отомщу за мертвых.
На лице Бушара де Монтморанси отразилось глубокое изумление.
— Заступник мертвых? Вызвать герцога на поединок?! Ты сошел с ума!.. Никто никогда не видел и не слышал подобного!..
— Это не довод.
— Ты бредишь. Такой знатный человек, как герцог, не унизится до того, чтобы биться один на один с таким ничтожным человеком, как ты.
Филипп с гневом положил руку на рукоять меча.
— Успокойся, я не хотел тебя оскорбить, — поправился де Монтморанси. — Я знаю о дружеском к тебе расположении де Шони. Он не из тех людей, кто оказывает доверие любому. Но я все же вот думаю: кто ты такой, чтобы мериться силой с самим герцогом Нормандским?.. Ты даже не рыцарь, а происхождение твое — темно…
— Мое происхождение ничуть не ниже происхождения Гийома, и он не унизит себя, сражаясь со мной. Скажите ему, что я был победителем на ристалище в Фекампе.
Монтморанси пожал плечами.
— Может, ты и говоришь правду, но у нас нет доказательств.
— Вот оно, доказательство! — сказал Филипп, вытаскивая меч из ножен и потрясая им перед наместником короля.
— Если ты вызовешь меня, я буду биться против тебя, потому что вижу в тебе настоящее благородство, но я не герцог!
— Говорят, прежде чем быть герцогом, надо сделаться человеком, любящим Бога и славу его, — сказал Филипп. — Он обязан принять мой вызов, и потому я обвиняю его в том, что он предательски заставил убить всех этих людей. Клянусь Девой Марией и всеми святыми, что потребую удовлетворения у Гийома Нормандского и сражусь с ним насмерть!
— Порезанный прав, Бастард не может не принять вызов, — воскликнул Ланселен де Бовэ, слушавший этот разговор. — Сожалею, что мне не пришла мысль о поединке. Если позволишь, я буду твоим оруженосцем, — обратился он к Филиппу.
— Нет! Это место принадлежит мне, — воскликнул Оливье из Арля, не пропустивший ни слова из того, о чем говорил его друг.
— Ты, любимчик, осмелишься оспаривать у меня это право?!
— Я еще и преподам тебе урок! — сказал возлюбленный короля, держа меч в руке.
— Перестаньте, друзья мои, успокойтесь! — сказал де Монтморанси. — Сеньор де Бовэ не хотел оскорбить тебя, Оливье. Слова обогнали мысли, не правда ли, Ланселен? Подайте друг другу руки и поезжайте вместе с Порезанным, чтобы поддержать его вызов.
Подошел монах, сопровождавший французский отряд.
— На колени, воины! Я благословлю вас именем Бога!
Все трое молодых людей встали на колени.
— Сыны мои, пусть Бог хранит вас и даст вам победу в правом деле. Идите с миром.
* * *
Бушар де Монтморанси попросил разрешения переговорить с нормандским военачальником.
— Заступник наших мертвецов, — сказал он, — хочет бросить вызов герцогу Гийому. Мы просим отвести его к герцогу, с тем чтобы он мог сразиться с ним на ристалище за честь французского королевства, как он поклялся в этом Божьей Матери и святым.
— Я не могу, — ответил Гуго де Гурней, — сопровождать вашего заступника. Я лучше пошлю к герцогу гонца. Если герцог ответит благоприятно, клянусь кровью Христа — я сам отведу его.
— Нам долго ждать?
— Сегодня вечером вы получите ответ.
— Хорошо, мы подождем до вечера.
Конец дня был занят тем, что французы грузили трупы на повозки. Повозок недоставало, чтобы забрать всех мертвых. Первый обоз повел за собой монах. Жители Мортемера, Омаля, Дринкура сгрудились на пути обоза, смеясь, хлопая в ладоши и оскорбляя мертвых.
Оставшиеся тела положили в развалинах церкви, где старый священник отслужил мессу. Филипп и его соратники набожно помолились.
Гонец Гуго де Гурнея незадолго до захода солнца вернулся.
— Герцог хорошо помнит турнир в Фекампе и того, кто одержал там победу, — сказал он. — Его первым движением было отказаться от вызова, поскольку человек, бросивший вызов, не является рыцарем. Он хотел назначить вместо себя бойца, который и должен был сразиться. Но, поразмыслив, герцог согласился биться, при условии, что поединок будет в Руане и пройдет по обычным правилам: пешими, на палках, обтянутых кожей, и с большими щитами, чтобы отбивать удары. Вы принимаете эти условия?
— Во имя наших мертвых — принимаю! — сказал Филипп.
— Тогда на колени и помолимся.
После молитвы Гуго де Гурней приказал завязать глаза Филиппу, Оливье и Ланселену, несмотря на наступившую темную ночь. В сопровождении охраны они отправились в путь.
На рассвете с них сняли повязки. В лучах восходящего солнца, чуть приправленная остатками тумана, перед ними развертывала широкую ленту у подножия города Руана Сена. Ослепленный утренним светом, со сжавшимся сердцем, Филипп смотрел на город, напоминавший ему Новгород.
* * *
Гуго де Гурней отвел французов на постоялый двор, где их приняли с почетом, как гостей герцога.
Им подали обильную еду, а затем отвели в мыльню. Через несколько часов Гийом принял французов в зале руанского замка, в окружении двора, герцогини Матильды, своего брата Готье Жиффарда, епископа Байенского, победителя в сражении при Мортемере, а также Гийома Креспэна, графа Вексинского, и Роберта д’Ё. Де Гурней поклонился, затем встал около своего сеньора. Филипп подошел к Гийому и сказал:
— Герцог, меня зовут Порезанный. Я обвиняю вас в том, что вы предательски убили сотни моих товарищей по оружию. Их кровь взывает к отмщению. Богоматерью и святыми я поклялся отомстить за них и быть их заступником. Вот моя перчатка.
Филипп бросил ее к ногам герцога. Присутствующие слушали с молчаливым вниманием. Гийом долго оставался неподвижным и рассматривал человека с истерзанным лицом, бросившего ему вызов и говорившего по-французски не очень уверенно, но голосом твердым и гордым… По знаку Гийома один из оруженосцев поднял перчатку и передал ее герцогу.
— Я принимаю твой вызов, — сказал герцог, бросая, в свою очередь, к ногам Филиппа ратную рукавицу. — Ты не рыцарь, но достоин им быть. Мне сказали, что о тебе ничего не известно. Но раз люди, принадлежащие к рыцарству, относятся к тебе как к равному, я поступлю как они. Я буду биться с тобой как обыкновенный человек, пешим, на палках. Однако, клянусь перед Богом и людьми, что ни с моей стороны, ни со стороны моих военачальников не было предательства, о котором ты упоминал. То была обычная военная хитрость. Теперь уходи и оставшиеся часы проведи в молитве перед святой Девой Марией.
* * *
Час настал.
Встав задолго до рассвета, Филипп и его соратники прослушали мессу и причастились. За час до полудня герцог послал за ними Гуго де Гурнея и охрану из шести человек.
Они появились на ристалище на конях, в полном вооружении. Ланселен де Бовэ и Оливье помогли Филиппу снять воинские доспехи и опоясали его широким поясом. Они удалились в ту минуту, когда герцог Нормандский, в свою очередь, с большой пышностью въехал на ристалище. Как и Филипп, он дал снять с себя одежду и оружие.
Оба сражающихся стали на колени друг перед другом, сплетя руки, и по очереди каждый из них поклялся на Евангелии, что право было на его стороне, а что другой был не прав и нечестен. Они также поклялись, что не прибегли ни к волшебному зелью, ни к колдовству. Священник благословил их.
Герольд возвестил о единоборстве на четырех углах ристалища:
— Внимание! Зрителям и свидетелям битвы, под угрозой лишиться руки или даже жизни, запрещается производить движения или крики, могущие поддержать или помешать сражающимся.
Оруженосцы принесли большие щиты и палки.
— Выбирай, — сказал Гийом.
Филипп поклонился, взял оружие и большой деревянный щит.
Герольд дал последние распоряжения. Всех, кто находился еще на ристалище, удалили; потом раздался возглас:
— Можете начинать!
Все присутствующие замолчали. Герцог настоял на том, чтобы поединок произошел в отсутствие толпы, обычно жадной до таких сражений.
— Из уважения к мертвым, — сказал Гийом.
Герцог и Филипп бились до вечера, оба забыли, кто они, — и хотели только победить. Гийом первым получил сильный удар в голову. Ослепленный кровью, он обеими руками оперся на щит. Бой остановили на время, которое потребовалось оруженосцу, чтобы вытереть герцогу лицо.
Казалось, силы герцога удвоились, когда он ринулся на Филиппа. Около часа Филипп, неосторожно выронив палку, выдерживал натиск герцога, защищаясь щитом. Наконец ему удалось вновь схватить свое оружие, он испустил боевой клич дружины Великого князя Киевского. Этот клич удивил Гийома; он опустил гарду и тотчас получил мощный удар в грудь и рухнул на грязную землю. Чтобы уклониться от финального удара, герцог перекатился по земле. Ему удалось лишить Филиппа равновесия.
Настал черед Порезанного опереться на щит.
Бой продолжался, но медленнее. Слышалось прерывистое дыхание соперников. От их тел поднимался пар, перемешанный с сильным запахом пота и сладковатым запахом крови. Выпады, смягченные усталостью, становились реже.
Понемногу Гийом стал одерживать верх. Он собрал последние силы и, когда солнце должно было вот-вот уйти за горизонт, заканчивая схватку, нанес решающий удар. С раскроенным лбом, Филипп опустился на землю и больше не шевелился. Но Бастард также дошел до предела. Сделав несколько шагов в сторону побежденного, он упал рядом.
Молодые придворные, оруженосцы бросились к герцогу. Он пришел в себя позже, когда ему влили сквозь зубы несколько капель эликсира. Его первые слова были о побежденном:
— Он умер?
Оливье из Арля, осторожно повернув друга, ответил резко, с залитым слезами лицом:
— Не знаю.
— Позовите моего лекаря! — воскликнул герцог, с трудом поднимаясь на ноги.
— Я здесь, сеньор.
— Займись! Такой храбрый воин не должен умереть. Что за битва! Я давно уже так не забавлялся! Первый раз, дерясь на палках, я нашел соперника под стать мне.
— …которого вы легко победили, сеньор, — сказал один из рыцарей.
— Легко?.. Раболепие помутило твой разум, Жан де Кутанс! Или ты намекаешь на мое происхождение?!
— Конечно, нет! — вскрикнул льстец, покраснев.
Гийом Нормандский склонился над Филиппом.
— Так как, я убил?
— Бог решил иначе, — сказал Филипп, пытаясь встать.
— Не двигайся, пусть мой лекарь посмотрит тебя.
— Зачем, раз я должен умереть?
— Кто тебе говорит о смерти?
— Разве я не побежден? Разве я не обязан расстаться с жизнью?!
— Или рукой!
— Возьмите мою жизнь, вы ее выиграли, но не калечьте.
— Ты забыл, что я твой победитель. И мне решать!
— Из любви к Море — убейте меня!
Схватив раненого за одежду, Гийом резко поставил его на ноги.
— Что ты сказал?.. Откуда ты знаешь Мору?
— Это не имеет значения. Из любви к ней — убейте меня.
— Не раньше, чем ты мне расскажешь!
— Сеньор, отпустите его, он задыхается, — взмолился Оливье.
— Пусть его отнесут в мою палатку.
Некоторое время спустя, освобожденный от грязи и разорванной одежды, умытый, но еще очень слабый, Филипп лежал на походной кровати герцога. Оливье из Арля и Ланселен де Бовэ заканчивали вытирать тело Филиппа, сильно ушибленное во многих местах. Вошел герцог и молча дал себя раздеть. Обнаженный, он забрался в чан, заполненный горячей водой, настоенной на травах, способных залечивать кровоподтеки.
— Оставьте нас.
Все вышли. Герцог и Филипп остались одни. В своей ванне, полузакрыв глаза, Гийом постанывал от удовольствия. Он погрузил голову в воду, чтобы смыть землю и кровь. Когда герцог вынырнул из воды, то встретил взгляд Филиппа. Долгое время они рассматривали друг друга. Герцог попросил:
— Расскажи о себе.
— Мне нечего рассказать, сеньор.
— Ты хочешь умереть?
— Больше, чем когда-либо.
— Тогда скажи, почему ты упомянул имя Моры? Откуда ты знаешь это имя?
— Вы помните свое падение в немецких лесах?
— Ну.
— За вами тогда ухаживала прекрасная девушка, а одна пожилая женщина произнесла это имя в вашем присутствии.
— Откуда знаешь?
— Я был там.
— Ты состоял в свите королевы?
— Можно сказать и так.
— Это не ответ. Ты сказал или слишком много, или слишком мало. Я приказываю рассказать, кто ты.
— Знайте, герцог, вы не мой господин. По своему выбору я служу сеньору де Шонги. Вам принадлежит только моя жизнь. Вы ее выиграли в честном бою. Возьмите ее.
— Если я отниму ее, то совершу преступление, и Бог мне этого не простит. Ты решил сразиться за людей, погибших на войне, поэтому я согласился принять твой вызов. Я знал, что ни с моей стороны, ни со стороны нормандских военачальников не было предательства. Причиной поражения французов стало их легкомыслие.
— Что мне до этого. Из любви к королеве Анне — убейте меня!
— Кто ты?
Филипп закрыл лицо руками. По его раненым щекам текли слезы. Гийом был тронут отчаянием. Он вышел из воды и, мокрый, подошел к несчастному.
— Может, доверишься мне?.. Клянусь на Кресте нашего Господа, никогда не выдам твою тайну.
— Клянетесь ли вы, что ни при каких обстоятельствах не расскажете ей ничего?
— Клянусь.
Тогда Филипп поведал свою историю.
* * *
Все время, пока Филипп говорил, Гийом, завернувшись в льняную простыню, оставался молчаливым и бесстрастным. Когда же Филипп замолчал, герцог долго пристально смотрел на него, скрывая глубокое волнение.
Долгий взгляд и затянувшееся молчание привели в смятение Филиппа. Он с трудом приподнялся.
— Вы ничего не говорите… Вы понимаете, что у меня есть причины искать смерти?
— Ты примешь ее, но не от меня.
— После того что я вам рассказал, я больше не могу жить, потому что королева никогда не должна узнать того, что со мной стало.
— Кто ей скажет? Во всяком случае, не я. Или ты забыл о моей клятве?
— Я надеялся, что, узнав о моей к ней любви, вы меня убьете.
— Ты, как и я, любишь королеву чистой любовью, и то, что ты сделал, сделано ради нее. У меня не хватило бы на такое смелости. Ты надеялся отличиться в сражениях, чтобы слух об этом дошел до нее и чтобы она спросила себя: «Кто этот храбрый рыцарь с таким ужасным лицом?» Тебе хотелось еще большего: чтобы блеск твоих подвигов заставил ее забыть уродство твоих черт?
— Я не обрел славы и не был произведен в рыцари…
— Если ты согласен, для меня будет честью ввести тебя в благородный рыцарский орден.
Филипп взглянул на герцога с удивлением.
— Но я не служу вам?!
— Это не имеет значения. Поскольку я рыцарь, то могу торжественно посвятить в рыцари кого хочу.
