Ветер, казалось, дул отовсюду, но нёс нас в одном определённом направлении. Наш воздушный шар словно был частью воздуха, потоки которого, по неизвестно чьей прихоти, гнало в нужную нам сторону света. Подо мной расстилалась ровная зелёная гладь, которая терялась где-то в далёкой дымке на горизонте. Мне подумалось, что если эта дымка развеется, то я увижу, как закругляется планета. Но это было невозможно, пилот нашего воздушного шара объяснил: для того чтобы увидеть скругление Земли, надо подняться ещё на полтора десятка километров. Но и так вид открывался великолепный: огромный сине-голубой океан, сквозь который мы плыли, и зелёное море внизу. Ну и, конечно, к этому нужно добавить непередаваемое ощущение полёта – то состояние, когда ты оторвался от земли и летишь по небу, свободный и невесомый.

Под куполом нашего шара находилась корзина, которая состояла из четырёх квадратных ячеек, сплетённых из ивовых прутьев – неизменный материал, из которого делают корзины и на Внешней Земле, – и соединённых друг с другом. В одной корзине сидел я вместе с Загорным и Орловым, в другой – Викинг, Рикки и Игла, в третьей – пилот воздушного шара Ростислав по кличке Ротор, невысокий, мускулистый мужчина со светло-русыми волосами, в вязаном свитере, и Гаврик с прикреплённым к группе сапёром. А в четвертой было сложено всё снаряжение, взятое нами в рейд.

Все корзины, как и купол, были окрашены светло-голубой краской, отражающей солнечные лучи, а вокруг горелки, чуть ли не до кромки купола, была натянута ткань, изнутри покрытая фольгой. Всё это делалось для того, чтобы максимально снизить заметность нашего летательного аппарата. Не знаю, как с земли, но три других воздушных шара с разведгруппами, которые летели от нас на расстоянии три-четыре километра, без бинокля я с трудом различал.

Но, прежде чем отправиться в путешествие на воздушном шаре, нам пришлось полетать на дирижабле.

Восемнадцать часов в душной железной кабине без иллюминаторов, под брюхом летающего… назовём это летающей сигарой, наполненной водородом. При этом все сорок пассажиров сидели, плотно прижавшись друг к другу, прямо как в БМП, набитой десантом, но источником света, вместо бойниц и триплексов, служили только две тускло мерцающие лампочки в конце отсека. Ощущения были как в гробу, только откуда-то сверху пробивалось монотонное урчание двигателей, да ещё вокруг раздавалось сопение соседей.

А когда мы прибыли на место, началась высадка. О, это было что-то! Сначала дирижабль завис в шести метрах над землёй, семеро разведчиков, я в том числе, по канату спустились вниз и приняли из кабины аэростата разобранную на части мачту. Затем собрали ее, поставили – аэростат за это время уже отнесло ветром – вкопали в землю и укрепили растяжками. Только тогда дирижабль подплыл к мачте и смог пришвартоваться, но и после этого минут пять кружил вокруг неё, пока его не закрепили на земле тросами с разных сторон.

Когда дирижабль пришвартовался (он, кстати, носил гордое имя «Аполлон»), с него сначала «десантировались» разведчики и часть экипажа, а затем с их помощью спустили груз: взрывчатку, мины, РПГ, горелки и свёрнутые купола воздушных шаров.

После того как всё снаряжение сгрузили, разведчики под присмотром будущих пилотов начали собирать воздушные шары. Через полчаса сборка была закончена. Разведчики, следуя инструкциям пилотов и членов экипажа дирижабля, растянули купола по земле и, взявшись за их нижние края, приподняли ткань так, чтобы нижние клапаны открылись. После чего к ним подтащили мощные вентиляторы, тоже привезённые в дирижабле.

Под напором воздушной струи купол шара начал надуваться и заколебался, как поверхность моря в шторм. Я не знаю, как выглядит море в шторм, потому что моря никогда видел, но думаю, что оно выглядит именно так.

Когда купол стал походить на уже надувшийся пузырь, Ротор вбежал внутрь него, пробежался до верхнего отверстия (а всего купол был длиной метров тридцать), проверил верхний клапан, фалы управления, скрепляющие тросы и прочее. Убедившись, что всё в порядке, он вернулся обратно. Корзина шара тоже лежала на боку на земле, Ротор вскарабкался по ней до горелки, крикнул:

– Оттаскивайте вбок вентилятор!

И дал газ из горелки. Ярко-рыжая струя с фырканьем ушла внутрь голубого купола, тот сразу надулся ещё больше, его нижняя половина начала отрываться от земли.

– Ставьте корзину нормально! – крикнул Ротор.

Мы ввосьмером навалились на плетёную кабину, толкнули её в обратную от купола сторону. Тросы натянулись, корзина с глухим стуком ударились о землю, приняла вертикальное положение и почти сразу поднялась в воздух на полметра. Ротор дёрнул за управляющий фал, верхний клапан открылся, выпуская горячий воздух, и корзина опустилась обратно на землю.

– Всё, – теперь можно грузиться, – сказал Ротор.

А дирижабль, после того как в него забрались члены экипажа и загрузили вентиляторы, отшвартовался от мачты, заурчал моторами и начал плавно набирать высоту, забирая против ветра.

Моя группа быстро забралась в корзину. Я последним, хекнув, перепрыгнул через плетёную перегородку и коротко кивнул Ротору. Тот прибавил газу, под купол опять ушла длинная рыжая струя, и корзина начала подниматься.

Трудно описать ощущения отрыва от земли, особенно когда испытываешь это впервые. В Зелёном Городе мы так ни разу и не полетали, на инструктажах нам только объяснили, что можно и чего нельзя делать в полёте, мы потренировались спускаться на канатах с макета дирижабля, висящего в семи метрах над землёй.

Когда фыркнула горелка, я почувствовал лёгкий толчок играющего под ногами пола, на долю секунды пришло ощущение потери собственного веса, которое быстро исчезло, осталась только лёгкая пустота внутри живота и чувство, что тебя поднимают вверх. Я перегнулся через край корзины и увидел, как удаляется земля. Это зрелище на миг вызвало у меня головокружение. Я зажмурился, тряхнул головой, открыл глаза и огляделся – вокруг раскинулся чистый голубой простор.

– Красиво, да, командир? – спросил меня Загорный.

– Это охрененно, – ответил я.

Отец на Внешней Земле совершил около сотни прыжков с парашютом и всегда, когда я у него спрашивал, каково это, он отвечал:

– Это несравненно!

Полёт на тихом воздушном шаре – это, конечно, не прыжок с парашютом, но ощущения тоже были сногсшибательные.

Ветер подхватил четыре наших светло-голубых купола и понёс на юго-восток.

Лететь нам предстояло около двух с половиной суток. «Аполлон» специально забросил нас на северо-запад от Южной Колонии, чтобы мы оказались на необитаемой территории. Через пятьдесят пять часов высадка, дальше – марш-бросок до цели, бой и её уничтожение. Вообще, операции, подобные нашей, всегда заканчиваются успешно, если проводятся в первый раз и удаётся сохранить фактор внезапности.

Всего в рейде участвовало, как мы и рассчитывали, четыре разведгруппы: моя, Осипова, Пряхина и Коломийцева. Планировалось, что к нам прикрепят восемь сапёров и дополнительно по одному магу в каждую группу, но получили мы только четверых сапёров и трёх магов. Отчасти на это повлияла малая грузоподъёмность наших средств передвижения, отчасти те события, которые произошли в Городе, но о которых мы узнали только в полёте.

Задавал темп и прокладывал маршрут воздушный шар, плывший первым, в котором летел Виталик Осипов со своей группой. Его назначили командиром нашего отряда. А он сделал меня своим заместителем.

Мы летели на высоте примерно пяти километров. Ротор иногда открывал верхний клапан, тогда шар опускался, или, наоборот, нагревал горелкой воздух в куполе, так что мы взлетали вверх. Насколько я понял, так регулировалось направление и скорость полёта. Обнаруживались тёплые и холодные воздушные потоки, которые несли нас в нужную сторону.

Поднялись в воздух мы примерно в пять часов вечера, через четыре часа увидели, как красный шар солнца начал исчезать за горизонтом, наступила ночь. Полёт в темноте оказался ещё более завораживающим, особенно когда пузатый месяц тоже скрылся за краем земли. Небосвод был усыпан щедрыми россыпями непривычно ярких звёзд. И мне, а возможно и не мне одному, казалось, что мы плывём между звёздами в неизведанном тёмном пространстве.

Я смотрел на звёзды, ставшие близкими, получая кайф от того, что я нахожусь где-то в середине обволакивающей, прекрасной ночи. Но мы летим на войну, и силы лучше экономить. И я лёг спать.

Поднялся я рано, уже привычно почувствовал под ногами играющий пол. Подумать только, всего несколько сантиметров скрученных между собой прутьев отделяют меня от синей пустоты. Мне нравилось об этом думать, это давало ощущение собственного могущества, что ли. А впереди горизонт окрасился розовым, красным и ещё дюжиной промежуточных оттенков – всходило солнце. Я посмотрел по сторонам, три других воздушных шара по-прежнему летели поблизости. Глянул как мои бойцы. Игла и Викинг спали, прижавшись друг к другу, ствол СВД и рукоять меча скрестились за их спинами. Рикки смотрел за борт, хотя поначалу к полёту относился, скажем так, с осторожностью. Загорный и Вова тоже спали, как и Ротор, за «штурвалом» стоял Гаврик, которому Веня Васнецов, наш сапер, невысокий парень с постоянной улыбочкой на лице, шёпотом рассказывал какую-то байку. Мы с ним недолго работали вместе, в самом начале войны с Факториями.

– Подхожу я к «уазику», значит, – тихо бубнил Веня. – У него капот открыт, к аккумулятору клеммы пристёгнуты, и четверо солдат рядом по стойке смирно вытянулись. Спрашиваю: «Что тут делаете?»

Они молчат.

«Вы чё, мудозвоны, контуженые, что ли? Не слышите? Какого хрена молчите, как семиклассница у гинеколога? Вчера ночью рты друг дружке намозолили? А ну отвечайте, какого… тут делаете!»

Солдатики замялись, один из них говорит:

«Мы капсюль детонатора к аккумулятору присоединяем».

Гаврик прыснул смехом. Я тоже не удержался, засмеялся, прикрыв рот ладонью.

– Вот, – воскликнул Веня, – я сам подумал. Может, это я контуженый? Может, где баки с тормозной жидкостью потекли, и я сейчас со столбом чугунным общаюсь, но, тем не менее, переспросил: «Чего?!»

«Мы капсюль детонатора к аккумулятору присоединяем, – повторил другой боец, протянул мне этот самый детонатор и добавил: – Да он только пшикнет, и всё».

И при этом, знаете, смотрит на меня, как на конченого дебила. Ну я высказал всё, что думаю о самих солдатиках и об их ближайших родственниках. Добавил также об ожидающих их перспективах при подобном несении службы. А сам думаю, что таким недоумкам нужно наглядно всё показывать, иначе не дойдёт. Ну послал я одного за старым ведром. Накрыл им детонатор. Шнур к нему присоединил, а сам с бойцами спрятался за «уазиком», подсоединил клеммы к аккумулятору. Как бабахнет! Ведро вверх улетело и через пару секунду на крышу «уазика» – бздынь! На шум прибежал дежурный офицер, как заорёт: «Что за х**я?!»

– Ну, в общем, меня под арест на два дня, а ту четвёрку дебилов командир нашей сапёрной роты заставил «уазик» зубными щётками чистить. Всю неделю. Правильный был мужик, с пониманием.

– Ну все получили по заслугам, – заметил я.

Вот, кстати, вспомнил одну историю о правильных мужиках. Следуя совету Сэнсэя, я перед вылетом пришёл к Рогачёву и потребовал, чтобы каждый в моей группе получил офицерское звание. И тут главнокомандующий вроде даже обрадовался, но сказал, что подумает, что можно сделать. Мы, разведчики, конечно, жалованье получаем больше, чем обычные наёмники. Сержант Разведки имеет раза в полтора больше младшего лейтенанта из наёмников, плюс паёк побольше, ну и, конечно, добыча, которую у разведчика больше шансов заполучить. Но мне ещё был важен сам факт, что моя группа будет состоять полностью из офицеров. И в результате перед самой отправкой в рейд прибежал посыльный с депешей: все участники рейда, включая группы Коломийцева, Пряхина и Осипова, не имеющие офицерского звания, отныне получают чин лейтенанта. Новость была встречена бурным одобрением.

Вдобавок теперь Рогачёв решит, коли я у него вытребовал дополнительные бонусы, то я не буду «дружить против него» с магами. Логика, конечно, кривая, но политика есть политика.

Я потянулся и выкинул из головы все мысли об интригах, ну их на фиг, эти интриги, сейчас всё решают сталь, свинец и магия. Решил немного размяться – сутки пребывания в тесной корзине уже начинали сказываться, – отработал небольшой разминочный комплекс, насколько это позволяло узкое пространство корзины.

Полёт проходил спокойно, без происшествий. Погода была солнечной, небо чистым.

Уже в середине дня меня из своего отсека окликнул Гаврик:

– Взгляни вниз, командир, можно без бинокля.

Маг был прав, бинокль не нужен, даже невооружённым глазом внизу была видна тёмно-зелёная полоса с металлическим отливом на фоне светло-зелёной весенней травы. Полоса была ровная и прямая, шириной метра три, и тянулась вправо и влево от нас, уходя за горизонт, – хищные растения южан. «Живая граница» Южной Колонии, мы её пересекли.

Хоть я её видел прекрасно и без бинокля, я всё равно поднёс его к глазам и тут кое-что заметил…

Мне показалось, что по этой зелёной полосе бежит искра, словно заряд по проволоке. Я поспешно выкинул из головы все мысли и нырнул на дно корзины, причём был уверен, что так же поступил Гаврик.

– Ну ничего себе, ты видел? – крикнул я через переборку магу.

– Ага, – ответил он.

– А что это такое было?

– Скорее всего, колдун-южанин периметр проверяет.

– Ни хрена себе! – высказался Коля. Вся группа, кроме Ротора, поступила так же, как мы с Гавриком.

Через несколько минут я поднялся, чтобы опять посмотреть вниз. Живая граница осталась позади, «заряда» на ней не было. Почему-то теперь она показалась мне ровной дорогой. В голове сразу возникла картинка – гладкая, накатанная лыжня, по которой удобно передвигаться… кое-кому. Кажется, я понял, почему у меня появилась такая ассоциация. Но толку от этого было немного. Это магия, а маг я, несмотря на все уроки Сэнсэя, пока очень и очень хреновый. И, подумав о магии, тут же скривился – вспомнил новость, которую мы получили, когда уже вылетели.