ГЛАВА 4
Марта проснулась от скользнувшего по лицу солнечного луча. Открыла глаза и удивленно огляделась, не сразу вспомнив спросонок, где она. Обвела взглядом обтянутые дорогими гобеленами стены, белую, с позолотой, старинную мебель, пушистый ковер на полу. Возле нее, в китайской фарфоровой вазе, алел огромный букет роз. Цветы были только что срезаны, на лепестках еще дрожали капли росы. Марта невольно улыбнулась им, коснулась ладонью, словно желая приласкать. И тут же согнала улыбку, убрала руку, услышав приближающиеся шаги. Вошла молоденькая горничная, поставила на столик возле кровати поднос с завтраком:
— Доброе утро, барышня!
— Доброе утро, Илзе! Вы по-прежнему считаете меня нездоровой? — в голосе Марты слышались нотки раздражения.
Горничная смутилась, виновато пролепетала:
— Я… Но так велел господин Лосберг. Он очень обеспокоен вашим здоровьем.
Марта невольно улыбнулась, спросила значительно мягче:
— Отец уже встал?
Господин Озолс еще затемно уехали.
— Как, уехал? Куда?
— В поселок. Надо, говорит, до зимы дом поднять. — Илзе засмеялась. — Крепкий у вас отец — и в огне не горит.
Девушка встала с постели, принялась одеваться.
— Разрешите, я вам помогу, — подошла к ней горничная.
— Благодарю, но я привыкла сама. — Как назло, она никак не могла справиться с крючками и пуговицами. — Это отнесите в столовую, — показала она на подкос с едой. — Я сейчас спущусь.
Горничная подхватила поднос и уже с порога спросила:
— Завтрак господину Лосбергу отнесете вы?
Марта отвернулась к зеркалу, начала расчесываться.
— Да, я.
С подносом в руке она вошла в комнату Рихарда:
— Доброе утро! Ваш завтрак. Как вы себя чувствуете?
Лосберг лежал в постели с забинтованными руками и головой. Глаза, воспаленные и больные, смотрели на гостью с нескрываемым восхищением.
— Спасибо. В настоящую минуту прекрасно.
Она смутилась, поспешно перевела разговор на другое:
— Вы что, специально не принимаете лекарство? — Марта внимательно оглядела пузырьки. Послушайте, господин Лосберг…
— Рихард, — тихо попросил он. — Вы же обещали…
— Ну хорошо — Рихард! Девушка взяла с подкоса тарелку с манной кашей, стала кормить его, как ребенка. — Так вот, поймите, Рихард — вы ставите меня в крайне неловкое положение. Разве ваша горничная не может ухаживать за вами?
— Если вы… уйдете из Лосбери… я объявлю политическую голодовку. Никто не втолкнет в меня ни одной таблетки! Ни одной ложка этой омерзительной манной жижи.
Она невольно рассмеялась:
— Нет, я серьезно. Нам больше нельзя оставаться здесь — понимаете? Буду приходить, навещать… Но жить мне здесь больше нельзя. И так уже сплетни, пересуды… Вы же знаете, как у нас умеют…
— Какие сплетни? Как вам не стыдно! Будто люди не знают, при каких обстоятельствах вы оказались здесь. Люди… — он скептически усмехнулся.
— Успокойтесь, — положила руку ему на плечо Марта. Вам нельзя шевелиться.
— В самом деле, из каприза, что ли, я держу вас здесь? У вас дома нет — понятно? Нет дома. Сгорел! Куда вам с отцом деваться?
— Успокойтесь, или я сейчас же уйду.
Лосберг притих.
— Ну что вы все — уйду, уйду… Неужели вам так плохо здесь?
Марта долго молчала.
— Нам здесь хорошо, Рихард, — наконец выдавила она. — Даже… чересчур… Вы обо мне слишком заботитесь. Я и без того многим вам обязана.
— Считайте, что это сделал кто-нибудь другой.
— Но сделали вы! — тихо возразила девушка.
— Ну, не знаю. Тогда считайте, что я слазил в то пекло с низменными, корыстными целями. Со злостным умыслом затащить вас сюда.
Она рассмеялась.
— Что вы смеетесь? Это и есть настоящая, чистейшая правда. Хотите — давайте устроим тут небольшой пожар, и я повторю тот же номер на бис. Специально для вас. Чтобы вы остались здесь, в Лосбери. — Рихард выдержал паузу и закончил шутовским фальцетом: — Подольше!
Марта, нахмурившись, поднялась:
— Вы нарушаете уговор, Рихард.
— Почему нарушаю? — попытался отшутиться он. — Я же не сказал «навсегда», а только «подольше». По всем законам гостеприимства.
— Знаете, на кого вы сейчас похожи? В этих своих белых доспехах? — задумчиво перебила его Марта. — На рыцаря… Из легенды. Белый рыцарь! Так будьте же им до конца. И не смотрите на меня так. Пожалуйста…
— «Мой глаз и сердце издавна в борьбе… — вздохнул Лосберг. — Они тебя не могут поделить».
— Рихард! — запротестовала она. — Вы опять…
— Да не Рихард — Вильям… Шекспир… Ему-то можно, надеюсь? «Мой глаз твой образ требует себе, а сердце в сердце хочет утаить, рудами изнурен, хочу уснуть… Блаженный отдых обрести в постели… Но только лягу — вновь пускаюсь в путь… в своих мечтах — к одной и той же цели…»
Марта отошла к распахнутому окну, зачарованно вслушиваясь в музыку бессмертных строф, — они плыли над вершинами сосен, над медленными стаями облаков, над сияющей вдали полоской моря и будто вдыхали горячую, трепетную душу в этот необъятный простор…
— Любовь — недуг, моя душа больна
Томительной, неутолимой жаждой,
Того же яда требует она,
Который отравил ее однажды.
Мой разум — врач, любовь мою лечил,
Она отвергла травы и коренья.
И бедный лекарь выбился из сил
И нас покинул, потеряв терпенье.
Стихи текли и текли… Одурманивали, завораживали тонкой, лукавой, таинственной прелестью. Стряхнув оцепенение. Марта тихенько, неслышно ступая, вышла из комнаты.
Под вечер Озолс подкатил в своей повозке к подъезду Лосбери и, махнув Петерису, заковылял по дорожке к дому. Еще весь в бинтах и наклейках, с палочкой в руке, он все же возвращался бодро, хорошо потрудившись за день. Как бы там ни было, а худа без добра не бывает. Может, и неспроста судьба привела его с дочерью в этот шикарный господский дом? Он остановился было перевести дух и полюбоваться розами — они росли здесь повсюду, — как вдруг заметил вышедшую на крыльцо Марту. У дочери в руках был небольшой чемоданчик.
— Ты что это? — удивленно спросил он. — Куда собралась на ночь глядя?
— В поселок. Ты Петериса отпустил?
— Отпустил. Ну а все-таки? Разве завтра нельзя съездить?
— Нет, я пойду сейчас, — тихо сказала она.
— Да что случилось? — заволновался Озолс. — Объясни толком.
— Так… Ничего… Просто я не могу здесь больше оставаться.
— Тебя обидел кто-то? — понизил голос отец. Ты скажи — я должен знать.
— Нет-нет, — поспешно возразила она. — Пожалуйста, не волнуйся. Никто и не думал меня обижать. Наоборот, только я пока поживу у Бируты.
— Ничего не понимаю, — нахмурился Озолс. — Никто не обижал, а уходишь. Ты хоть подумала — хорошо ли это? По отношению к господину Лосбергу.
— Подумала, папа. Потому и ухожу. Не хочу, чтобы о нас с ним болтали разное…
— Не хочешь! — укорил отец. — Болтовни боишься? А человек огня не испугался. Эх ты! — Он забрал у дочери чемоданчик. — Пошли!
Но Марта не двинулась с места.
— Я и без вещей уйду.
— Уходи! — Озолс бросил чемоданчик на траву. — Ты сбежишь, а мне куда? Тоже бежать? Христа ради к людям проситься? Обо мне ты хоть подумала?
Марта в нерешительности молчала.
— Дождись, по крайней мере, пока он на ноги встанет, — испуганно оглядываясь на окна, торопливо добавил Озолс. А я тем временем, глядишь, под крышу заберусь.
— Хорошо, — согласилась Марта. — Я останусь. Пока не снимут бинты. Но больше — ни дня!
Дверь в комнату Рихарда была открыта, Озолс заглянул. Лосберг, выпростав из-под одеяла забинтованные руки, медленно разгибал и сгибал пальцы.
— О, господин Лосберг, вы уже совсем молодцом!
Стараясь не стучать протезом, Озолс вошел в комнату, почтительно присел на краешек стула рядом с кроватью.
— У меня нынче тоже удачный день, — похвалился он. — С плотниками поладил, обещают до зимы под крышу подвести.
— Что-то вы рано расхрабрились. Побереглись бы, — заботливо заметил Рихард.
— Я-то что… Вот вам досталось. Беда… — А мне — только трубку пришлось выкинуть. Дыму наглотался на всю жизнь. Надо спешить. И так стесняем вас — неудобно.
— О чем вы говорите? Ваша дочь лечит меня лучше всяких врачей.
Озолс удовлетворенно хмыкнул, не спеша извлек из кармана лист бумаги.
— Вот, была страховая комиссия. Так ничего и не установила. А в поселке думают, что это поджог.
Рихард удивленно посмотрел на старика.
— А что, разве сложно? Подкинул паклю на чердак — и все. Тлеет себе помаленьку, а сам уже далеко. И концы в воду.
Лосберг задумчиво прищурился, словно не решаясь разгадать намек.
— Кому вы помешали?
— Да, видно, уж помешал. Рассчитался кто-то сполна.
Рихард долго молчал, затем многозначительно проговорил:
— Может, вы и правы. В душе человеческой есть очень глубокие тайники.
Поздно вечером Зента, управившись с делами, сидела ка кухне. В очках, в наброшенном на плечи теплом платке, она склонилась над библией, шепотом повторяя сотни раз читаные строки. В окно стучал дождь, шумел, гулял, неистовствовал ветер. В доме было тепло, потрескивал огонь в плите. Зента так увлеклась, что не слышала, как открылась дверь. Остановившись на пороге, Артур — в мокром брезентовом дождевике, с чемоданчиком — улыбаясь, смотрел на мать. На лучики морщин вокруг глаз, на рано побелевшие волосы, на загрубевшие в работе пальцы, бережно листающие пожелтевшие страницы. Подошел, осторожно обнял ее за плечи.
— Сынок! Наконец-то… — Она вскочила, радостно захлопотала. — Раздевайся, ты же совсем мокрый. А я как знала: картошки наварила, рыбы нажарила.
— Хорошо! — Артур блаженно потер над огнем руки. — Хорошо все-таки дома.
— Конечно, хорошо, — согласилась мать. — Пивца свежего выпьешь?
— Да уж налей. — Жестом фокусника он достал из чемоданчика новенькие пивные кружки — расписанные, сверкающие глазурью, — поставил их на стол.
— Ой, какие славные! — обрадовалась Зента. — Заработок-то не весь потратил?
Парень не ответил, вновь склонился над чемоданчикам.
— А это тебе, — в руках у Артура была добротная шерстяная кофта.
— Ну зачем ты?.. — укоризненно проговорила мать. А руки невольно потянулись к подарку, глаза засветились радостью.
— Носи на здоровье, теплая. — Скрывая смущение, он бодро принялся за еду. — Ну, какие новости? Ты не болела тут?
— Некогда болеть, сынок. Я ведь теперь в коптильне работаю.
Артур удивленно опустил ложку:
— Ну? Открыли все-таки?
— Там и Айна, и Магда… Да чуть ли не все наши женщины.
— Как платят?
— Очень даже неплохо.
— Я видел, Озолс уже дом налаживает? — как бы невзначай поинтересовался сын.
— Кремень — человек, — уважительно ответила Зента. — Из такой передряги вышел — и на ногах.
— А где они живут?
— Все там же, в Лосбери, — помедлив, ответила мать.
Артур отодвинул тарелку. Спросил, стараясь казаться спокойным:
— Что… и Марта? До сих пор там?
— Ну а где же им еще быть? — мягко возразила она. — Господин Лосберг, говорят, еще в постели. Как же ей за ним не поухаживать? Сам подумай. Нищими остались бы, если бы не он.
Артур поднялся из-за стола, походил по комнате, взял фуражку.
— Я пойду, мама.
— Куда?
— К Рихарду.
— К Рихарду?
— Надо пойти навестить, — отводя глаза, пробормотал он. — Все же неудобно.
Зента недовольно качнула головой, стала собирать посуду.
— Что я могу? — с горечью сказала она. — Был бы отец — не пустил бы. А я… — и вдруг попросила: — Не ходил бы ты, сынок, не унижался…
Он думал долго, тяжело. Все же упрямо сказал:
— Пойду!
Выйдя из дома, Артур решительно двинулся было в сторону Лосбери, но, не пройдя и сотни метров, неожиданно сбавил темп — сомнения, по всей видимости, тревожили его душу. Он низко опустил голову, вглядываясь себе под ноги, словно там была не твердая земля, а зыбкое болото и каждый неосторожный шаг мог оказаться гибельным. Именно в этот момент его заприметила Бирута.
— Артур! — окликнула она. Девушка возвращалась, видать, откуда-то издалека — ее туфли были основательно покрыты пылью. — Вы когда вернулись? Только что? А где же мой? Небось, в трактир завалился?
Артур невольно залюбовался ею: в простой крестьянской одежде, с ярким румянцем на тугих щеках, Бирута была мила и женственна. И еще подумалось, что Лаймону с такой девушкой, наверное, значительно проще.
— Как же — в трактире… Прямо из лодки, в обнимку с будущим тестем…
Румянец на щеках девушки стал еще ярче.
— А ты туда? — показала она взглядом в сторону Лосбери. — Ох, и скучала она здесь без тебя — все уши мне прожужжала.
— И все обо мне? — с горькой усмешкой спросил он. — А, может, еще о ком?
— Не глупи! — рассердилась Бирута. — Поменьше сплетни слушай. У нас тут наболтают с три короба…
— Уже болтают? — насторожился Артур. — О чем?
— Вот — мужики! — фыркнула Бирута. — И Лаймон такой же вредный. Попробуй станцуй с другим хоть разок — башку нагнет, что твой бык, глазищи выпучит — и в драку. — Девушка сменила тон и назидательно заключила: — Ты не суши голову дурью. Иди к ней разберись, не маленькие.
Море было по-осеннему хмурым. Дул резкий ветер, грозно шумел вершинами сосен. Над дюнами с криками носились чайки, Марта и Артур медленно, молча шли по берегу. Потом он сказал, видимо, продолжая начатый разговор:
— Скажи отцу, что я помогу с домом… Если, конечно, он захочет.
— Спасибо, Артур.
Они прошли еще несколько шагов молча.
— Как теперь с университетом будет? — спросил он. — Тоже погорел?
— Вот именно, погорел, — невесело усмехнулась Марта. — Не брошу же я отца.
— Значит, так и будете у Рихарда жить?
— А где же еще? Ему сейчас тоже помочь надо.
— Да, конечно… — как-то сдавленно сказал Артур. И вдруг остановился, порывисто обнял ее. — Я люблю тебя! Слышишь? Ты моя жена! Ты сама захотела ею стать. И я не могу… понимаешь? Не хочу, чтобы ты жила в чужом доме. Рядом с ним.
— Артур, глупенький… Пойми — я не могу сейчас уйти. Это крайне непорядочно. Я должна остаться, пока не снимут бинты. Это мой долг.
— А если их еще год не снимут? — невольно вырвалось у него.
— Я останусь, пока не снимут бинты, — твердо повторила Марта. — Если ты считаешь меня женой, зачем же обижаешь ревностью? Почему требуешь, чтобы я платила неблагодарностью человеку, который спас моего отца? И для тебя сделал не так уж мало.
— Конечно… — неуверенно протянул он.
Девушка сочувственно посмотрела на него, быстро наклонилась, звонко чмокнула в щеку:
— Ладно, мне пора.
— Уже уходишь? — Артур взял ее руку, сжал в ладонях.
— Надо.
— Вечером встретимся?
— Конечно.
Артур обнял ее, с пытливой тревогой долго смотрел прямо в глаза. И, не поцеловав, отпустил.
Марта читала в своей комнате, когда раздался негромкий стук в дверь.
— Разрешите?
Она подняла голову и, к своему удивлению, увидела на пороге Рихарда. Он был в элегантном, сшитом по последней моде костюме, который все же не слишком украшал его бледного, осунувшегося, с лицом, покрытым едва затянувшимися шрамами.
— Ну, как я вам нравлюсь? — нарочито бодро спросил он.
— Зачем вы встали?
Лосберг криво усмехнулся:
— Вероятно, чтобы освободить вас от добровольного заключения.
— Рихард, ну зачем вы так…
— Бросьте… Я же вижу — вы рветесь отсюда, как птица из клетки. И даже ухитряюсь не обижаться. Но вы не ответили на мой вопрос — как я вам нравлюсь?
Она отложила книгу, натянуто улыбнулась:
— По-моему, все в порядке. Вам даже к лицу эти шрамы.
— Ну разумеется. — Он подошел к зеркалу, с отвращением разглядывая себя. — Шрамы украшают мужчину. Посуда бьется к счастью… Какой только ереси не напридумывали себе люди в утешение! Заметив лежавший на подзеркальнике большой кусок янтаря, взял его и восхищенно сказал: — Какой редкой красоты камень. Откуда он у вас?
— Подарок.
Рихард взглянул на нее, потом снова поднес янтарь к глазам, рассматривая мошек, замерших навеки в прозрачном заточении. И сказал задумчиво:
— Да, все мы, как эти мошки в янтаре… Замурованы — каждый в своей судьбе. А что если попробовать вырваться? Взять и сломать эту красивую прозрачную гробницу.
Марта внимательно взглянула на него:
— Не надо ничего ломать, — и отобрала у Рихарда камень.
Он понимающе усмехнулся:
— Вы всегда как будто насторожены со мной. И холодны, как айсберг. А я, кажется, придумал, как вас слегка растопить. У вас есть немного времени?
Марта замялась, взглянула на часы:
— Откровенно говоря, совсем немного.
— Подарите мне это «немного».
Красное авто промчалось по живописной лесной дороге, и вскоре они сидели на веранде уютного, пустынного в этот час загородного ресторанчика. Веранда висела над гладью озера, над самой водой. К перилам подплывали лебеди, Марта просовывала им сквозь решетку кусочки хлеба.
— Видит бог, меня так и подмывает прыгнуть туда, чтобы получить свой кусочек счастья. — Лосберг налил в свою рюмку коньяку.
— Рихард! — укоризненно сказала она. — Вы же обещали…
— Умоляю, не портите нашу последнюю встречу, — полушутя-полусерьезно ответил он.
— Вы просто сумасшедший. Для чего я вас лечила?
— А для чего лечат осужденного на смерть? Для того, чтобы привести приговор в исполнение. Я поднимаю этот бокал за вас, Марта! За мою чудесную исцелительницу. Кстати, почему бы вам не перевестись на медицинский факультет? Пока не поздно. У вас определенно талант…
— Рихард, а какой факультет закончили вы?
— Философский, — почему-то ожесточаясь, буркнул он и выпил коньяк. От нее не ускользнула перемена в его настроении.
— И какую же наивысшую истину вы постигли на своем философском?
Он на секунду задумался, вновь наполнил рюмку.
— Рихард!
— Вы напрасно беспокоитесь, я не рассыплюсь из-за этой капли. Истину? Пожалуй, самую важную. Каждое утро напоминай себе: перед тобой вся жизнь — целый день. Проведи его как следует, — он перехватил ее насмешливый взгляд, насупившись, добавил: — И еще: в этом мире справедлив не тот, кто прав, а тот, кто может утвердить свою правоту.
— То есть сила — это и есть наивысшая истина?
— А вы видели когда-нибудь, чтобы побеждал слабый? Впрочем, есть одна слабость, перед которой беспомощна любая сила. — Рихард многозначительно усмехнулся. — Но это уже из другой области. За вас, Марта!
Она зябко повела плечами, откровенно посмотрела на часы.
— Боитесь опоздать? — Лосберг заметно пьянел. Его лицо побледнело, лоб покрыла легкая испарина.
— Ну вот, — досадливо проговорила девушка. — Я так и знала. И вы еще собираетесь вести машину?
Он попытался отшутиться:
— «Джигиту лишь бы ногу в стремя…»
— Ай, бросьте! — Марта решительно поднялась. — Предупреждала же…
— Да, кажется, я немножечко того… — виновато забубнил он, — Слишком много впечатлений сразу.
Марта немного смягчилась, проговорила миролюбивей:
— Что же нам делать?
— Что? — озорная искра промелькнула в его глазах. — А почему бы вам самой не сесть за руль?
— Вы с ума сошли!
— Ничуть. Через десять минут будете водить машину, как заправский шофер.
… — Еду! — в азарте крикнула Марта, намертво вцепившись пальцами в рулевое колесо.
— Конечно, едете, — улыбнулся Рихард, придерживая баранку правой рукой.
Другую руку он положил на спинку водительского сиденья и слегка придерживал девушку за плечи. Но Марта ничего не замечала — устремив перед собой безумный от счастья взгляд автомобильного неофита, она восторженно крутила руль. Машина медленно виляла по проселочной дороге, надсадно ревя двигателем.
— А теперь попробуйте выжать сцепление и переключить на вторую скорость… Вот сюда рычаг.
— Страшно…
— Ничего, решайтесь, — он положил свою руку на ее кисть. — Ну!..
Марта попробовала.
— Ага, получилось!
— Вы прирожденный шофер, — поморщившись, как от зубной боли, похвалил Лосберг. — Теперь газу добавьте.
Машина прыгнула, как лягушка, и покатила быстрее. Это вызвало новую бурю восторга. И вдруг девушка взвизгнула от страха — на дорогу, прямо перед машиной, выскочила корова.
— Тормоз! — крикнул Лосберг, перехватывая у Марты руль. — Жмите на тормоз! Отпустите руль!
Но Марта совсем растерялась и еще крепче вцепилась в баранку, мешая Рихарду объехать бестолково мечущееся животное. Потом их тряхнуло — в последний момент Лосбергу все же удалось резко вывернуть руль вправо — машина нырнула в кювет и с силой ткнулась в стоящее на обочине дерево. Мотор заглох. В наступившей тишине откуда-то сзади донеслось насмешливо-недоуменное мычание коровы.
Уже стемнело, когда Рихард, перемазанный до бровей, с безнадежным видом захлопнул капот.
— Вы очень на меня сердитесь? — виновато спросила Марта.
— Очень. Только не на вас, а на ту рогатую скотину. По-моему, это все-таки был черт. — Рихард обтер руки платком. — Побудьте здесь, а я сбегаю на шоссе, попробую поймать какую-нибудь машину.
— Может… нам пешком? — неуверенно предложила она.
— Двадцать километров? Как раз к утру будем дома. Ждите меня здесь, а если нападут разбойники или корова, сигнальте.
Марта вяло улыбнулась, и осталась ждать. Вдруг ей на руку упала капля — начинал накрапывать дождь.
Артур ждал ее возле Старой мельницы. Уже совсем стемнело. Но он все еще не хотел верить в то, что она не придет. Мерил и мерил шагами пустырь, заросший травой.
Дождь остервенело барабанил по крыше машины, хлестал по стеклам.
— Ну вот… Теперь вы меня проклинаете, — удрученно пробормотал Рихард. — Я вас втравил…
— За что мне вас проклинать… Сама виновата.
— Ладно уж, не казнитесь. Кто знал, что так все обернется? Как назло — ни машины, ни подводы…
Она тоскливо прислушивалась к шуму ночного ливня — он хлестал все сильнее.
— У вас, наверное, свидание? — сочувственно спросил Рихард. — Я вас здорово подвел. Но действительно — ни одной живой души.
Марта промолчала.
— Холодно, — поежился он и достал откуда-то плоскую флягу. — Не хотите глоток? Это ром.
— Нет, спасибо.
Лосберг отвинтил пробку, глотнул и тут же спохватился.
— Господи, какой же я осел! — он стянул с себя пиджак, накинул его на Марту. — Надевайте в рукава.
— Да не нужно… — ее начинала раздражать нелепость положения.
— Надевайте, надевайте, у вас уже зубы стучат. Или вы нервничаете?
Она снова не ответила.
— Слушайте, а что вы, собственно, так переживаете? Я понимаю, конечно, неприятно, по… В общем-то — ничего ужасного. Не встретились сегодня — встретитесь завтра. Или послезавтра. Может, все-таки глотнете капельку? — Он снова достал фляжку.
— По-моему, и вам достаточно, — сухо заметила она.
— А кто знает… — на этот раз он влил в себя порядочную порцию. — Кто знает, может, это сама судьба распорядилась? А? Увела вас с одного свидания и… привела на другое. Чертовский холод! Откуда таким льдом веет? — А-а, понимаю — айсберг! Послушайте, айсберг, а вы не схватите воспаления легких? Давайте хоть как-нибудь греться.
— Отодвиньтесь сейчас же! — рассердилась Марта. — Вы что, совсем ошалели от своего рома?
— Я давно ошалел, Марта… — теряя голову от ее близости, глухо заговорил он.
— Отодвинетесь или я выйду!
— Марта!.. — не в силах больше сдержаться, Рихард обнял ее за плечи, рывком притянул к себе. Несколько секунд шла молчаливая борьба. Наконец, девушка вырвалась и, влепив ему пощечину, распахнула дверцу, выскочила из машины. Лосберг бросился следом. Но пока обегал автомобиль, споткнулся, упал, потерял ее из виду.
— Марта! — кричал он в отчаянии, шлепая по грязи и лужам. — Ма-арта! Остановитесь!
Она стояла, прижавшись к дереву, затравленно дрожа. И когда он, крича и размахивая руками, тяжело протопал мимо, рванулась с места и изо всех сил бросилась бежать в противоположную сторону. Сквозь лес, сквозь ливень, сквозь тьму…
Озолс спозаранку хозяйничал на своем подворье. Ночной дождь наполнил воздух сочной влагой и терпким запахом разнотравья. Блестели в лучах раннего солнца лужи. Мимо прошло стадо, подгоняемое пастухом. В ожидании плотников Якоб тесал топором бревнышко. Дом потихоньку отстраивался — плотники собрали сруб, над стенами уже поднялись свежетесанные стропила.
Эрна молча поставила на верстак перед хозяином кружку с молоком, положила рядом кусок хлеба с жареным салом. Отложив топор, хозяин принялся за еду. Спросил как бы между прочим:
— На сеновале ночуешь? Не холодно одной?
— Тебе-то что? — нервно встрепенулась она. — Петериса нарочно в город услал?
Озолс неловко усмехнулся:
— Почему нарочно? Гвоздей же нет. А без гвоздя какая работа?
Эрна забрала пустую кружку:
— Хватит, Якоб. Побаловались, и довольно! Как бы беды не накликать. Коту забава — мышам слезы.
Она пошла. Озолс озадаченно посмотрел ей вслед, снова принялся было тесать бревно, но в это время за его спиной хлопнула калитка. Он обернулся, да так и замер с топором в руках. Перед ним стояла Марта. Насквозь промокшая, в изодранном, заляпанном грязью платье, изнемогающая от усталости.
— Ты? — изумленно пробормотал отец. — Где ты была?'
— Потом, папа. Я очень устала.
Он заметил пиджак Лосберга, и страшная догадка промелькнула в его глазах.
— Ты была с Рихардом?
Девушка только сейчас вспомнила об этом проклятом пиджаке. Брезгливо оглядела себя и крикнула, выплескивая накопившуюся ярость и отчаяние:
— Да! С Рихардом! Всю ночь!.. Теперь доволен? Ты же мечтал об этом. Не так ли?
И вдруг замолчала на полуслове, испуганно отшатнулась — в трех шагах от нее стоял Артур. Почерневший, измученный ожиданием, снедаемый ревностью, он стоял посреди двора, ошеломленный ее растерзанным видом, ее чудовищным признанием. Сплетни, подозрения, догадки — все это вдруг приобрело реальные очертания. Дохнуло на него зловещим смыслом. Он медленно повернулся и, тяжело ступая в своих рыбацких сапожищах, пошел обратно к калитке.
— Артур! — Марта бросилась к нему наперерез, загородив дорогу. Сказала неожиданно тихо: — Я тебе все объясню.
Только мгновение он смотрел в ее полные отчаяния и мольбы глаза. Кровь прихлынула к голове, и он не сдержался — ударил ее по щеке. Ударил хлестко, наотмашь, вложив в эту пощечину всю свою боль и презрение.
— Ты что делаешь, сволочь? — подскочил к нему Озолс. — На кого руку поднял, бандит? — и в бешенстве замахнулся топором.
Артур успел перехватить руку, вырвал топор и с силой отшвырнул Озолса. Тот мешком отлетел к верстаку, неуклюже повалился на спину. На ободранной щеке выступила кровь. Артур постоял секунду, потом, стряхнув оторопь, бросил топор и, круто повернувшись, зашагал прочь со двора.
— Ну спасибо, доченька… Уважила родителя, — Якоб с трудом поднялся на ноги, прижал к щеке ладонь, пытаясь унять кровь.
Марта, потрясенная, молчала, глядя на плачущего отца. Всхлипывая и сморкаясь в фартук, выскочила на шум Эрна. В этот момент у калитки затормозил автомобиль, во двор вбежал взволнованный Рихард.
— Марта, господи! Слава богу, вы целы. Я чуть с ума не сошел, все побережье объездил. — Он замолчал, заметив окровавленного Якоба. — Что с вами, господин Озолс? Что произошло?
— Нет уж, господин Лосберг, — гневно ответил старик. — Это вы должны объяснить, что произошло.
— Ничего особенного, — смущенно пробормотал Рихард. — Ездили прогуляться, застряли в лесу…
— Прогуляться… Застряли… — Озолса потрясла невиданная наглость Лосберга. — Почему же Марта прибежала одна, словно за ней гнались? И этот пиджак… Вы мне голову не морочьте. Знаем мы эти ночные прогулки…
— Уверяю вас, ничего дурного. Нелепый случай… Мы сейчас поедем домой, и я вам все объясню.
— К вам в дом? — взорвался Озолс. В качестве кого, позвольте узнать?
Рихард побледнел, прижал обожженную руку к груди:
— Ваша дочь, — хрипло проговорил он, — может войти в мой дом, кем захочет. Даже хозяйкой. Я готов повторить это, где угодно, и официально просить ее руки.
Артур и Лаймон в брезентовых робах и свитерах сидели в дальнем углу трактира. У грубых дощатых столов этот ранний час никого не было. За оцинкованной стойкой под литографией, изображавшей застигнутый бурей корабль, дремал Аболтиньш.
— Да выпей ты! — уговаривал Лаймон. Артур молча крутнул головой — перед ним стояли нетронутые кружка пива и стаканчик водки.
— На тебя посмотришь — будто конец света настал. Подумаешь, сегодня поссорились — завтра помирились…
— Нет, Лаймон, это все.
— Что все, что все? Будь же ты мужчиной в конце концов! Встряхнись, и пойдем домой.
— Никуда я не пойду.
— Не дури, — Лаймон поднял приятеля со стула.
Банга качнулся, словно пьяный, посмотрел перед собой пустым, ничего не выражающим взглядом, потянулся было за водкой, но в последний момент передумал, безнадежно махнул рукой:
— Ладно, пошли…
У самого входа они едва не столкнулись с торопливо вбежавшей Бирутой.
— Весь поселок обыскала, — бросилась она к Артуру. — Давай быстрее!
— Что случилось? насторожился Лаймон.
— Марта сидит у меня.
Короткая судорога пробежала по лицу Банги, бешенство плеснулось в его глазах.
— Передай своей подруге… — Он не договорил, схватил со стола фуражку и стремительно выскочил на крыльцо.
Именно здесь, словно из-под земли, перед ним вырос Бруно. Двое других айзсаргов стояли поодаль.
— Что там у вас с Озолсом вышло? Ты можешь мне объяснить?
— Тебе-то какое дело? — тон не предвещал ничего хорошего. — Ты что, полицейский?
— Я айзсарг. Порядок в поселке мне не безразличен.
— Слушай, Бруно, — угрюмо вмешался Лаймон. — А нельзя ли потом? Ты же видишь, что он не в себе.
— Отстань, — надменно возразил Бруно. — Еще раз повторяю — порядок в поселке…
— А не пошел бы ты со своим порядком? Вырядился, как индюк… — зло выплюнул Артур.
— Ах, вот как? Оскорбление мундира! Теперь ты пойдешь со мной, — он схватил Бангу за руку, тот вырвался, свирепея:
— Убери лапу!
На помощь Бруно подскочили Зигис и Волдис.
— Да оставьте вы его, чего привязалась? — Лаймон преградил им путь. — А ну, полегче!
Айзсарги с двух сторон навалились на Артура. Тот, рванувшись, стряхнул их, но это лишь раззадорило парней — они, словно бульдоги, вцепились в свою жертву, Бруно попытался ударить рыбака сапогом в живот, но тот вовремя увернулся, затем, изловчившись, тяжким, как молот, кулаком сбил айзсарга с ног. Лаймон кинулся в гущу драки. Но Бирута намертво вцепилась в его робу, повисла на ней.
— Пусти! Да пусти же! — Калниньш с силой оттолкнул девушку, бросаясь на помощь другу.
На крыльцо выскочил испуганный Аболтиньш:
— Зигис, отойди! Зигис, не лезь!
Трактирщика никто не слушал — возле крыльца надсадно сопел, плевался бранью и кровью яростный клубок человеческих тел. Артур в бешенстве молотил кулаками наседавших на него айзсаргов, давая выход ярости и отчаянию, накопившимся в его душе. Не уступал ему и Лаймон — он бросался от одного к другому и бил, бил, бил, словно задался целью размолоть противников в порошок.
— Господи, горе мое! — всхлипывала Зента, бинтуя Артура. Тот сидел посреди комнаты на табуретке. — Как еще голову не снесли твою глупую? Куда ты теперь такой? Как на люди покажешься?
Вид у парня был плачевный — глаз заплыл синяком, на скуле кровь, вокруг разбросаны окровавленные полотенца, вата. Заметила, что Артур скривился, проговорила испуганно:
— Больно, сынок? Потерпи. Сейчас кровь обмою — и все…
Мать схватила таз, выскочила на кухню, плеснула воды из ведра и застыла в гневном изумлении, увидев в дверях Марту.
— Что вам здесь нужно? — холодно спросила Зента,
— Что с ним?
— Насмерть пока не убили, — съязвила Зента. — Поучили для начала, чтоб к чужим невестам не лез.
— Что за глупости! — возмутилась Марта. — Вы же ничего не знаете.
— А что тут знать?.. — Зента возмущенно тряхнула головой. — Сколько же бесстыдства в людях! Делайте себе что хотите. Но зачем мальчику голову морочите? Если совести нет, хотя бы жалость какую поимели. Да как вы только порог переступили?
— Я смею… — с трудом решившись на признание, начала Марта, потому что я… — она запнулась, подняла голову — в дверях стоял Артур. — Боже! — в отчаянии подняла руку. — Что они с тобой сделали?
Ни один мускул не дрогнул на лице парня. Марта рванулась было в его сторону, но, встретив пустой, безразличный взгляд, подавленно остановилась.
— Скажи матери, Артур… — едва слышно проговорила она. — Скажи ей все. Она должна знать.
Он угрюмо молчал.
— Не хочешь? Ну тогда я скажу. — Марта обернулась к Зенте. — Я… жена вашего сына.
Женщине, по всей видимости, показалось, что она ослышалась.
— Что? — Мать беспомощно посмотрела на Артура. — Да что ж это такое, сынок?
Марта со страхом и надеждой ждала ответа.
Любовь, ненависть, ревность — все кипело, боролось в нем, рвалось наружу едкими, прожигающими до самого сердца упреками, но сказал он только одно:
— Не жена ты мне, уходи.
— Артур! — в отчаянии метнулась к нему Марта. Что ты делаешь? Опомнись! — девушка с мольбой заглянула ему в глаза.
Но он повторил упрямо:
— Иди, откуда пришла. Обойдемся без барских объедков. — И захлопнул за нею дверь.
Банга стоял, прижавшись лбом к стеклу и смотрел, как уходила Марта. Был момент, когда, казалось, что он бросится ей вслед, остановит, но проходили секунды, а Артур все не двигался с места.
Девушка шла медленно, с трудом ступая по колеблющейся под ногами земле, ничего не видя, нечего не слыша. Зябли в вечернем сумраке голые ветви деревьев. Пусто, по-осеннему неприютно глядело подворье Озолса. Сквозь незакрытые стропила крыши холодно поблескивало небо — такое же зловещее и бескрайнее, как море за серой грядою дюн. Именно туда шла Марта. К старому, доброму карбасу, единственному существу на свете которому она могла сейчас доверить свою душу и сердце.
В кабинете Рихарда горел свет. Он сидел у стола, разбирая бумаги. Услышав стремительные шаги, вскинул голову и замер — перед ним стояла Марта. Лицо ее было безжизненно бледным, словно гипсовая маска.
— Я согласна, — не разжимая губ, мертвым голосом произнесла она и замолчала, будто забыв, зачем пришла сюда.
Рихард поднялся, шагнул к ней, взял за руку:
— Что с вами? Вам нездоровится?
Слышите, Рихард? — упрямо, почти зло повторила она. — Я согласна… стать вашей женой. Или, может быть, вы передумали?
Кровь бросилась Лосбергу в лицо. Он ответил, едва сдерживая волнение:
— Вы так противоречивы и стремительны в своих решениях, Марта… Позвольте, я вам отвечу тем же. Мы обвенчаемся сегодня же.
Он в упор взглянул на нее, увидел, как расширились, дрогнули ее зрачки, и повторил жестко:
— Или сегодня — или никогда.
…Темная, громада церкви наполнялась светом. Служка проворно зажигал свечи. Из-за алтаря торопливо вышел пастор и с ходу начал читать молитву. Сзади шушукались свидетели — Аболтиньш с женой, горничная Лосберга, Эрна, рядом с нею, как всегда пьяненький, Петерис, несколько гостей из Риги, личные друзья Лосберга, рыбаки, среди которых был и Лаймон.
Сам Озолс испуганно озирался по сторонам, то и дело поправляя на своей бычьей шее мешавший галстук.
— К чему такая спешка? — недоуменно вполголоса проговорил он. — Пожар, что ли?
Аболтиньш сочувственно посмотрел на обескураженного отца невесты, неопределенно пожал плечами что, мол, поделаешь, барские причуды.
Лосберг, торжественно держа под руку бледную, обряженную в подвенечное платье Марту, нетерпеливо вслушивался в бормотание пастора, ожидая, когда тот доберется до сути дела. Наконец, служка подал на подносике кольца.
— Венчается раб божий Рихард… венчается раба божия Марта… — возвестил пастор.
Марта, как во сне, протянула руку, пальцы ее дрожали, и Рихард долго не мог надеть ей кольцо.
— Поцелуйтесь, дети мои, и да благословит вас господь! — услышала она голос пастора и совсем близко увидела расплывающееся лицо Рихарда, его вытянутые для поцелуя губы.
Все вдруг поплыло перед нею — лицо жениха, пастор, темные лики святых, мерцание свечей… Закружилось — сначала медленно, потом все быстрее… И превратилось в бешеную круговерть.
Артур взволнованно шагал из угла в угол. Мать, перетирая посуду, с состраданием наблюдала за сыном.
— Чего теперь казниться? Выплеснутую воду не зачерпнешь.
Резко распахнув дверь, в комнату вбежал Лаймон:
— Ну и заварил ты кашу! Всякое видел, но такое…
Артур замер, с волнением вглядываясь в лицо друга.
— Представляете, тетя Зента, только им пастор кольца надел, только благословил, она — хлоп в обморок. Вообще-то, я вам скажу, молодой Лосберг похлеще папаши будет. У этого между пальцев не проскочит. Приволок пастора, обвенчался…
— Что с Мартой? — собрался с духом Артур.
— А бог ее знает. Шум, паника… Унесли без чувств.
Артур метнулся к вешалке, схватил фуражку:
— Где? Где она?
Лаймон решительно загородил ему дорогу:
— Ты что? Совсем спятил?
— Пусти!
— Мало ты дров наломал? Еще хочешь? Не пущу!..
К ним поспешила Зента:
— Сынок, одумайся! К чужой жене-то…
Артура словно ударили. Только сейчас до него дошел смысл материнских слов — он безучастно опустился на стул.
Банга сидел отрешенный и не догадывался, что судьба предначертала воздать ему в этот день полной мерой. Бывает с нею такое — расщедрится, так уж расщедрится. Ему было невдомек, что по улице поселка к их дому уже ехала полицейская машина. Машина остановилась подле ворот. Двое дюжих парней в форме поднялись на крыльцо. Старший полицейский постучал, однако его не услышали. Постучал громче. Наконец, дверь распахнулась — на пороге появился высокий худощавый парень с удивительно синими, ярко-васильковыми глазами.
— Вам кого? — удивленно спросил Лаймон.
Полицейский смерил его оценивающим взглядом.
— Вы Артур Банга?
— Нет, а что?
— Кто из вас Артур Банга? — негромко, но весьма многозначительно спросил полицейский, входя в комнату.
Артур, не поднимаясь со стула, вяло ответил:
— Ну я.
— Вам придется поехать с нами.
Происходящее с трудом доходило до сознания Артура.
— Куда? — вяло и безразлично спросил он.
— В Ригу, Одевайтесь!
— А в чем дело? Можно узнать? — поспешил вмешаться Лаймон.
Полицейский сухо ответил:
— Там объяснят. Наше дело доставить. Одевайтесь!
Возле дома уже толпился народ. Ворота были распахнуты настежь, посреди двора стояла полицейская машина, вокруг нее судачили, галдели люди.
— За что парня берете? — напирал на полицейского Калниньш.
Ему никто не ответил.
— Господин офицер, давайте по-хорошему, — рядом с Калниньшем вырос, словно из-под земли, Фрицис Спура.
— Что? — взгляд полицейского беспокойно прошелся по толпе, брови устрашающе сбежались к переносице. — Угрожать?
— Никто вам не угрожает, — пояснил Калниньш. — Просто мы хотим знать, за что берете парня. Если из-за этих подонков… — он презрительно ткнул пальцем в сторону стоявших неподалеку айзсаргов.
— Что-что? — насупился офицер. — Ты на что намекаешь? Тоже прокатиться захотелось? Можем и тебя за компанию прихватить.
— Можете, — буркнул Андрис. — Пока все можете.
— То-то. А ну отойди от машины! — неожиданно гаркнул полицейский и, воспользовавшись секундным замешательством рыбаков, с силой втолкнул Артура в кабину. Машина тронулась.
— Стойте! — вбегая во двор, бросился ей наперерез учитель Акменьлаукс. — Покажете ордер на арест.
— Извольте отойти! — не выходя из машины, приказал офицер.
Но Акменьлаукс не тронулся с места:
— У вас даже ордера нет! Это бесчинство, это нарушение закона. Кому-то понадобилось убрать парня… Мы требуем!..
Толпа недвусмысленно придвинулась к машине.
— Пошел! — встревоженно крикнул шоферу полицейский, и машина, рявкнув двигателем, рванулась вперед. Едва не сбив учителя с ног, она выскочила из ворот на улицу и помчалась в сторону Риги.
