Специальная комиссия при Наркомате Обороны, созданная Тухачевским для разработки современной военной доктрины Вооруженных сил Советского Союза и перечня сопутствующих документов начинала тормозить свою работу. Нет, конечно, Михаил Николаевич раз за разом пытался повысить результативность работы комиссии, но было хорошо видно, что она начинает захлебываться, погружаясь в пучину пререканий и идеологического бреда, которым пытались подменить объективные сведения, факты, анализ и прочее.

В свою молодость, когда только начинал свою службу, Агарков был уверен в компетентности руководства. По крайней мере, незамутненность сознания опытом и знаниями позволяло ему считать, что он просто-напросто не постигает глубинного смысла и оперативного замысла. Да и знаменитые слова о вредителях, шпионах, диверсантах и прочей "нечистой силе", будучи на слуху, сильно смягчали оценку обстановки.

Однако сейчас, когда он столкнулся с этими "героями", уже имея богатый жизненный опыт и серьезные навыки, ему стало не до оправдания "глубинных смыслов". Уже через месяц работы конструктивная обстановка, заданная первоначально, стала стремительно превращаться в бардак и выяснение отношений. Разве что до рукоприкладства не доходили, но, учитывая "высокий" культурный уровень начальствующего состава РККА, привлеченного к работе в комиссии, можно было ожидать чего угодно. Увы, стиль работы, органично вписавшийся в стихию Гражданской войны, оказался совершенно неприемлем для строительства современной регулярной армии. Ситуацию усугубляло и то, что таких людей было слишком много среди высшего и старшего комсостава, а потому замены особенно "выдающихся" деятелей успеха не имели. Среди равнозначных фигур менять приходилось "шило на мыло", а мнения более молодых и адекватных полковников просто не воспринимались командармами и комкорами, забронзовевшими в своей прошлой славе.

Что же касается личного примера… То, увы. Прежний Тухачевский снискал среди коллег слишком громкую и устойчивую славу амбициозного барчука, и его призывы к методичной и вдумчивой работе пока имели эффект проповеди о вреде пьянства из уст человека с лицом алкоголика. Стереотипы восприятия – чтоб их! На их ломку необходимо время, а вот его-то и не хватало. Катастрофически!

Поэтому в конце июля, когда стали звучать вопросы о результатах и сроках работы комиссии, маршал отчетливо понял – нужно что-то предпринимать, дабы прекратить эту вакханалию и реанимировать реальную работу. Ибо если все оставить как есть, то можно было вполне реально подвести по удар разгромной критики не только себя, но и все начинания, что он пытался провести в РККА не по итогам войны, а до ее начала. Ситуацию нужно было срочно спасать. Назрела необходимость в союзнике, своим присутствием способном резко остудить самые горячие головы. Поэтому он отправился ко Льву Захаровичу Мехлису.

Раньше он никогда бы и не решился на этот шаг, однако, сейчас, пользуясь прекрасно упорядоченной и укрепленной памятью Тухачевского и Агаркова, маршал понимал, что Лев Захарович хоть и был фанатиком, но дело свое знал хорошо. По крайней мере он обладал какой-то безумной храбростью, честностью и прямотой, которые и привели к тем волнам грязи, что на него стали выливаться при Хрущеве и его наследниках. Партийной номенклатуре было от чего рефлексировать на имя этого человека, которое наводило тихий ужас даже после смерти.

Страшный шаг. Опасный шаг. Но ситуацию нужно было разрешать самым решительным образом. Иначе будет упущено время и провалена работа со всеми вытекающими последствиями. Тем более, что Михаил Николаевич хорошо помнил доклад Льва Захаровича, который тот сам сделал в 1940 году, после изучения вопроса. Сейчас он не был ни главой Государственного контроля, ни руководителем политического управления РККА, но его влияние в СССР в целом и партии в частности сложно было переоценить. Он фактически руководил пропагандой на территории СССР, имея весьма серьезное влияние. Именно Мехлис, оказавшись в плену заблуждений, сфабрикованных Ежовым, методично и последовательно не только проводил пропагандистскую кампанию на уничтожение врагов народа, но и лично отстаивал перед Иосифом Виссарионовичем повышения квот на расстрелы. Успешно, кстати, отстаивал. Он все всегда делал с огромной, колоссальной энергией и убежденностью в своей правоте. Иногда это приносило успех, иногда нет, но в целом, в 1936 году он был очень сильной фигурой на политическом раскладе СССР. Конечно, пока Мехлис не имел того веса, что приобретет года через четыре, но больше обратиться было не к кому. Не товарища же Сталина приглашать на заседания комиссии?

– Здравствуйте Лев Захарович, – поприветствовал с порога Мехлиса Тухачевский.

Тот, не испытывая никаких теплых чувств к "Бонапарту", ограничился очень холодным приветствием – сухо пожал ему руку и сразу перешел к делу.

– У вас дело ко мне?

– Да. Я хотел с вами посоветоваться, как с более опытным партийным товарищем.

– Вот как? – Во взгляде Мехлиса проскользнула заинтересованность. – Это неожиданно. Присаживайтесь.

– Понимаете, – начал ломать комедию Тухачевский, – я запутался.

И маршал разразился большим и длинным, заранее заготовленным монологом, в которым пытался аргументированно и развернуто изложить речь самого же Льва Захаровича, которую тот должен был произнести только через четыре года.

Тут шло и красочное описание низкой военной культуры армейских кадров, из чего вытекало их искаженное представление о характере современной войны. И слабость военно-научной работы в армии в частности, и в стране в целом. Забвение уроков прошлого, например, опыта старой русской армии. И пренебрежение к изучению современной военной теории из-за раздуваемого культа "опыта гражданской войны", который практически невозможно применить к реалиям межгосударственных военных столкновений, тем более, современных, прошедших за последние пятнадцать лет колоссальный путь, привнеся массу неосвоенных и не осознанных новшеств. Не обошел Михаил Николаевич и скользкую тему пропаганды, отметив, что направленность пропаганды на непобедимость Красной Армии дает обратной эффект – бойцы и командиры РККА не получают мотивации к саморазвитию и халатно относятся к своим обязанностям, считая, что они всегда смогут врага "шапками закидать", а потом восстанет рабочий класс на его территории. И так далее.

Лев Захарович слушал очень внимательно, смотря прямо в глаза Тухачевскому немигающим взглядом, никак не выражая свое отношение к его речи. -… Вот и получается, что я в полной растерянности, – развел руками Михаил Николаевич.

– Что вы конкретно от меня хотите? – Невозмутимо спросил Мехлис. – Я не считаю, что вы запутаны или растеряны. Напротив, у вас очень упорядоченное представление о вопросе.

– Которое не совпадает с официальной позицией.

– И вы хотите, чтобы я вам поверил?

– Зачем? Я хочу, чтобы партия проверила мои слова. Поэтому и обратился к вам за советом о том, как это можно сделать? В идеале, конечно, было бы неплохо провести серьезные учения, которые потом непредвзято разобрать и сделать выводы.

Причем не простые учения, а в виде столкновения старой школы с новой. Но… – замялся Тухачевский.

– Что, но? – Слегка удивленно взглянул на него Мехлис.

– Дело в том, что я ставлю на повестку дня много очень непривычных вопросов, положительное решение по которым должно разительно изменить очень многое в армейском строительстве СССР. Начиная от подготовки рядовых красноармейцев и заканчивая освещением этой деятельности в газетах, книгах и кино. Меня могут не понять. Поэтому я хочу, чтобы вы Лев Захарович, в качестве партийного представителя, поприсутствовали на работе особой комиссии при наркомате Обороны по вопросам реформирования РККА.

– Я не кадровый военный и многие вещи могу понять неправильно. – Этого от вас и не требуется. Вы ведь знаете, какие о вас ходят слухи. Ваша честность, неподкупность и преданность делу уже стали легендой. Вместе со способностью разбираться в людях. Просто поприсутствуйте на рабочих совещаниях и посмотрите как идут дела. Уверяю вас, даже на уровне начальствующего состава РККА указанные проблемы армейского строительства проявляются самыми уродливыми мазками. От вашего опытного взгляда это не ускользнет. – А если я увижу, что вы пытаетесь ввести партию в заблуждение? – То я с радостью приму любое наказание. Это будет моей ошибкой и мне за нее нужно будет ответить. Ведь если все не так, то моя инициатива может угробить боевую мощь РККА и оставить СССР беззащитным перед лицом мировой буржуазии. Мехлис и Тухачевский около минуты смотрели друг другу в глаза немигающим взглядом. После чего Лев Захарович чуть заметно улыбнулся краешком губ и произнес: – Хорошо, я вас понял. Посмотрю, что можно будет сделать по вашему вопросу. Спустя две недели на ближней даче Сталина состоялся очень непростой разговор Льва Захаровича с Иосифом Виссарионовичем. Он подтвердил в целом тезисы Тухачевского, с поправками, конечно, но все же. Сталин же слушал его и не верил своим ушам. У него в голове просто не укладывалось то, чтобы Мехлис поддержал "Лазаря", ведь он о нем так нелестно раньше отзывался.

Что случилось? Неужели в армии действительно все так плохо?

В конце беседы к ним подключились Молотов с Кагановичем, оказавшиеся в не меньшем шоке, нежели их Хозяин. Однако Лев Захарович смог их убедить начать серьезную проверку РККА на местах. Причем, по старой доброй традиции, инициатива Мехлиса закончилась тем, что он и возглавил вновь созданную комиссию, которая должна была выявить пробелы и недостатки в подготовке Красной Армии на местах, вживую, а не исходя из отчетов и заверений начальствующего состава. "Лед тронулся", да так решительно, что сам Тухачевский засомневался в том, что он правильно поступил, ибо этот зубодробительно честный, безумно храбрый и преданный делу фанатик – Лев Захарович – закусил удила и с энергией раненного носорога попер на "амбразуру". Михаилу Николаевичу хотелось сдернуть с мертвого места ситуацию в армии, но чем дальше, тем больше он опасался цены, которую придется за это заплатить. Ведь для Льва Захаровича очень сложно было найти оправдания собственной лени, глупости, безответственности… кроме того, он славился своей безжалостностью к тем, кто вредил делу революции и укрепления Советского Союза. При виде того, как развиваются события, Тухачевскому стало немного страшно.