Отто фон Бисмарк вошел в кабинет короля Пруссии Вильгельма I и, щелкнув каблуками, кивнул в знак приветствия. Вильгельм имел вид печальный и озадаченный.

— Здравствуйте, Отто, эти журналисты, — король махнул рукой в сторону кипы газет в углу стола, — и сами посходили с ума, и читателей пытаются утащить за собой. Уже неделю эта чертова коронация не сходит с первых полос, а все заметки пестрят восклицаниями в превосходных степенях. Что же там произошло такого из ряда вон выходящего, что берлинцы превратились в стаю сорок?

— Ваше Величество, — осторожно начал Бисмарк, — в Москве действительно произошло очень много важных и интересных событий. Думаю, их внешнюю сторону вам уже успели рассказать во всех подробностях и не по одному разу.

— Не обижайтесь, Отто. Да, мне рассказали многое: и о «гласе небес», которому внимали толпы коленопреклоненных московитов, и о грандиозном параде с невероятным количеством зрителей, и о катании всех желающих на воздушных шарах да этих, как их, дирижаблях. Но все это мишура. Лишь один Мольтке увидел несколько дальше красочных эффектов.

— И что же увидел Гельмут, если не секрет?

— Отчего же? Не секрет. Он по достоинству оценил это оборудование, которое Александр применял для передачи звука: «Будь у меня техническое устройство, называемое зеваками „гласом ангела“, я бы сыграл этой дирижерской палочкой настоящую симфонию войны», — процитировал Мольтке король. — Но ведь даже не это является главным. Ведь так?

— Вы, как всегда, правы, Ваше Величество, — с легкой улыбкой кивнул Бисмарк. — Технических новинок было немало, но более всего меня поразил подход Александра к организации торжеств. Буквально все слова и поступки служили одной главной цели — повышению его личной популярности и славы среди простого люда. Он, словно старый скряга, не брезговал самым завалящим медяком благодарности черни! И это несмотря на то, что его авторитет в России и так стоит небывало высоко.

— Я читал переданный через посольство экземпляр речи Александра, и мне в душу закрались некие сомнения. Скажите, Отто, а вам не показалось, что русский император слегка… — Вильгельм выразительно взглянул на Бисмарка.

— …спятил? О нет, Ваше Величество! Конечно, сами по себе отдельные его фразы и поступки могут показаться признаками начинающейся мании величия или простого чудачества. Но стоит взглянуть на ситуацию в целом, и они сразу выстраиваются в железную цепочку, ведущую к единственной цели — повышению градуса народной симпатии до слепого обожания. Он специально нагнетает страсти. Именно этому служат и трескучие фразы из его речи, достойные лишь оголтелого революционера, а не монарха, и его разговоры в трактирах и на улицах с простолюдинами. Я не увидел в его поведении ни малейшего следа самолюбования или купания в лучах славы — он просто сосредоточенно работал, наполняя чашу всенародной любви.

— Любовь народа… пф-ф… — скривился Вильгельм, — это очень скоропортящийся продукт. Не успеешь оглянуться, как этот нектар превращается в уксус разочарования.

— Именно так, Ваше Величество. Но у меня сложилось впечатление, что наш триумфатор не собирается хранить свою чашу в долгом ящике, а, напротив, как будто бы накручивает страсти для решительного броска. Как добрый офицер одобряет своих солдат перед боем, поднимая боевой дух и твердое желание победить. Тут даже гадать особенно не нужно, так как на параде им было сделано несколько завуалированных посланий, сам характер которых подразумевает подготовку к весьма скорым и решительным действиям. Например, то, что единственным из всех наблюдателей заметил наш Мольтке. По крайней мере французы просто веселились, как дети, глядя на реакцию обывателей. А Мольтке стоял с серым лицом и просто не понимал, как ему реагировать. Это изобретение действительно может стать эффективным средством управления войсками, особенно артиллерией. Но пока это «дирижерская палочка» находится лишь в руках Александра. Я, признаюсь, последние пару лет выписываю некоторые журналы и стараюсь быть в курсе развития науки и техники. В подробности я, конечно, не вникаю, но в общих чертах осмысляю. А если что заинтересовывает, так и у специалистов консультируюсь. Так вот. То оборудование, что Александр применил на коронации, не имеет аналогов. Я просто не представляю, откуда он его взял. Это очень серьезный прорыв в науке и технике, открывающий колоссальные перспективы.

— Говорите яснее. — Вильгельм только сильнее скис лицом от слов Бисмарка.

— Ближайшие несколько лет, а то и пару десятилетий никто не сможет сделать ничего похожего. То есть русские останутся единственными владельцами дополнительного козыря. Далее. Кавалерия была представлена только казаками, как это ни странно. Правда, их одели в форму нового образца, так что визуально эти кавалеристы стали практически неотличимы от общего армейского стиля, который насаждает Александр. Если бы не объявили, что едут казаки, я бы и не догадался, посчитав их армейской кавалерией.

— Любопытно. — Вильгельм потер подбородок. — Как это можно трактовать?

— Мне остается только гадать, — развел руками Бисмарк, — так как очень неоднозначен посыл, который явно имеет несколько уровней. Впрочем, вместе с кавалеристами в одном парадном строю двигались и легкие подрессоренные коляски специальной постройки, на которых были установлены русские митральезы, а также сидели расчеты к ним. Диктор назвал эти коляски «тачанками».

— И вы думаете, такое решение, разумно?! Митральеза же род артиллерии! — искренне удивился Вильгельм.

— Я доверяю военному чутью русского Императора, ибо он еще ни разу не ошибся в подобных вопросах. Впрочем, у меня уже была возможность побеседовать с нашими военными. Они утверждают, что эффективность этих колясок в Европе сомнительна даже против Турции, так как они слишком хорошая цель для плотного стрелкового огня. А вот для борьбы с бандами мелких азиатских деспотов или африканских царьков они подходят отлично. Учитывая, что, по слухам, формирование нового русского кавалерийского корпуса проходит около городка с немецким названием Оренбург, за три тысячи миль от европейской границы России, вполне вероятно, что Александр собирается их использовать в Средней Азии для продвижения на юг. И это послание тоже было получено — я буквально вчера встречался с британским атташе в Берлине, и он выразил «искреннюю обеспокоенность» теми «репрессиями», которые русский Император развернул против чинов кавалерии. Причем предлагал мне поддержать инициативу Лондона по публичному осуждению разгона «старой гвардейской кавалерии, которая спасла мир от Наполеона».

— Вы хотите сказать, что русский Император хочет протянуть руку к лучшей жемчужине британской короны?

— Я бы сказал, Ваше Величество, что он намекает о такой возможности в случае неких поползновений в адрес его заморских владений. Ну, и третье ключевое послание, которое я заметил: в пехотных «коробках» прошли не только пехотинцы, но и моряки. Диктор назвал сводные батальоны Балтийского, Черноморского и Тихоокеанского флотов, а также Каспийской и Североморской флотилии.

— Черноморского флота? — удивился Вильгельм. — Так его же Парижским миром практически аннулировали! То, что осталось, даже для борьбы с контрабандистами не хватит. Он что, со всех черноморских кораблей снял экипажи?

— Думаю, что главное не в этом, а том, что он его особо обозначил. Учитывая склонность Александра к проведению тихих подготовительных работ, можно с уверенностью сказать, что решительный разгром Османской империи не за горами. Он не стал бы дразнить турок просто так. Я беседовал с представителем османов на коронации. Он был в тихом ужасе и не знал, как ему эту новость доносить до своего руководства. Ведь в сложившейся политической ситуации им просто некому будет помогать — нам это невыгодно, Великобритании будет не до них, Австрии, можно считать, что и нет, а Франция к тому времени окажется в таком бедственном положении, что не сможет никому помочь. Если наблюдатель от османов напишет то, что понял, — у турок вскоре начнется самая натуральная паника.

— Они смогут быстро привести свою армию в порядок?

— Нет. Это исключено. Она находится на очень серьезной стадии разложения. Кое-какие боеспособные части они, конечно, смогут сформировать в течение двух-трех лет, но не более того. Вы же помните, что в Крымскую войну их от сокрушительного поражения спасло только выступление практически половины Европы с оружием в руках. Один на один с Россией Османская империя вести войну хоть сколь-либо успешно просто не способна. Особенно учитывая фактор Александра.

— Надеюсь, вы посоветовали наблюдателю не накалять обстановку, сославшись на что-нибудь?

— Конечно. Хотя, если честно, я боюсь дальнейшего усиления России. Слишком уж стремительно оно происходит. Мне кажется, если мы упустим момент, то этот ком превысит те размеры, которые мы в состоянии хоть как-то контролировать. Очевидно, что Александр рвется к черноморским проливам. И если он их возьмет, то чрезвычайно усилит Россию. После большой войны в Европе нам еще довольно долго нечем будет его оттуда выбить. Да и англичане одни не полезут. Датские проливы он уже закрыл. Если закроет черноморские, то обеспечит своей державе очень важное стратегическое преимущество, сведя практически на нет возможность эффективной десантной операции вроде той, что англичане с французами организовали в Крыму полтора десятилетия назад.

— Вы что-то задумали? — вопросительно поднял бровь Вильгельм.

— Да. Я провел предварительные консультации с британским послом, и мы решили помочь туркам в их, безусловно, «священной» борьбе за территориальную целостность. В частности, Лондон поставит им пятьдесят тысяч винтовок в долг, даст кредит и вышлет некоторое количество военных инструкторов. Не много, но высокая опасность боевых действий в Индии держит англичан очень крепко за мягкое место и не позволяет помочь туркам серьезнее. А мы сможем им передать весьма приличное количество австрийских трофеев. Например, восемьдесят пять тысяч так называемых «табакерочных» винтовок французского производства. Нам они не нужны, а туркам серьезно помогут.

— Я вас понял. Подумайте, чем еще мы им сможем помочь без вреда для подготовки к войне. И вообще, держите меня в курсе относительно этого вопроса. — Вильгельм слегка задумался. — Хм. А кроме пехоты, на торжественном шествии ничего больше не было?

— Была также показана артиллерия, представленная некоторым количеством легких полковых пушек, проехавших в полной упряжи. Тех самых, которые хорошо себя зарекомендовали в датской кампании. Странные орудия. Роон и Мольтке до сих пор не поняли, ради чего было так усложнять конструкцию полковой пушки, считая это личным капризом русского Императора. Не может же он быть безупречным?

— Непонятное решение — использовать артиллерию на параде, — задумчиво произнес Вильгельм. — И как она смотрелась?

— Вполне неплохо. Не английская гвардия на плацу, конечно, но для торжественного шествия подходила неплохо. Создавала ощущение своего рода игры мускулами. Безусловно, ее использование было неожиданным решением. Однако еще более чудным стало то, что Александр вывез на площадь саперов и военных строителей, которые ехали на паровых тракторах. Дикое зрелище, я бы сказал. Но впечатление производит сильное. Эта масса паровых аппаратов создавала эффект какой-то все сминающей мощи. Один бы трактор так не смотрелся, но Император вывел их на площадь числом в полсотни штук. Их появление стало шоком для толпы. Какой-то смысл во всем этом был, но какой, нам остается только гадать. Но смысл был совершенно точно, так как в момент их выезда заиграл странный марш, мало иллюстрирующий строительные работы, зато отлично сочетающийся с какой-то механической мощью, что источалась от тракторов.

— Масштабный парад, большое количество зрителей-плебеев, прозрачные намеки всем европейским державам о растущей мощи и амбициях России… — Вильгельм недовольно заворчал, задумавшись: — Что-то мне все это не нравится.

— Вы думаете, в Париже подобному обрадовались? Или в Лондоне? Александр слишком уж резонансно короновался. Он дал всем ясно понять, что знает о готовящейся войне и готов принять в ней самое живое участие. Но, не озвучивая пока свои интересы в Европе, показывает, что готов поторговаться за степень своего участия и даже поддержку той или иной стороны конфликта. Император, по всей видимости, хочет сыграть роль свободной силы, которая решит исход предстоящего конфликта. Поэтому я думаю, он нас еще не раз удивит.

— Вы, несомненно, правы. После услышанных подробностей я в этом тоже убежден.