Александр заметно нервничал. Открывать первый за столько лет Земский собор он робел. Ведь вопросы были на него вынесены нешуточные. Например, утверждение его в титуле Императора. «Вдруг что пойдет не так?» Очень не хотелось применять репрессивные меры к участникам и в подвалах объяснять им «политику партии и правительства». Безусловно, была проведена огромная работа по сбору и подготовке делегатов, но все одно мандраж не оставлял Сашу до самого начала.

Вот он вошел в специально построенный зал для публичных собраний. Его возводили уже третий год, начав сразу после созыва Уложенной комиссии, но завершить не успели. Остались самые сложные — высотные работы, прежде все отделочные, а с ними творилась сущая беда. Поэтому часть здания была все еще окружена строительными лесами, по которым, впрочем, уже не ползали рабочие. Достройку отложили на весну.

Император аккуратно выглянул из-за кулисы, внимательно рассматривая гостей и радуясь тому, что сцена в этом месте была не освещена, а потому он может оставаться незаметным в своем любопытстве. Земский собор оказался огромным по меркам того времени — семьсот восемь делегатов от земли и двести десять от организаций. Это не считая трехсот двадцати пяти почетных гостей. Даже самые отдаленные регионы по настоянию Императора прислали своих представителей. Колоритнее всего выглядели делегаты от Намибии, Кавказа и Окинавы с Гавайями. Впрочем, гости из той же Персии, Афганистана, Японии, Кореи и иных экзотических соседей выглядели не менее красочно. Причем смешно было то, что японская делегация была разделена на две непримиримые части, ярко отражающие кипящую на этих островах гражданскую войну. Настолько непримиримые, что, дабы они не подрались прямо на собрании, их сажали в разные концы огромного зала, снабжая отдельными переводчиками.

Надо сказать, что антураж помещения был весьма необычен для эпохи. Да что и говорить — сцену сооружали под личным контролем Императора по его же эскизам, в которых он попытался взять лучшее из того, что видел в роликах торжественных съездов. Сцена сложной формы с сильно выраженной трибуной, украшенной весьма солидным гербом Империи. Огромная рельефная карта мира на стене, на которой территория России была выделена алым цветом. По краям карты на некотором отдалении висели огромные флаги в виде нового имперского триколора. Собственно, эти гигантские полотна геральдической ткани красно-бело-черного цвета и доходили до боковых стен, оформляя и выделяя сцену, выхватывая ее из малахитового оформления зала, подчеркнутого линиями и артефактами из позолоченной бронзы. Но главную фишку оформления составляло сложное освещение, использующее направленные прожекторы с лампами накаливания и цветными стеклянными фильтрами. Из-за чего получилось создать весьма неплохую визуальную картину, в которой шла тонкая игра полутеней с ярко освещенными участками.

Даже наблюдатель от британской короны выразил свое удивление эффектностью оформления зала, банально отвесив челюсть и с трудом ее подобрав. А уж про делегатов с Окинавы или из горных аулов Кавказа и речи не шло. Единственное, чего, на взгляд Императора, не хватало залу — это нормальной вентиляции и хороших колонок с микрофоном. Но звукоусиление он решил приберечь для коронации, хотя имел все необходимое для реализации его на Соборе.

Наконец все собрались и расселись. Нужно было начинать. Однако Александр медлил, внимательно вглядываясь в лица присутствующих людей и пытаясь понять их настроение. Впрочем, его промедление со стороны было практически незаметно, ибо те три секунды разлились в долгие минуты лишь в его голове. Окинув взглядом зал, Император поднял взор наверх, к осветителям, они махали руками, демонстрируя готовность начинать. И Саша вышел. Время снова растянулось, мгновения потянулись невыносимо долго. Он как будто не шел, а медленно, сонно двигался, еле двигая телом. Вот повернулись первые зрители, заметив появление новой фигуры. Вот началась волна встающих людей, желающих поприветствовать Императора.

Александр зашел на трибуну и секунд пять стоял перед приветственно гудящим залом, после чего поднял руку, усаживая всех на свои места.

Наконец наступила тишина, и более тысячи человек устремили взор на Императора в ожидании речи. Но прошло секунд двадцать, прежде чем он начал свое выступление:

— Товарищи! Я рад вас приветствовать на этом знаменательном собрании. — Александр говорил медленно, тщательно выговаривая каждое слово и внимательно следя за реакцией зала. Особенно Император не затягивал, ограничившись лишь небольшим вступительным словом примерно на десять минут. Так что очень быстро он смог заняться наблюдением за сценарием очередного «демократического процесса», заранее спланированного и подготовленного. Впрочем, о существовании чего-то другого он никогда и не слышал.

— Ваше Императорское Величество, — попытался отвлечь от наблюдения за залом Сашу Дукмасов, — позвольте вас спросить?

— Да, конечно, спрашивайте, — ответил Александр, продолжая рассматривать то, как делегаты реагируют на слова докладчиков о сельском хозяйстве.

— Как вы себя чувствуете? Такой поразительный театр! Никогда не думал, что зрители будут так увлеченно играть свои роли, даже не ведая того.

— Хорошо чувствую. Демократ из меня не очень хороший, поэтому я серьезно сомневался, что получится эту комбинацию провернуть. Прям кукловод какой-то. А сейчас смотрю — все получается. Оттого и настроение на высоте, да самочувствие отменное.

— Но ведь это же не демократия!

— Это как раз настоящая демократия. — Александр лукаво улыбнулся уголками рта. — Не понимаете?

— Никак нет.

— Демократия в чистом утопическом виде — это тогда, когда важные решения принимает бестолковое и несведущее большинство, а не сознательное меньшинство. Красивые лозунги, громкие заявления, эффектные жесты. — Александр усмехнулся. — Обычный популизм. Едва ли один из сотни хотя бы слышал о том, какие проблемы приходится решать руководителю, не говоря уже о том, как и в каких условиях. Дураков всегда было, есть и будет больше, нежели умниц, а потому пусти все на самотек, и неразумные «товарищи» со своими бредовыми идеями окажутся у власти. К чему это приведет? Исключительно к трагедии. Очень хороший пример тому шляхта, что сама довела свою страну до краха и несмываемого позора. Поэтому если без демократии не обойтись, то к ней нужно относиться как к лошади. То есть чтобы она уже поехала вперед, ее нужно пришпорить и показать, кто тут хозяин. А то и помимо шпор еще нагайкой по крупу приласкать.

— Но ведь в том же САСШ…

— В САСШ никогда демократии и не было! — перебил Дукмасова Александр. — Одна сплошная иллюзия. Спектакль. В реальности там управляют крупные банкиры и промышленники. Точно так, как и в Великобритании. Да и вообще везде, где пытаются говорить о свободах, правах и прочих высокоморальных вещах. Вы Гете не увлекались?

— Нет, не приходилось.

— А зря. Он очень весело посмеялся над порывами построить «справедливое общество», поясняя это пренебрежение фразой: «Нет рабства безнадежней, чем рабство тех рабов, себя кто полагает свободным от оков». Не верь обещаниям популистов — они либо тебя обманывают, либо манипулируют, что, в общем-то, одно и то же.

— Если все так плохо с этой навязчивой идеей, то зачем вы с ней связались?

— Не стоит путать демократию как цель и как инструмент. Наша Империя так долго была глуха к своим подданным, что они потеряли в нее веру. Я же, используя определенные общественные инструменты, предлагаю людям почувствовать свою полезность и нужность для общего дела. Позволяю им прикоснуться к телу Империи, а не только шаркать ножками в сенях. Или вы серьезно думаете, что я позволю людям, которые с трудом вообще представляют себе природу государства, решать какие-либо серьезные вопросы? Или того хуже, предоставлю вожжи управления державой в руки каким-то сумасшедшим идеалистам, что ради навязчивой идеи готовы будут разрушить все, что с ней не очень вяжется? Вы действительно хотите увидеть реки крови и общественный хаос?

— Конечно, нет, Ваше Императорское Величество, мне было просто любопытно. — Георгий потупил взгляд, выражая раскаяние за свою неразумность.

— Это похвально. Может, у вас есть еще какие наболевшие вопросы, которые вы стеснялись задать? Времени у нас много. Спрашивайте, я постараюсь ответить. Если, конечно, они в рамках моей компетенции.

— Я читал материалы по итогам Берлинского конгресса, но так и не понял, как получалось так, что обсуждали присоединение Саксонии к Пруссии, а в итоге попросту разделили земли Германского союза между шестью государствами.

— Тут все просто. Россия забрала у Пруссии провинцию Пользен, что компенсировало присоединение к ней Саксонии. Однако желание герцога Брауншвейга войти своими землями в состав Прусского королевства смешало все карты. Ведь включение герцогства создавало коридор между основными владениями королевства и западным анклавом. Этот шаг герцога привел к большому торгу за влияние в регионе. Который, собственно, и затянул конгресс. Франция стремилась компенсировать серьезное усиление Пруссии. После долгих споров решили пойти по тому пути, который уже помог сгладить противоречия во время Венского конгресса, упразднившего большое количество малых независимых государств на просторах бывшей Священной Римской империи.

— А разве эти все герцоги и графы дали свое согласие?

— А разве их кто-то спрашивал? — улыбнулся Александр. — Уж поверьте — их голос нужен только для того, чтобы шум в Ландтаге создавать. Никакой реальной силы они не представляют, поэтому оказались вынуждены смириться с тем, что постановил конгресс. Вы видели новые карты?

— Нет, знаю только, что к России отошли Пользен, Галиция, Буковина, Закарпатская Русь, Борнхольм и все колонии Дании, исключая Фарерские острова и Исландию с Гренландией. По остальным странам я слышал слишком противоречивые мнения.

— Королевство Алемания помимо Баварии включило в себя Вюртемберг, Баден, Пфальц, Дармштадт и некоторую мелочевку. Правящая династия представлена Виттельсбахами, а точнее, Людвигом II, ставшим теперь Людвигом I. Вюртенбергский же дом в лице бывшего короля Карла I объявлен наследником.

— Как любопытно. Во главе Алемании поставили сумасшедшего романтика, который никак не решится жениться, а ему в наследники приставили мужчину… хм… — Георгий смутился.

— Мужчину нетрадиционной ориентации, — завершил мысль собеседника Александр. — Там все не так просто. Людвиг пьет и страдает дурью по той причине, что эта… герцогиня умудрилась на третий день после помолвки начать встречаться с одним коммерсантом. Эдгарду Ханфштенглю уже доходчиво объяснили, что, если он еще хоть раз появится в радиусе пушечного выстрела около герцогини, ему сделают ампутацию всех ненужных конечностей. Да и с самой Софией Шарлоттой я разговаривал, объясняя последствия столь фривольного поведения. Прелестная особа решила не испытывать судьбу и клятвенно меня заверила, что более не будет давать волю своим чувствам.

— А как вы ее смогли убедить?

— Показал Эдгарда. Мои люди же с ним немного поиграли.

— Поиграли? — удивился Дукмасов.

— Да. Впрочем, я не знаю, как это еще назвать. На левой руке мы ему пальцы по фалангам удаляли кусачками. А ее заставляли смотреть. Когда дошли до третьей фаланги, София Шарлотта бросилась в слезах умолять меня оставить его в покое и клялась, что никогда больше не будет изменять Людвигу.

— А она не жаловалась?

— Кому? Мы ведь и Людвигу внушение сделали. Вы, Георгий, будете удивлены теми методами кулуарного ведения дел, что шли в Берлине. Бисмарк, Дизраэли и Наполеон III полностью меня поддержали в этой моей инициативе. Они изначально знали, что я буду делать, и одобрили.

— Значит, Людвиг в скором времени сочетается браком с Софией?

— Да. Официально объявлено, что они обвенчаются в мае, дабы сделать процессию наиболее красивой. София ведь после внушения так перепугалась, что души в Людвиге не чает. Извинялась, плакала, снова извинялась. Он растроган настолько, что уже стихи в ее честь сочиняет. Так что этот Карл… с ненормальным отношением к девочкам, нужен только для подстраховки.

— Очень любопытно. Никогда бы не подумал, что за простым делом такие страсти творились.

— Да какие страсти? Нормальная дипломатическая работа. Или, как вы думаете, можно иначе убедить слабую по части мышления девицу выполнить то, что ей нужно сделать? А то, понимаешь ли, любовь какую-то развела. Одна беда, она как меня видит, так бледнеет. Но ничего. Я ей портрет свой на Рождество пошлю, «с наилучшими пожеланиями от искреннего почитателя ее с Людвигом союза», чтобы как взглянет на фотографию, так и мужа любить сильнее начинала. Она ведь, несмотря на всю скудость ума, намек поняла очень ясно. Тем более что мы этому Эдгарду откусывали фаланги в ее непосредственной близости, а потому брызги крови и на нее попадали, что приводило герцогиню в исступление и ужас. Каждый раз приходилось ватку с нашатырным спиртом к носу подносить.

— Вот слушаю вас и понимаю, не хочу я быть дипломатом. Ведь я по наивности своей думал, что настоящая его работа заключается в ведении переговоров, а не по подвалам людей пытать.

— Это тоже своего рода ведение переговоров. Я их провел немало и вполне успешно.

— Безусловно. Кстати, а зачем России создание этой Алемании? Ведь она, как я понимаю, после инцидента с Софией будет занимать антироссийскую позицию.

— Все просто. Если бы я хотел действительно объединения Германии, то старался не допустить укрупнения других игроков, дабы Пруссия не имела даже коалиционного противовеса. Но, как вы понимаете, никакой Великой Германской империи я не желаю, ибо она обернется против России. Поэтому я создаю внутри Германии полюсы власти, неравноценные Берлину, но достаточно влиятельные, чтобы не допустить объединение Северогерманского союза любыми быстрыми способами. А сложные и долгие комбинации мы уж сумеем отследить и своевременно вмешаться.

— А Бисмарк этого не понимает?

— Кто его знает? Поживем — увидим, — улыбнулся Александр и, видя, что Георгий более у него ничего не спрашивает, вернулся к своему наблюдению за залом. Удобная позиция в сильно затемненной точке над сценой позволяла, оставаясь незамеченным, изучать психологическую картину зала и отмечать реакции на высказывания. Зачем все это было нужно Императору? Затем, что ему еще предстояло не одно выступление, которое надобно было подготовить и подать в правильном психологическом ключе.