– Ваше Императорское… – Александр поднял тяжелый, колючий взгляд на подошедшего Бисмарка, и тот осекся. Впрочем, ненадолго. – Кхм. Александр, я соболезную вашей потере.

– Не нужно. Отто, это совершенно лишено смысла. Соболезновать – значит разделять боль, понимать ее и чувствовать всем своим существом так же, как это чувствует другой человек. В остальных случаях подобные слова это просто пустой звук, акт лжи и лицемерия. – Бисмарк еще раз осекся, в этот раз серьезно. Никогда прежде его не осаживали в таких ситуациях. – Пусть моя боль останется моей. Это только мои проблемы. Вы что-то хотели по делу?

– Да. Я хотел бы вас пригласить на совещание. Нужно завершать эту войну, которая уже потрясла Европу самыми невероятными ужасами. Нужно ее завершать… Если честно, зная, чем она обернется, я бы ее не начал.

– Дорогой Отто, не раскисайте. Есть замечательное правило: «Делай, что должно, и будь что будет». Представьте себе шхуну, которая идет по бушующему морю. Погибнет она в волнах? Никто этого не знает и знать не может. Но дело каждого члена экипажа – делать свою работу, быть на своем посту и стоять до последнего вздоха, ибо если он струсит, запаникует или станет рассеянным, то подведет остальных и корабль пойдет ко дну. Вся наша жизнь – это плавание по бушующему морю. Она сопряжена с потерями, иногда ужасающими. Мои агенты сфотографировали ту гирлянду из тел, что соорудили из Иоганна Саксонского, его семьи, родственников и свиты. Они все были обнажены, сильно избиты и висели на виду как какое-то жутковатое украшение со сногсшибательным сладковатым ароматом гниющей плоти. – Бисмарка перекосило. – Да, Отто, да. А ведь еще неделю назад ничто не предвещало беды. Великосветские дамы даже не подозревали, что с них сдерут одежду, изнасилуют толпой и отправят «танцевать в петле». Их вешали очень аккуратно. Да. С особым садизмом – чтобы нечаянно не сломать шею. Очевидцы говорят, что некоторые из них дергались в петле до десяти минут, корчась от удушья. Больше всего досталось детям, которые из-за малого веса задыхались дольше остальных. – Александр замолчал и задумался.

– Что вы намерены делать? – вкрадчиво спросил Отто.

– Доводить начатое дело до конца. Нужно разбить Данию и поставить точку в этой войне. А потом я хотел бы заглянуть в Санкт-Петербург… вместе со всем корпусом. – Улыбка, которая в этот момент перекосила лицо цесаревича, вызвала у видавшего виды Бисмарка легкий приступ ужаса.

– Странное решение. Почему вы сразу не желаете ехать в Россию, чтобы взять трон? Дания теперь беззащитна. Мы перегруппируем войска и максимум через полгода сможем сосредоточить на ее границах до трехсот тысяч солдат и офицеров, не считая орудий. Ее оборона будет смята решительным наступлением сильно превосходящих сил.

– В Северной Силезии Хельмут отлично показал австрийцам всю утопичность этого занятия. Прусский кадровый корпус легко держал их наступление. Так что дело не в численном превосходстве – этот ларчик открывается иначе. К тому же тут есть определенный стратегический ход. Я должен дезинформировать Шувалова, чтобы он не совершил каких-либо глупостей. Конституцию там не провозгласили или еще чего. К тому же я более чем убежден, что те несколько тысяч английской пехоты, что выступят по Николаевской железной дороге, будут буквально растерзаны москвичами. А Шувалов отправит именно их и совершит очень важную стратегическую ошибку, которая приведет его к поражению. Я не хочу ему мешать в этом, так как иначе с Великобританией после коронации у меня могут сложиться опасные и неопределенные отношения. Это как с рыбалкой – нельзя сразу подсекать, надобно подождать, чтобы рыба заглотила наживку глубже. Главное – максимально убедить Шувалова в том, что у него есть время, чтобы он не делал резких движений до того момента, как уже станет слишком поздно. Для этого нужно посидеть немного тут. А чего сидеть без дела? – Александр ухмыльнулся. – Тем более что датский орешек совершенно гнилой и раскусить его более проблематично в силу неприятности содержимого, чем крепости скорлупы.

– Англия?

– Конечно. Вонять станет так, что отголоски запаха будут еще долго витать по всему свету. Однако Шувалов даст нам возможность снизить интенсивность этих ароматов до приемлемого уровня, поставив Великобританию в очень неудобную позицию. Также взятие Копенгагена позволит заблокировать снабжение английских войск. – Саша посмотрел выразительно на Бисмарка, и тот убедительно кивнул. – Да и помощь тем трем тысячам британских солдат в виде подкрепления не дойдет. А ваше обеспечение меня подвижным составом для железной дороги поможет мне в предельно короткие сроки оказаться под Санкт-Петербургом тогда, когда это окажется нужным. Вы ведь уже заметили, что колея, идущая от него до Гамбурга, одинакова на всей своей протяженности? – Саша злорадно улыбнулся.

– Безусловно, все указанное вами можно сделать. Я тотчас сейчас сделаю все необходимые распоряжения. Каковы сроки?

– Думаю, до конца августа будет прорван Датский фронт, а дальше вы уже справитесь без меня. Хотя по дипломатическим каналам будет постоянно поступать информация о том, что «Александр продолжает добивать датчан». Ведь так?

– Конечно. Англичане должны спать совершенно спокойно. – Бисмарк улыбнулся в усы. А потом вдруг посерьезнел: – Скажите, неужели предвкушение мести так приятно?

– Безусловно. Понимаете, Отто, я не могу все произошедшее поправить и вернуть близких мне людей, погибших в огне дворцового переворота. Человек очень ограничен в своих возможностях. Поэтому единственное, что есть в моей власти, – это стремиться к воздаянию.

– Александр, может, вам нужно немного остыть и перегореть? Вы, случаем, не задумали вырезать весь город? Простые жители же ни в чем не виноваты.

– Милосердие. Христианская всепрощающая любовь, – Александр улыбнулся. – Боюсь, дорогой Отто, что мне придется на время почувствовать себя язычником и, призвав Одина или Перуна себе в помощь, попробовать сокрушить своих врагов силою оружия. Да, Отто, да… Я не верю в Бога. Положа руку на сердце – я вообще ни во что не верю. Если Он и есть, то Ему до нас нет никакого дела. Мы предоставлены сами себе, как подопытные мышки в лаборатории, которых заперли в одной клетке. Вы же сами рассказывали о том, какую «мясорубку» устроил австрийцам Мольтке в Северной Силезии. Сколько людей было убито и искалечено ради навязчивой идеи объединения Германии в единое государство. А сколько людей еще погибнет? Как до, так и после объединения. Ведь молодой империи будет нужно «место под солнцем», и она начнет бороться за колонии, за мировое господство. Я не исключаю возможности того, что Германия набросится на Россию, позабыв все, что та для нее сделала. Без вас, Отто, уже без вас, так что не смущайтесь. Вы ведете дела крайне прагматично, но те люди, что сменят вас, будут думать только лишь о каком-то безумном романтическом величии. Вот они да, они смогут навредить и себе, и миру. И безусловно, в этом будут замешаны англичане. Вспомните хоть одну войну в Европе за последние двести лет, в которой из-за гобелена не высовывал свой нос британский джентльмен? А тут юнцы с горящим взглядом, жаждущие лавров победителей, как этим не воспользоваться? – Саша слегка задумался, посмотрел куда-то вдаль, потом, как будто очнувшись из транса, посмотрел прямо в глаза Бисмарку своим спокойным холодным взглядом старика и продолжил: – Вы говорили о совещании? Поспешим. Этот акт «мерлезонского балета» нужно уже завершать. Он слишком затянулся.