Давно остался за спиной пост у выезда на МКАД. Илья чувствовал себя великолепно, правда, немного смущало то, что номер на «его» машине сменили (он заметил это только потому, что предыдущий знак состоял из четырех цифр, а нынешний из трех), кроме того, в бардачке лежали водительские права на имя Ивана Ильина с фотографией Иванова, техпаспорт и доверенность.

Подобная заботливость ничуть не радовала Илью, получалось, что его все еще ведут. Хотя…

«Они могли проделать это ночью, — подумал Илья. — Пока спал я и… Логинов. Интересно, менты уже, наверное, ищут его, охрана-то ведь его впускала к Олеандрову. — От подобных размышлений Иванов немедленно повеселел. — Да, господину шуту гороховому сейчас очень даже не до меня!»

Такого прилива жизненных сил Илья раньше не чувствовал. Ему было просто хорошо и не до сумасшествия, как в те моменты, когда он помогал людишкам отправляться на тот свет, когда, силясь разорвать динамики, наполняя восторгом и сознание, и душу, всюду царила музыка: «Куин», Штраус, Бенсон или, как в случае с мадам Романовской, Вагнер. Нет, теперь ему просто было хорошо, здорово!

Илья включил приемник. Несмотря на обилие станций на эфэмовеком диапазоне, репертуар поражал однообразием: попса, эстрада, в том числе и отечественная, трудно вообразить себе что-нибудь более убогое, чем подобная жеваная-пережеваная жвачка, «чуин-чуин гам» для сердца и мозгов.

Он настроился на волну «Престиж радио»: тут хотя бы тебя не донимали рекламой никому не нужного дерьма, да и первая же песенка, которой почтила слушателя станция на 101.7 FM, словно бы отвечала собственным мыслям человека в серой «восьмерке» с правами на имя Ивана Ильина.

«Му mama gave me penny to buy some candy, — пела веселым голосом беспечная пожилая (так почему-то думалось) негритянка. — I didn’t buy no candy, but I bought a chewin’ gum». Из всего нехитрого, как стакан воды, текста Илья понял только то, что, сколько бы и для каких бы целей ни давали героине песенки пенни, никелей и куортеров, она неизменно приобретала жвачку.

Самым забавным здесь был даже не текст, а мотив, чрезвычайно сильно напоминавший известную мелодию, сопровождаемую обычно словами: «Была я белошвейкой и шила гладью, потом пошла в театр и стала… актрисой…»

Со старенького джазка «Престиж» «перепрыгнул» на «Пинк Флойд». Что означали эти слова — «final cut»?

Илья задумался: английский в школе давался ему легко, видимо, свою роль играла наследственность — прадед как-никак знал в совершенстве двенадцать языков, да и дед тоже слыл эрудитом; однако самого Илью Иванова (все тот же дед после смерти отца «потерял» вторую часть сложной фамилии Иванов-Никольский) учительница иностранного (как, впрочем, и все другие) называла лентяем и бездельником, и только сверхдоброжелательно настроенный к правнуку профессора человек мог бы оспорить подобное мнение. И все же автор и исполнитель композиции Роджер Уотерс пел так проникновенно, что Илья, как ему казалось, понимал каждое слово и сочетание — «final cut» означало для него последний удар топора, удар, сносящий с плеч голову противника.

Еще в Москве Илья заметил на «хвосте» огромный джип «шевроле» с дополнительными фарами на крыше; такую с другой машиной не спутаешь, да и много ли подобных автомобилей в Москве?

План, составленный Ильей, надлежало осуществить на подъезде к городу Клину, до которого оставалось не более пяти-шести километров: скоро за ним кончалась Московская и начиналась Тверская область.

Он остановился. Минут десять ушло на то, чтобы произвести необходимые манипуляции с «жигулями», завуалировав их под мелкий ремонт, затем выбрать жертву — водителя старенького «москвича». Сердобольный дурень остановился, не подумав о возможных последствиях. Они же оказались для него весьма неожиданными и довольно печальными.

— Сломалось-то что? — спросил водитель «москвича», выходя из машины.

— Да вот видишь, — простецки и даже немного глуповато улыбаясь, проговорил Иванов, — не заводится. — Он подвел мужичка к поднятому капоту, как раз когда сзади вид предполагаемым шпикам перекрыл тягач «сканио», тянувший огромный трейлер. — Черт его знает, стала, и все.

— Ты чего? — Мужик, который деловито протянул руки к какой-то детали, удивленно повернулся, почувствовав, как что-то уперлось ему в бок. Увидев револьвер, мужик, казалось, удивился, но не испугался. — Ты че, парень, спятил?

— Не надо ничего трогать в моторе, здесь все в порядке. Давай-ка сюда ключики от твоей тачки, — улыбаясь одними губами, попросил Илья, — да побыстрее. — Я спешу.

Дуло револьвера перестало упираться в бок мужику и на мгновение окрасилось яркой вспышкой. Грохнул выстрел. Пуля взметнула грязную снегоподобную жижу на обочине шоссе. Водитель «москвича» подпрыгнул как ужаленный.

— Ключи! — бросив взгляд в сторону приближавшегося «сканио», рявкнул Илья. — Следующий выстрел в яйца! — Мы просто поменяемся машинами. Я тебе даю почти новую «восьмерку», а ты мне свой металлолом, потом размахнемся в обратку, я тебя найду.

Мужик трясущимися пальцами вытащил из кармана связку ключей. Он попробовал было отцепить те из них, которые не имели отношения к машине.

— От дома только возьму…

— Не надо! — оборвал его Илья — тягач был уже почти рядом. — В Клину станешь возле горкома, понял?! И жди!

«Черт побери! — подумал Иванов. — Ловко я! В каждом городе есть, вернее, был горком КПСС, и все знают, где находится здание».

— По-о-онял… — проблеял владелец «москвича». -Ты мент?

— Я Иванов, — твердо и не без гордости ответил Илья, напуская на себя торжественно-надменный вид. — Я убил кучу народу, зверски убил, некоторых пытал перед смертью… — Схватив ринувшегося было к водительской дверце мужичка за плечо, Илья объяснил: — Придется с другой стороны, «командирская» снаружи не открывается. Ключ в замке. Быстро, быстро давай! И смотри мне! Я буду сзади… Пошел!

«Восьмерка» стартовала, как раз в тот момент, когда Иванов повернул ключ в замке зажигания, мимо, сотрясая асфальт, протащилась длинная туша огромного фургона.

Развязка наступила через пять минут. Все произошло так, как предполагал Илья или даже лучше: на въезде в город у поста ГАИ владелец старенького «москвича» решился на отчаянный поступок: заметив милиционера с автоматом, он подкатил прямо к нему, открыл левую дверцу и попытался выйти из машины, но путь ему преградила толстая проволока, натянутая вдоль всего дверного проема.

Он не успел понять, для чего владельцу понадобилось уродовать машину (Иванов безжалостно проделал дырки в металле корпуса, чтобы закрепить проволоку), и решить, что же лучше — перелезть через преграду или выбраться тем же путем, которым он и попал в салон «жигулей». Хозяин старенького «москвича» заметил на асфальте какой-то странный предмет, выпавший из «восьмерки», когда открылась дверца.

Ужас пронзил сознание бедняги, теперь он понял, что за странная жесткая и явно неуместная штуковина выпирала из-под сиденья. Выбраться времени не осталось, — граната, которую Илья заботливо устроил в специально подготовленное углубление под чехлом сиденья, освободилась от чеки, вырванной привязанной к дверце веревкой.

Через пятнадцать минут, миновав гаишников, заливавших из огнетушителей «восьмерку» и суетившихся возле раненого товарища — сержанта-автоматчика, — Илья, довольный жизнью, бросил ненужный «москвич» в унылом грязном дворике и на автобусе отправился на железнодорожный вокзал. Спустя полчаса он с удовольствием разглядывал из окна электрички проплывавший за окнами ландшафт.