V
Поймать таракана! Это не представляет никакой трудности, если тараканов за печкою и на полках в любой кухне несметные легионы, но поймать из них одного и именно того, который будет указан, — это уже задача.
А ко всему если еще таракан этот обладает умом взрослого да изворотливого человека? При этой мысли Федор Андреевич совершенно терялся.
Вернувшись от Хрипуна, он лег, думая о поимке таракана, когда над его ухом раздался голос старика: «Лови при выходе!»
Федор Андреевич быстро открыл глаза. За стеной пробило три часа.
Как не пришла самому ему эта простая мысль!
Ведь, только один таракан уходит из квартиры в 12 часов ночи, чтобы за порогом двери обратиться в Карла Шельм и вернуться в свою аптеку!
И Федор Андреевич даже засмеялся от удовольствия.
Каждое впечатление можно было читать на его лице, как в книге; и, когда он пришел на службу, Штрицель первый спросил его:
— Что это вы сияете так, словно в газетах написали о вас хвалебный фельетон!
— Лучше, — засмеялся Федор Андреевич: — но тсс!.. Это пока секрет!
Потом, встретясь в коридоре с Хрюминым, которого считал своим товарищем, он взял его под руку и, смеясь, сказал ему:
— Хотел бы ты, Ваня, получить в дар способность видеть человеческую душу?
Хрюмин хихикнул и махнул рукою.
— Нет, на что мне эта способность!
— Как? — удивился Федор Андреевич. — Ты, встретившись с человеком, сразу узнаешь, что он такое: добрый или злой, умный, глупый, жадный; все мысли его!
Хрюмин засмеялся и завертел головою.
— Чушь, чушь! — сказал он. — И какая мне польза в этом.
Но Федор Андреевич смотрел на это иначе.
— Ах, Ваня! А по-моему это величайший дар. Ты будешь знать все, все… Что иной таит даже от себя, ты узнаешь: заботы, огорчения; то, что мучает иной раз душу человека, — все будет перед тобою, как в зеркале! Когда я получу эту способность…
Тут Хрюмин замахал руками, завертел головою и захихикал.
— Ну, зарапортовался, зарапортовался! Перестань!
Федор Андреевич спохватился и замолчал, но в это время к ним подошел Жохов и с снисходительной улыбкой спросил:
— Чему вы тут смеетесь?
Хрюмин, продолжая смеяться своим жиденьким смехом, махнул рукою:
— Да вот! Федя хвастает, что скоро получит дар видеть насквозь души своих знакомых.
Лицо Жохова вспыхнуло, и он завистливо и недоверчиво посмотрел на Федора Андреевича.
— Правда? Ну, и везет тебе!
Федор Андреевич смутился.
— Я пошутил, — сказал он. — А ведь хорошо бы?
Жохов энергично кивнул.
— Еще как! Что бы сделать можно было, беда! — и он встряхнул головою.
— А что?
Жохов даже удивился.
— Что? Все! — ответил он и с горячностью заговорил. — Ведь тогда бы у меня всякий в руках был! У иного на душе пакостей всяких… я их все знаю. Иной только и думает о своей красоте… я знаю. Подхожу к директору, читаю в его душе и жарю, как по писаному, — все в точку! Каждое слово маслом по сердцу! А ты: что? Да все можно сделать!..
Мысли о таракане не давали Федору Андреевичу даже заниматься как следует. В голове то составлялся план поимки таракана, то мелькали мысли, как он с кристаллом придет к Чуксановым и узнает, любит ли его Нина.
По окончании службы к нему подошел Штрицель.
— Вы пойдете обедать к Пузану? — спросил он. — Сегодня его рождение. Я хотел вас попросить…
Федор Андреевич вздохнул.
— Не могу! Я сегодня занят, очень занят!
— У него сегодня свидание, — засмеялся Тигров: — от этого он так и сияет!
— Досадно, — сказал Штрицель: — я думал пойти с вами. Как вы находите: можно ему поздравление послать?
— Отчего же! Пошлите!..
По дороге Федора Андреевича нагнал Орехов и начал свою обыкновенную речь:
— Вот сегодня уже под наградные занял. Мясник душит — ему отдай. Дрова вышли. Ох, не женитесь! Каторга. Работник один, а ртов много. Всем подай! Заболеешь — нищета. Доктора говорят: отдохните. Ха-ха-ха! Отдохнем в могиле, так-то…
Он вздохнул так, словно это был его последний вздох, и начал снова:
— Всем говорю: не женитесь! Это хорошо богатым.
Федор Андреевич шел рядом с ним и не слышал его слов, занятый своими мыслями. Поравнявшись с воротами, на которых красовалась доска с надписью: «домашние обеды», он пожал руку Орехову и вошел в кухмистерскую.
В этот день ему было решительно все равно, где бы ни пообедать.
Потом он пошел к себе спать и, выспавшись, снова вышел из дому напиться чаю и приготовить все необходимое для ловли. План уже созрел в его голове.
Он купил кнопок и патоки.
Был уже девятый час, когда он возвращался домой, и вдруг на лестнице, на один марш выше, он увидел того же толстяка, которого видел в первый вечер своего новоселья.
В той же шубе с скверным меховым воротником, в том же котелке на огромной голове, так же пыхтя и отдуваясь, этот господин медленно полз вверх по лестнице.
«Он»! — словно молнией сверкнуло в голове Федора Андреевича, и он замедлил шаги и затаил дыхание.
Как и тогда, в первый вечер, толстяк поднялся на третий этаж и почти тотчас на лестнице воцарилась тишина: шаги смолкли, пыхтение пресеклось, и только вверху где-то тихо замяукала кошка.
«Он!» — уже с полной уверенностью сказал Федор Андреевич и, весело улыбаясь, вошел к себе.
Переодевшись, он зажег лампы и принялся за работу. Работа была пустая. Он брал листы бумаги, резал их полосами вершка в два и густо смазывал патокой.
Потом он пошел в переднюю. Здесь работы было больше. Он разложил полосы у самого порога на полу и прикрепил их кнопками; с помощью тех же кнопок укрепил такие же полосы по стенам около косяков и, наконец, по потолку, над дверью. Словом, окружил дверь со всех четырех сторон сплошным бордюром.
— Пусть перелезет, — усмехнулся он, старательно еще раз размазывая патоку.
Окончив все приготовления, Федор Андреевич ничего уже не мог делать. Он раскрывал книги любимых поэтов и громко начинал декламировать их стихи, но через минуту бросал их и хватался за перо, потом вставал, тревожно ходил по комнате и, наконец, упав на диван, замирал в ожидании, а через несколько мгновений снова бегал по комнате.
Хаос мыслей наполнял его голову. Невозможное казалось возможным, фантастическое становилось реальным. Он представлял себе, как на его глазах Шельм из таракана обращается в толстого немца, и при этом думал: «куда же он прячет пальто и шляпу?» Он представлял себе волшебный кристалл, так сказать, материализированную слюну сатаны, но тут его мысли останавливались…
Целый мир, новый, неизведанный, открывался перед ним! Что тайны моря заоблачных миров или неведомых стран? Перед ним, Федором Андреевичем, откроются тайны человеческих душ! И в его уме складывались поэмы, повести, романы…
Бегая по комнате, он подошел к столу, взглянул на лежащие на столе часы и вздрогнул: на часах было уже половина первого.
В первый момент у него подкосились от волнения ноги, но он быстро оправился, схватил свечку и выбежал в переднюю.
Громкий крик огласил комнаты, крик торжества. У притолоки направо, аршина полтора от пола, на полосе бумаги, тревожно двигая усами, сидел приставший к патоке таракан. Большой, черный, он беспокойно подымал голову, делал попытки двинуться, но тягучая патока удерживала его, и он только подымал свои длинные усы, словно протягивал с мольбою руки.
— Не уйдешь, приятель! — радостно проговорил Федор Андреевич, осторожно снимая полосу бумаги и неся ее в комнату. Там он положил ее на обеденный стол и прикрыл опрокинутым стаканом. Края стакана врезались в густую патоку, а он для верности еще нажал его ладонью.
— Ну, фон Шельм, обращайтесь в аптекаря! — громко сказал он, но таракан, ничего не ответив, по-прежнему водил по воздуху поднятыми усами.
Федор Андреевич придвинул стул, сел и вперил нетерпеливый взгляд в стакан.
Все оставалось по-прежнему: превращения не совершалось.
Федор Андреевич почувствовал нечто вроде разочарования. Он уже приготовил ряд вопросов Шельму, но превращения никакого не происходило и таракан, видимо, изнемогая, начинал мириться с своею участью.
Федор Андреевич со вздохом обругал себя дураком и пошел в спальню.
Но едва он лег и загасил свечу, как перед ним явился старик. На этот раз он не был мертвенно неподвижен; напротив, он торопливо прошлепал туфлями, почти вбежал в комнату и, не садясь на стул, заговорил.
— О, благодарю! Кристаль ваш! Только еще одно!
— Что еще? — недовольно сказал Федор Андреевич. — Таракана поймал, — самый обыкновенный, черный. Никакого Шельма нет, как и кристалла. Подурачили меня и довольно! Идите!
— О! о! о! — застонал старик и завертелся на месте. — Тогда я пропаль! Время только до трех часов! Я не успей! О, сжалься, молодой шеловек! Пожалста!
— Что еще?
— Меня надо вынуть, открыйть! Я сам не могу, я отдам кристаль! Пожалста! — его голос звучал томительной мольбою.
Федор Андреевич спустил с постели ноги, всунул их в туфли и сказал:
— Что надо делать?
— О, благодарю вам! — радостно ответил старик. — Идите за мной, здесь, и вскрывайть стен. Раз, два! Скорее!
— Позвольте! Я не кошка, чтобы в темноте шарить, — уже раздраженно ответил Федор Андреевич: — я зажгу свечу!
— О, ja! — сказал старик, тряся головою, запахиваясь в халат и видимо волнуясь: — зажигайть! Я буду вам указать! Пожалста!
Федор Андреевич чиркнул спичку и зажег свечу.
— Кой черт? — выругался он, изумленно оглядываясь: — я брежу!
В комнате никого не было. Но в тот же миг словно порыв ветра подхватил Федора Андреевича, и он, схватив свечу, быстро встал и торопливо пошел через комнату, переднюю, по коридору, в кухню, поставил там на холодную плиту свечу и остановился опять в недоумении. Но это состояние продолжалось менее мгновения. Его взгляд упал на оставленный у плиты дворником топор; он быстро нагнулся, взял его, твердо подошел к стене и нетерпеливо, энергично стал выламывать из нее кирпичи.
«Бум, бум, бум», — глухо раздавались удары в ночной тишине, и потом с шумом сыпались на пол известка и щебень. Кирпич выпадал за кирпичом, известка сыпалась беспрерывным потоком, пот ручьями лился по лицу Федора Андреевича, а он упорно ломал стену, вывертывая кирпич за кирпичом.
И при колеблющемся пламени свечи, в одном белье, с покрасневшим от усилия лицом, осыпанный известью, он казался безумным, нанося тяжкие удары топором в стену.
Вдруг, под влиянием непонятно мелькнувшей мысли, он отбросил топор в сторону и начал вынимать кирпичи руками. Перед ним открылась ниша, заслоненная широкой доскою. Он рванул доску; она с грохотом упала, и Федор Андреевич увидел старика. Он стоял недвижно, прислоненный к стене. Волосы зашевелились на голове Федора Андреевича он сделал шаг; вперед. Это был не старик, а высохший скелет державшийся только на позвоночнике, одетый в истлевший халат и покрытые плесенью туфли. От легкого сотрясения скелет дрогнул, желтый череп качнулся, словно кланяясь; позвоночник изогнулся и кости с сухим шелестом попадали друг на друга.
Федор Андреевич отпрянул в сторону, споткнулся, закричал диким голосом и повалился без чувств на пол.
