Наутро в присутствии всех жителей Варагеса хазарской декархии назначили боевые состязания. Заодно и явившиеся на место ристалища невесты могли присмотреться к своим будущим суженым. Они стояли отдельной цветистой группой человек в пятнадцать, непрерывно переглядываясь, толкаясь и смеясь.

Дарник впервые смог прикинуть общее количество населения городища: примерно семьдесят мужчин, способных носить оружие, в полтора раза больше женщин, стариков человек сорок и больше двух сотен детей и подростков. Судя по девушкам и молодым вдовам, осчастливить они могли не больше тридцати– сорока «женихов». И это все. С одеждой и съестными запасами было проще. Каждая из семей владела двумя-тремя лошадьми и коровами, бараны исчислялись десятками, хватало и свиней с курами. Выделанных овчин, шерстяных тканей, войлока и кож у тервигов тоже имелось с избытком. Необходимо лишь какое-то время, чтобы превратить это в одежду и одеяла для полутора сотен чужаков. Недостаток ощущался лишь в хлебе и крупах, но на это, как раз кстати, были запасы зерна на ромейской биреме.

Приятной неожиданностью для князя стало налаженное в городище изготовление дальнобойных степных луков. Три варагесских мастера снабжали ими не только самих тервигов, но и ближайших соседей. На каждый из этих луков уходило до года работы; составные, многослойные, они способны были посылать стрелы на два стрелища. И пользоваться ими доверяли только самым лучшим стрелкам.

Ристалище находилось вне стен городища, представляя собой большой выпас, утоптанный снег делал его совершенно гладким. Для зрителей принесли козлы, на них уложили широкие доски, и самые уважаемые пожилые люди, включая и старух, расселись на них. Десять хазар соединили с двадцатью молодыми варагесцами, чтобы наглядней видеть, кто на что способен.

Начали для разогрева с конных скачек, чтобы новички смогли немного освоиться со своими скакунами. Потом пошли сами состязания: на полном скаку подобрать с земли копье, сбить кистенем с нескольких столбов деревянные кубики, попасть из лука в движущуюся на санках цель, накинуть на выставленное чучело аркан и попасть в него на скаку сулицей. Дарник ожидал полного провала своих «женихов», но нет, впитанные в степном детстве навыки совсем исчезнуть не могли. До ловкости лучших тервигских парней они, конечно, не дотягивали, но так, чтобы совсем позорно, тоже не было.

В единоборствах все выглядело получше. Мечей у варегасцев почти не было – слишком дорогая вещь, поэтому главным ударным оружием кроме кистеня у них являлись простенькие палицы и клевцы. Для поединков на оружие надели предохранительные чехлы и велели сражаться лишь до первого касания. Начальная военная подготовка у ромеев касалась и гребцов. Поэтому здесь счет у варагесцев и хазар вышел равным: пять выигрышей на пять проигрышей.

В состязании по борьбе восемь хазар проиграли, зато звероподобный Янар победил одного за другим трех лучших тервижских борцов, чем восстановил уважение к своей декархии. Чтобы окончательно растопить сердца хозяев, Рыбья Кровь предложил и своим, и чужим бойцам помериться в кутигурском бою со связанными за спиной руками. Его расчет оказался точен – всем: и участникам, и зрителям – новая забава пришлась по душе – все хохотали не переставая.

Дарника и самого подмывало продемонстрировать свое умение ловить брошенные в него сулицы – это всегда вызывало восторг у любых зрителей. И он уже даже привстал, чтобы выйти вперед, но в последний момент все же передумал – надо было что-то оставить и про запас.

На ристалище наступила небольшая заминка – все ждали главного события: жениховства.

– Ну как, не передумал довериться нашему выбору? – обратился вождь к Дарнику, сидевшему рядом с ним все игрища.

– Давайте, – князь весело махнул рукой.

Агилив громко назвал два женских имени. Из рядов «невест» вышли две девушки лет пятнадцати и, потупясь, приблизились к «жениху». Обе были хорошего роста, отнюдь не худышки, миловидные, светловолосые, в богатых одеяниях и головных уборах.

Рыбья Кровь вопросительно глянул на вождя.

– Последний выбор ты должен сделать сам, – сказал хитрый старик. – Нам за обеих не будет стыдно.

Народ с любопытством тянул шеи, многие даже рты пораскрывали. Князь внимательно посмотрел на девушек. Те, чувствуя его взгляд, тоже подняли на него глаза, мол, скромничать мы тоже будем в меру. Дарник в самом деле не знал, как и быть. Одна больше понравилась ему своим румянцем, другая чуть покатыми плечами.

– Эти девушки так прекрасны, что мне очень трудно сделать свой выбор, – громко объявил он. – Мы сегодня увидели много борьбы, ловкости и силы. Но это показывали свою удаль мужчины. У нас, словен, женам князей и воевод нередко приходится командовать при отсутствии мужа другими мужчинами. Пусть они прямо здесь, перед нами, поборются, покажут, как они крепки в мужском деле.

– Ты хочешь, чтобы они боролись, как мальчишки? – недоуменно воскликнула жена вождя.

– Да. Я хочу знать, как они умеют добиваться своей цели в самых непривычных условиях.

– Уж не смеется ли князь над нами? – подозрительно спросил находившийся рядом Сигиберд.

Агилив молчал, давая возможность высказаться другим.

Пока старики, отойдя в сторону, переговаривались, как быть, к невестам подскочили две их подружки и со смехом стали стаскивать с них головные уборы и верхние шубейки.

– Ну вот, молодые уже готовы это видеть, – кивнул на веселую кутерьму Рыбья Кровь. – Я думаю, это будет самое памятное сватовство в Вагаресе. Или я что-то делаю неправильно?

– Боюсь, как бы все это не кончилось плохо, – вождь не разделял уверенности своего гостя, мол, не дело девчонок заниматься мужской борьбой.

Кто-то из стариков вернулся обратно на свою лавку, остальные последовали его примеру. Ни «да» ни «нет» сказано не было.

– За волосы не тянуть, не царапаться и не кусаться! – К «невестам» приблизился мужчина, распоряжавшийся мужской борьбой.

Оказавшись в одних сарафанах, девушки, как могли, изготовились к предстоящей схватке. Над ристалищем покатился легкий смех – уж очень нелепой выглядела их изготовка. Распорядитель оглядел поединщиц, оглянулся на вождя и ударил клевцом по чугунному горшку. Девушки бросились друг на друга. Смех стал гуще, но соперницы, раззадорившись, уже не обращали на него ни малейшего внимания: хватали, дергали, толкали, лягали одна другую. Визга и крика не было – только громкое сопение и некое тонкое женское рычание. Зрители незаметно тоже втянулись в их борьбу: переминались, притопывали, шевелили в такт с борющимися руками и ногами. Схватка тем временем становилась все активней, к ляганию и дерганью добавились удары свободной рукой – сначала ладонью, а потом и кулаком. Одна, уворачиваясь, потеряла равновесие, а так как вторые руки цепко держали друг друга за одежду, то на землю упали обе. И покатились, пытаясь прижать соперницу к земле. Наконец, одна, изловчившись, перекинула ногу и уверенно оседлала соперницу. Та, сколько ни пыталась, не могла ее скинуть. Над побежденной взлетел для удара крепко сжатый кулачок. Готское «Мама!» разнеслось вокруг.

Распорядитель кинулся вперед и оттащил победительницу прочь. Зрители криками и свистом приветствовали обеих девушек. Но Дарник больше смотрел на проигравшую. С разбитым носом и губой, с мокрыми глазами, она была в неподдельном отчаянии.

– Как ее зовут? – спросил князь у Сигиберда.

– Вальда.

– Не ее, а другую?

– Милида, – чуть удивившись, ответил рыжебородый.

Рыбья Кровь поднял руку, требуя слова. Все выжидающе замолчали.

– Вальда очень красивая и достойная девушка. Она рождена, чтобы быть победительницей. Вот только я не готов, чтобы моя жена меня хоть в чем-то побеждала… – Дарник сделал небольшую паузу. – Поэтому себе в жены я выбираю Милиду. Надеюсь, она меня никогда побеждать не будет, а только я ее. Не будешь? – Подойдя, он взял Милиду за руку.

Сигиберд перевел на готский язык слова князя.

– Не буду, – чуть слышно пролепетала девушка, размазывая кровь по щеке.

В ответ вокруг раздался громкий всеобщий смех. Хохотала молодежь, тряслись от неудержимого хихиканья старики, заливались мелким бисером ничего не понимающие дети, казалось, даже кони и те мотали от удовольствия головами. Даже Вальда кисло улыбалась, все еще не веря, что победа привела ее к проигрышу, – кто ж знал этого коварного и бесчестного словенского князя.

– Ну ты, князь, нас и потешил! – воскликнул, с чувством хватая Дарника за локоть, Агилив. – Если ты воюешь так же, как невест выбираешь, то твоим врагам не позавидуешь.

Потом был свадебный обряд по словенскому и тервигскому обычаю. Вербы, вокруг которой следовало обводить новобрачных, поблизости не было. За нее сошел безлистый куст. Дарник совершенно не помнил те поговорки, которые следовало говорить при этом шествии, но выручила та из жен старейшин, что была словенкой. Несмотря на сорокалетнюю разлуку с родными краями, она все свадебные наговоры помнила слово в слово, князю лишь оставалось повторять их за ней. Тервигский обряд был ненамного сложнее. Там суженые одновременно пили кобылье молоко из одной чаши, затем, закрыв глаза, угощали друг друга сыром, а в конце вместе кресалом зажигали сухую ветошь: жених высекал искры, а невеста подставляла самые тоненькие волокна.

Далее предстояло сватовство остальных женихов. Но, прежде чем приступить к нему, вождь счел нужным задать князю немаловажный вопрос:

– А что будет с нашими дочерьми дальше? Как я понял из твоих слов, вести их вам совсем некуда. Конечно, мы готовы разместить у себя и двадцать, и тридцать крепких, работящих парней, хотя нам такое и было бы в диковинку. Но ты прав – чума дала нам свои законы. И все же: согласны женихи жить у нас или захотят уйти? А если останутся, не откроют ли тайно ворота Варагеса перед другими ромеями?

Для Дарника выбор был очевиден:

– Когда мы ехали сюда, моих женихов тоже терзали мысли, не перережут ли им всем здесь горло. Я дал им слово, что они находятся под моей защитой и что им ничто не грозит. Теперь я готов дать такое же слово тебе, вождь: вашим дочерям не грозит никакое зло. А где и как им придется жить, давай решать все вместе.

– А согласны ли сами женихи со всем этим? – все еще сомневался Агилив.

А ведь он прав, подумал в легком замешательстве князь, вдруг кто-либо из хазар уже решил, вернувшись в лагерь, продать свою столь легко обретенную жену ромеям для общего пользования? Он тут же вспомнил обычай некоторых хазарских племен предоставлять своих жен путникам, случайно забредшим к ним в стойбище.

– Если тещи их не будут слишком допекать, то вы своими зятьями, я уверен, останетесь довольны.

Агилив согласно кивнул головой, удовлетворившись таким ответом, и сделал знак начинать сватовские игрища.

Если в липовских лесах женихи с тяжелыми заплечными мешками просто гонялись за легконогими невестами, а те уж сами решали: дать себя догнать или нет, то здесь это перевели на конную основу. Жених мчался на более тихоходной лошади за невестой и либо приводил ее скакуна за узду, либо не приводил. Из десяти хазар успеха достигли лишь пятеро, остальные после трех разных попыток под зрительские насмешки сошли с забега. Впрочем, такой половинный результат порадовал Дарника больше полного успеха. Он уже держал в голове своих женихов с Утеса и думал об объединении тервигов, ромеев и гридей со смольцами в одно целое, разумеется, под своим началом.

Среди удачливых молодоженов оказался, как ни странно, и Янар. В силу безобразности ему досталась одна из первых варагесских красавиц.

– Мы что же, и в Романию потом своих жен заберем? – улучив момент, поинтересовался он у Дарника.

– Ну сначала ты один год здесь отработаешь за свою жену и еще два года на меня, а там можно будет и в Романию.

И еще одно занимало хазарского вожака:

– Почему все здесь называют тебя князем? Ты что, в самом деле, князь?

– Ну да, а ты первый воевода моей княжеской дружины. – Всем своим видом Дарник словно говорил: а что, я разве тебе раньше это не объяснял?

У бедного Янара голова шла кругом, но он уже не вращал бешено своими черными глазищами, как было совсем недавно, а сосредоточенно сводил воедино слова, интонацию и выражение лица Дарника – ведь скрытый за этим смысл еще надо было растолковать своим соплеменникам.

Посидев немного для порядка на свадебном пиршестве хазар и убедившись, что там все идет как надо, Рыбья Кровь отправился на собственную свадьбу в дом невесты. Размеры горницы и здесь не позволяли вместить более тридцати пирующих одновременно, поэтому постоянно кто-то входил и выходил, с тем чтобы у каждого варагесца была возможность поприветствовать молодоженов. Затраченные четыре солида на подарки из кладовых Агилива оказались настоящим спасением, и, раздавая их новой родне, Дарник чувствовал себя вполне состоятельным женихом. Он насчитал семнадцать новых родственников, после чего сбился со счета. Попробовал также оказать внимание сидящей рядом Милиде, но та, стоило ему взглянуть на нее, всякий раз низко опускала голову, пряча свою вздувшуюся после удара губу. Ну что ж, как говорится, застенчивость лишь красит молодых девушек, и Дарник принялся терпеливо дожидаться конца праздничного застолья.

А ведь я действительно нравлюсь им всем, думал он, снова и снова оглядывая разгоряченные и довольные лица вокруг себя. Кажется, этому следовало только радоваться, однако управленческий опыт подсказывал ему совсем другое. Как славно было вести на геройскую смерть безродных бойников, собравшихся под его знамена именно для такой цели! И как невыносимо бывало, когда победоносное дарникское войско встречали матери и жены убитых и раненых бойников, гридей, ополченцев! Неужели и в этот доверчивый Варагес ему придется возвращаться с такими же плачами и стенаниями? А ведь по-другому никак и не получится…

Из-за стола поднялся отец Милиды, маленький, сухопарый, один из трех варагесских мастеров по лукам, поклонился гостям и сказал несколько слов по-готски, после чего все пришли в движение и направились к выходу – свадебное пиршество было закончено. Ишь ты, порядок как в войске, отметил про себя Дарник.

У тервигов не принято было выделять молодым отдельную горницу, даже глава семьи со своей женой делил камору с несколькими внуками. Однако князю оказали особую честь: всех сестер невесты из девичьей каморы изгнали по другим местам, предоставив ее Дарнику с Милидой в полное распоряжение. За тонкими перегородками все здесь, впрочем, хорошо прослушивалось, но по простоте нравов на это не стоило даже обращать внимания.

Продолговатая камора одним торцом упиралась в земляной вал, в другом торце находилось маленькое окошко, затянутое бычьим пузырем. За боковой стеной слышалось коровье присутствие – там находился хлев. За другой боковиной раздавалась веселая перебранка между укладывавшимися спать тетками и сестрами Милиды. Широкий топчан для трех-четырех девиц был застлан вышитым льняным покрывалом. Судя по тому, с каким восхищением и удовольствием Милида дотронулась до него, его тоже взяли из кладовой вождя. Возле топчана стояли два железных переносных очага, мерцая своими красно-черными углями. Кроме очагов, камора освещалась еще двумя восковыми свечами на дорогой медной подставке.

Пока юная жена оглядывала преображенную спальню, Дарник, отвернувшись, скинул с себя сапоги и шерстяную безрукавку, оставшись в одних портках и рубахе. И вдруг почувствовал сильный толчок – на спину ему вскочил большой цепкий зверек. Одни его гладкие лапки обхватили князя за шею, другие за поясницу. От неожиданности Рыбья Кровь даже не понял, что зверек – это прыгнувшая на него сзади Милида. Над ухом раздался ее радостный смех. Дарник резко крутнулся, и они повалились на топчан. Наверное, схватка с соперницей Вальдой кое-чему ее научила, потому что князю не сразу удалось вырваться из ее цепких рук. Через минуту они уже просто весело барахтались на топчане, не помышляя о какой-либо серьезности. Одно удовольствие было стягивать с нее, сопротивляющейся, одежду, придумывая особые захваты и извороты. При попытке раздеться самому игра приобрела еще большую живость: стоило ему отвлечься на свою рубашку и портки, как Милида тут же натягивала на себя то, что он с нее успел снять прежде. Так и сражались, незаметно перейдя уже к чисто любовным объятиям.

Долгое телесное воздержание, неопределенность своего положения, желание освободиться от тяжелых мыслей сделало его жадно-жестким, хотелось не просто получить наслаждение, а набрать его впрок к следующему возможному воздержанию. Поэтому как мог изнурял и ее, и себя, получая уже не столько сладость, сколько боль и усталость. Краем сознания он понимал, что для пятнадцатилетней девицы, не знавшей до этого мужчины, его любвеобилие совсем не в радость, но ничего не мог с собой поделать. За всю ночь они впадали в легкое короткое забытье лишь несколько раз, все остальное время посвящая богу Яриле.

После одного такого забытья вдруг наступило утро. Сквозь окошко внутрь стал проникать серый полумрак, слышно было, как вся семья уже встала и приступила к своим каждодневным делам. В дверь дважды стучались, и женские голоса окликали по имени Милиду, им никто не отвечал.

Наконец, Милида сама чуть пошевелилась и открыла глаза. Дарник уже давно смотрел на нее, ожидая, каким будет ее пробуждение: испугается, оторопеет, проявит неудовольствие, медленно будет соображать, что к чему? Вместо этого Милида неожиданно улыбнулась какой-то совсем детской улыбкой и тихо произнесла:

– Конезь.

Он не сразу догадался, что так она произнесла слово «князь». Ну что ж, конезь так конезь. Похоже было, что его ночную грубость она приняла как нечто должное.

Когда они вышли в большую горницу, вся семья уже заканчивала утреннюю трапезу. Кроме родителей за столом сидели две старушки, семья старшего сына из четырех человек, семеро других сестер и братьев Милиды. Все они шумно приветствовали молодоженов. Даже не зная готского языка, по смущению Милиды не трудно было понять, о чем именно их семейные шуточки. И снова Дарник был приятно удивлен тем, как здесь ему все нравится. Словно он никогда и не был никаким князем, а примерял сейчас другую жизнь простого людина, и эта жизнь была ничем не хуже княжеской.

Им дали горячей мясной похлебки с ржаной лепешкой и пенного ячменного вина, затем вчерашних медовых пряников и целую миску лесных орехов. Казалось, еще чуть-чуть – и хозяин дома позовет зятька чинить повозку, стругать доски или поправлять покосившуюся изгородь.

Но нет, в дом уже стучался посланный от Агилива Сигиберд. Выйдя с ним наружу, Рыбья Кровь увидал троих из пяти женатиков-хазар, которые и в самом деле уже вовсю помогали своей новой родне по хозяйству. Вид у них был немного растерянный: из четверьрабства у ромеев угодили в полурабство у тервигов.

Агилив встретил Дарника уже вполне по-родственному, сохраняя, впрочем, и прежнее уважение:

– Мои тервиги хотят устроить большую загонную охоту. Как ты думаешь, князь, надо ли еще выжидать или можно уже свободно охотиться?

Дарник полагал, что неплохо было подождать с дальними выездами хотя бы до середины зимы, но как ему, молодому, осторожничать перед умудренным годами стариком. К тому же для хорошей загонной охоты необходимо было не меньше ста верховых загонщиков и двадцать – тридцать отборных стрелков. В Варагасе же даже с хазарской декархией столько людей и лошадей вряд ли набиралось.

– Я думаю, сперва надо разослать дозорных, дабы убедиться, что все в порядке, потом надо объединить твоих загонщиков с моей конной дружиной, тогда уже и охотиться.

– А как быть с твоими союзниками-ромеями? – с чуть заметным беспокойством поинтересовался вождь.

– У них лошадей нет, стало быть, им в этой охоте не участвовать.

– Мне кажется, это будет и справедливо, и правильно, – с облегчением согласился Агилив.

Дарник глазами показал, что хотел бы говорить с вождем наедине, и тот немедленно отослал прочь из горницы двух помощников, которые постоянно находились при нем.

– Я хотел бы купить пять лошадей с седлами для тех хазар, что остались без жен.

– А как же те, кто женился? – улыбаясь в предчувствии шутки, полюбопытствовал Агилив.

– Об их лошадях пускай теперь новая родня заботится. Если продать коней невозможно, дай мне пятерых парней, я приведу коней из своей дружины. Мне надо, чтобы мои хазары покрасовались своими лошадьми перед ромеями. Это будет для моих горделивых союзников хорошим уроком.

Вождь немного подумал:

– Ты хочешь заплатить совсем или с тайным возвратом?

– Боюсь, что с тайным возвратом мне придется платить тебе еще не один раз.

– Хорошо, пусть будет по-твоему, – Агилив был сама щедрость.

Обставить покупку решили со всей торжественностью. На площадь вызвали всех женатых и неженатых хазар, и Рыбья Кровь объявил, что сейчас они направляются навестить команду биремы, и у всех на виду отсчитал Агиливу за пять лошадей для холостяков пять солидов и еще один солид за съестные припасы для ромеев.

– А нам как же? – тотчас же запротестовал Янар.

– А вы будете держаться за их стремя, – невозмутимо произнес князь.

– А как же наши жены? Мы их здесь оставим?

– Как хотите. Если они согласны с вами пройти пятнадцать верст в одну сторону и пятнадцать обратно, то пускай идут.

Слова Дарника были переведены для столпившихся вокруг варагесцев и произвели именно то действие, на которое рассчитывал князь: родственники жен немедленно взялись седлать коней и для зятьев, и для своих дочерей. Милида тоже выразила желание ехать со своим мужем – ну что ж, нашлась подходящая кобылка и для нее. Перед самым выходом их отряд пополнился еще шестью конниками – братьями хазарских жен. У всех у них как бы невзначай кроме непременного кистеня имелся при себе степной лук с полным колчаном стрел. Возглавлял их женатый брат Милиды Рагинар. Видя такое дело, Милида стала что-то возмущенно говорить на своем языке, потом бросилась в дом и чуть погодя вынесла мужу такой же кистень и лук с колчаном, как у брата.

Дарник досадливо поморщился, ему показалось, что Милида хочет устроить ему состязание по стрельбе из лука с другими варагесцами. Он был неплохим стрелком из однодревкового лука среди лесных словен, но показывать свои способности среди здешних мастеров дальней стрельбы хотел меньше всего. Только чуть погодя, когда уже далеко отъехали от городища, сообразил, что состязания здесь совсем ни при чем, что лучники даны им не в качестве почетного сопровождения, а для охраны собственных дочерей от известных любителей рабынь ромеев, да и в наказание, если что, и для вероломных зятьев.