Налаженные торговые пути в Таврических степях – вот чем он, князь Дарник по прозвищу Рыбья Кровь, всегда втайне гордился больше всего. Безопасные наезженные дороги с охраняемыми стоянками-вежами, усмиренные степные разбойники, разнообразие продаваемых вещей, появление необычного облика людей, сведения о дальних странах и прямо на глазах богатеющие придорожные жители. Казалось, еще совсем немного – и любая простолюдинка, заплатив пару дирхемов, погрузится с детьми на наемную повозку и отправится навестить родичей за триста верст от своего дома, думая только о приятности самой поездки.

И вдруг эти его любимые торговые пути нанесли ему самое главное поражение в его победоносной жизни. С востока, со стороны его стольного Новолипова, куда направлялся их княжеский поезд, пришла Черная смерть. Разумеется, она приходила в эти края и раньше, но еще никогда не распространялась с такой силой и яростью. Прежде ее как-то останавливали и задерживали широкие реки, опустошенные войнами территории, укрепленные городища, под страхом смерти не подпускающие к себе незваных путников. Теперь же смертоносный мор летел на запад, юг и север, ничем не останавливаемый. Скоротечность самого мора тоже поражала: за версту еще было видно, как жена ухаживает за лежащим на земле пастухом, а подъехав, видели уже и ее, лежащую рядом с ним, хоть еще и живую, но уже в смертельном бреду, с проступающими на коже черными пятнами.

– В Новолипове все мертвые! – крикнул им один из пеших путников, не приближаясь к их походной колонне.

Дарник по давно усвоенной привычке не верил слишком мрачным вестям: кто-то ведь да непременно выжил!

Поверил в размеры беды, лишь когда увидел гонца, посланного к ним навстречу из Новолипова. Тот тоже не стал приближаться к их поезду, а с полусотни шагов сообщил все последние новости. Чума пришла из Хазарии. Но не напрямую, а обрушилась на Словенский каганат кружным северным путем. Прошла вверх по Итилю до самой Булгарии, а оттуда проникла в северные княжества, в Липов и Корояк, потом по рекам спустилась в Гребень и столицу каганата Айдар, по слухам, добралась и до западных словенских княжеств. В Новолипове действительно умерли не все, а только трое из каждых четырех жителей, а четвертый не справляется хоронить остальных трех. Княгини Зорьки тоже нет в живых.

– Тебя, князь, в городе все проклинают. Говорят, что, если бы не было твоих дорог, чума к нам так быстро не дошла бы.

Оцепенев, выслушивал Дарник все это.

– Что будем делать? – спросил Грива, воевода княжеских гридей. – У тебя два княжича. Спасай хоть их. Через полгода чума сама уйдет.

Разговоры на привале-стоянке вышли весьма горячие. Кто-то хотел возвращаться на Днепр-Славутич в союзную хазарскую орду, кто-то – в свои родные городища и селища, кто-то предлагал уносить ноги в северные леса.

Присутствие духа, казалось, сохранилось только у Корнея, напросившегося с князем в поездку хорунжего тайной службы.

– Нельзя никого отпускать, так они быстрее погибнут, ты это понимаешь, а они – нет. Удержи их, – нашептывал он Дарнику.

Но князь словно не слышал.

Когда дружина и валахские купцы-попутчики разъехались в разные стороны, оказалось, что кроме сыновей с князем остались еще двадцать пять гридей и шесть женщин-мамок – считай, одна ватага.

– Мое самое первое войско было еще меньше, – сказал Дарник им, да, пожалуй, и самому себе в утешение.

– Так на север трогаем или на юг? – нарочито бодро уточнил Корней.

– На юг, – ответил ему, чуть подумав, Рыбья Кровь.

Пять оставшихся повозок-двуколок свернули с дороги и двинулись навстречу полуденному солнцу прямо по степным буграм и колдобинам.

Кажется, ничего не могло быть хуже, чем разом потерять княжество, войско, богатые хоромы с баней и перинами, однако чем больше Дарник размышлял, тем яснее понимал, что может быть и хуже. Схорониться в безлюдном месте и полгода переждать для бывалых походников только на первый взгляд представлялось нетрудным. Одежды, и то летней, по две смены, круп и муки на неделю-полторы, наконечников для стрел вроде много, но охота не поле битвы, где можно после собрать все стрелы, через месяц это железное богатство можно и растратить.

– Чему ты улыбаешься? – с беспокойством поинтересовался Корней, когда они уже достаточно удалились от дороги.

– Смотрю на себя со стороны и думаю, как буду выбираться из этой западни. Самое главное, что все равно как-то выберусь. Вот и гадаю как?

Корней, бывший княжеский шут, затем отважный полусотский и, наконец, хорунжий над всеми войсковыми соглядатаями, всегда обожал с князем подобное зубоскальство, но сейчас глядел хмуро, видимо, мысли об отсутствии должных припасов добрались и до него.

Другое заботило Гриву – воеводу объездной княжеской дружины, от которой теперь осталась четвертая часть.

– Будем придерживаться во всем прежнего порядка?

– Да. А почему ты спрашиваешь?

Воевода замялся.

– Так воевать вроде уже вряд ли придется… Как жить будем? Тоже по военному распорядку?

Что можно было сказать на это?

– Как получится, так и будем.

Восьмилетние княжичи тоже не оставляли отца в покое.

– Может, мама еще жива? – Младший Тур едва не плакал.

– Там есть кому о ней позаботиться, – сердито отвечал Рыбья Кровь, недовольный таким проявлением мальчишеской слабости.

– Неужели и все войско там умерло? – Старшего Смугу, сына Черны, больше интересовали ратные дела. – Как же мы теперь от степняков будем отбиваться?

– Нет больше степняков. Только безлюдная степь кругом, – успокаивал его князь.

В свои двадцать четыре года он ощущал себя бывалым зрелым мужчиной. И причиной тому были не только девять лет походов и сражений. Закладка его нрава произошла еще в раннем детстве, когда долгие зимние месяцы он проводил в лесной землянке в обществе матери-изгоя и сундука со свитками на словенском и ромейском языках. Уже тогда, перебирая в памяти летние игрища с двоюродными братьями из родового селища, он накладывал их на подвиги, вычитанные из свитков, и бесконечно побеждал всё и вся в будущей взрослой жизни. Разумеется, всех подробностей своих будущих схваток с арабами на Крите или с кутигурской ордой в Заитильских степях он в детстве представить себе не мог, но твердо верил, что если о чем-то сильно и неотступно думать, то нужное решение всегда будет найдено.

Сейчас, размышляя о ближайшем будущем, Дарник попытался вспомнить свои ощущения и действия, когда он вел по лесам первый десяток парней для ратной службы. Ну чем, кажется, это отличалось от теперешнего положения? Ан нет, отличалось! Тогда ни у кого из них за спиной не было ничего, кроме унылого лесного существования, из которого всем им хотелось куда-то вырваться и чего-то большого и яркого достичь. А ныне все наоборот. Позади блистательная успешная жизнь, а все, что будет впереди, наверняка будет гораздо хуже. Ну подадутся они через полгода к ромеям или хазарам, чтобы стать их наемниками, но вряд ли кто доверит ему снова большое войско. Можно, конечно, вернуться через те же полгода собирать выжившие остатки своего Гребенско-Липовского княжества? Или к своей прежней союзной хазарской орде, что сбежала из Хазарии от навязанной ей иудейской веры в словенские западные степи и где он совсем недавно был всеми почитаемым визирем? Есть еще далекий лесной Липов, с которого он когда-то начинал. Так ведь роковые слова уже произнесены: «Ты со своими торговыми дорогами виновник этой чумы!» После них вряд ли куда сильно вернешься.

Несмотря на общую озабоченность, первый день движения на юг прошел как обычно и даже ночевка была как всегда: с привычными сменными дозорами, сытной вечерней трапезой и выставленным княжеским шатром. Зато на следующее утро даже до самых простодушных и доверчивых гридей стало доходить, что двадцать пять человек – это даже не объездная княжеская сотня, а через два месяца снег ляжет, и что им тогда делать?

– Ватага начинает беспокоиться, – безошибочно определил по угрюмым лицам гридей Корней. – Им надо сказать хоть что-то ободряющее.

– Когда спросят – скажу, – мрачно бросил князь.

На полуденном привале он, впрочем, заговорил с гридями сам, без всяких к себе обращений:

– Что-то я вижу вокруг себя одни кислые лица. Еще немного – и вы все расплачетесь и к маме запроситесь, – Рыбья Кровь обвел насмешливым взглядом расположившихся вокруг гридей. – Наконец-то судьба послала нам настоящее мужское испытание. Это вам не мечом махать, тут удар надо держать не час и не два, а недели и месяцы.

– Ну и как нам быть дальше? – спросил десятский Лучан, обладатель двух медных фалер за храбрость – поэтому и спрашивал: знал, что у него на это прав больше, чем у воеводы Гривы.

– Построим свое селище и перезимуем.

– А чем строить будем? Мечами и щитами? – Лучан не желал отступать.

– Что есть – тем и будем! – отрезал Дарник.

Слова «Тебя, князь, все проклинают» делали свое черное дело. Прямо осязаемо ощущалось, как теряется прежний порядок: кто-то огрызнулся на замечание Гривы, кто-то крикнул Корнею не вертеться под ногами, кто-то невразумительно ответил на вопрос княжеского оруженосца Свиря. Князя эти вольности пока не касались просто потому, что всем была известна его непобедимость в любых поединках один на один и быстрота, с которой он умел выхватывать из-за пояса свой клевец. Тем не менее все шло к тому, что из княжеской дружины им суждено превратиться действительно в братину вольных бойников, где все решает общий круг.

В конце второго дня встретили большую семью степняков, которые на трех повозках и пяти волокушах перевозили свое имущество, гоня перед собой стадо коров и овец. С ними не стали переговариваться, внимательно посмотрели издали друг на друга и молча разошлись в разные стороны.

В небе появились чайки, предвестники Сурожского моря.

Пока гриди разбивали стан на ночевку, князь с Корнеем и Свирем объехал окрестности. В самом деле морской берег находился всего в трех верстах от их стана. Малый земляной обрыв переходил в широкую полосу камыша, за которым сверкала водная гладь. По прямой до обрыва с повозками было не добраться – всюду имелись глубокие рытвины и овраги. Дно многих из них не проглядывалось из-за буйной растительности. Кроме кустарника здесь можно было различить и толстые прямые стволы могучих ясеней и кленов, что Дарник отметил особо. Он уже определил, что именно ему надо отыскать: непересыхающую степную речушку, впадающую в море. Возле нее и следовало ставить зимнее селище. Не отыскав речки в западном направлении, он со спутниками повернул коней назад, чтобы наутро исследовать восточное направление.

В стане его ожидала изрядная заваруха. Гриди, несмотря на сопротивление Гривы, достали из повозок все имущество и аккуратно разложили рядами на земле, чтобы посмотреть, на что им всем можно рассчитывать. Воевода тревожно смотрел на приближающегося князя, отлично зная, как он не любит подобное самоуправство.

«Вот оно, началось», – подумал Рыбья Кровь.

– Ну и правильно, что все достали, – невозмутимо похвалил он. – Теперь это все не княжеское, а нашей братины вольных бойников. Казначея уже выбрали?

К такой княжеской покладистости походники были совсем не готовы, поэтому в ответ лишь озадаченно переглядывались между собой.

– Я думаю, это дело больше всего подходит нашему писарю, – князь жестом подозвал шестнадцатилетнего гребенца Бажена, самого молодого гридя.

Никто не возражал.

– Бери перо и чистый пергамент и все записывай, – приказал князь Бажену. – Да и все свои торбы тоже вываливайте в общую кучу. Общее – так общее.

Чтобы никого не смущать своим присутствием, Дарник удалился из стана, учить сыновей поединкам на палках. Холодное бешенство против собственных гридей стучало в голове и в сердце. Сразу вспомнил все прежние свои княжеские дружины. Свирепых разбойников-арсов, которых ненавидело все дарникское войско, поэтому и верно держались князя, зная, что он им защита от остальных воинов. Потом их сменили рослые красавцы, своим бравым видом поддерживающие слухи о богатстве и пышности Липовского княжества. Следующий набор в княжескую сотню наполовину состоял из гридей-фалерников, а наполовину из войсковых десятских и вожаков, которых он держал при себе, как будущих воевод, на собственном примере приучая как действовать в той или иной обстановке. Эта же объездная дружина большей частью была составлена из выпускников вожацкой школы, дабы они к своим книжным и строевым знаниям добавили весь размах и широту княжеский владений. Поэтому особо с ними и не строжничал, дабы они больше имели собственного разумения. И вот теперь оставшаяся от этой дружины ватага своим «обсчётом» имущества нанесла ему новый чувствительный укол. Не будь рядом княжичей, он плюнул бы на все, вскочил на коня и ускакал куда глаза глядят, а так вынужден досмотреть все это зрелище до конца.

При возвращении князя с сыновьями в стан Бажен подал ему мелко исписанный свиток.

– Зачем он мне? Держи его у себя, – отказался Дарник.

– Они и княжеский ларец с казной к себе перетащили, – тихо сообщил, опасливо оглядываясь на полог шатра, писарь.

В ларце находились золотые солиды, серебряные дирхемы, наградные фалеры и перстни с драгоценными камнями – то, чем князь в дороге мог награждать своих подданных и полезных чужеземцев.

– Ну перетащили и перетащили, – брезгливо скривил рот Рыбья Кровь, не желая даже вникать в это.

Кроме заветного ларца, гриди перетащили к себе также запас княжеских хмельных медов и ромейских вин. И поздним вечером вся братина изрядно приложилась к ним.

Утром всех разбудил поднятый дозорными переполох. Ночью из стана сбежал десятский Лучан со своей женой ромейкой Евлалией, обучавшей в пути княжичей ромейскому языку и обычаям. С собой беглецы кроме двух верховых коней захватили также две вьючных лошади, нагрузив их мешками с провиантом. Когда стали смотреть, что пропало еще, выяснилось, что похищено и содержимое ларца с княжеской казной. Собравшиеся возле повозки с ларцом гриди галдели и шумели, как потревоженный курятник. Но в княжеский шатер никто не спешил.

– А не приходят, потому что сами виноваты, – сказал Корней, заходя в шатер. – Дозорные разбудили ночью свою смену и пошли спать, а смена просто не пошла сторожить. Вот тебе и братина! Кого казнить будем?

Дарник едва удержался, чтобы не расхохотаться. В шатер ворвался взволнованный Грива:

– Я послал четверых в погоню!

– Очень хорошо. – Князь все еще не спешил выходить наружу.

– Виноватые дозорные ждут твоего приговора.

– Пускай ждут, – равнодушно отвечал Дарник.

Вместе с воеводой, Корнеем и княжичами он вышел из шатра. Столпившиеся неподалеку гриди замолчали и выжидательно смотрели на князя. Рыбья Кровь выпил из ковша воды и подал знак княжичам садиться на подведенных Свирем лошадей. Гриди проводили князя изумленными взглядами.

Не успели они втроем далеко отъехать, как их нагнали Корней и Грива. Корней прямо заходился от смеха:

– В жизни не видел таких глупых рож. Умеешь ты, князь, озадачить людей!

Грива помалкивал, стараясь сам вникнуть в скрытый смысл княжеских поступков. Дарник, как будто ничего не случилось, повел их к морю, а затем вдоль восточной стороны побережья. Версты через две он нашел то, что искал: степную речушку, заключенную в обрывистые каменистые берега. Проехав немного вверх по течению, они увидели на одной из сторон оврага селище тавров, состоящее из пробитых в мягком известняке пещер. Над одним из входных отверстий в скале висела на шесте черная тряпка – селище тоже было покинуто.

– Ты что, думаешь строиться рядом? – с испугом произнес Корней.

– На расстоянии версты любая зараза теряет свою силу, – заявил Дарник, вовсе не уверенный в своем утверждении.

Продвинувшись вверх по течению версты на полторы, они и в самом деле углядели утес, который словно сам просился в качестве подходящего места для поселения.

– А вроде ничего, – одобрил Грива, когда они с князем и княжичами, оставив на Корнея лошадей, вскарабкались по заросшему мелким лесом и кустарником склону наверх. – Вот только лодии по этому мелководью вряд ли пройдут.

Это был существенный недостаток, потому что в мыслях Дарник уже прикидывал пару-тройку лодий, на которых можно торговать и пиратствовать по всему сурожскому побережью богатой Таврики.

– Зато и чужие лодии сюда не сунутся, – ответил он воеводе.

При возвращении в стан Рыбья Кровь по-прежнему сохранял полную невозмутимость. Не сел за трапезу к общему костру, а с Корнеем и сыновьями пошел в шатер, куда Свирь понес им и еду. Не успели все как следует перекусить, как в шатер заглянул Грива:

– Князь, тебя гриди зовут.

– Погоня уже вернулась?

– Еще нет.

– Тогда дождемся, пока вернется. – Дарник чувствовал себя хозяином положения.

Хорошо, что даже в шатре всегда было чем заняться. Полдня Рыбья Кровь то рисовал план будущего селища, то учил сыновей ромейскому и хазарскому языкам, то играл с ними в шахматы-затрикий.

К вечеру погоня вернулась ни с чем, и князь вышел к ватаге для серьезного разговора. Чтобы не выслушивать чужие оправдания, заговорил первым:

– Я так думаю, что не получится у нас тут братина вольных бойников. Поэтому давайте возвращаться к старым добрым войсковым порядкам. Я командую – вы исполняете. Или я беру тех, что готов слушаться, и еду дальше…

Гриди, насупившись, молчали.

– Наказывать за кражу я никого не собираюсь. Но больше краж в нашей ватаге не будет, это точно.

– А что будет? – непроизвольно вырвалось у казначея Бажена.

– Победа и слава – вот что будет! А то, может, кто из вас любит быть несчастным? Я ничего делать не буду, только посмотрю на него. Ну, кто?

Гриди усмехались, оглядываясь друг на друга. Несчастным называться не хотелось никому.

– Вот и ладно, – подытожил князь. – И еще одно. Если кто-нибудь в мое отсутствие не послушается воеводу Гриву, будет тут же повешен вместе со своим напарником.

Это было старое еще липовское правило для наведения жесткой дисциплины: наказывать за провинность не только преступника, но и его вполне невинного напарника-побратима.

– А как быть с напарником Лучана? – вспомнил вдруг Корней. – А ну-ка давай выйди.

Из рядов гридей вперед выступил напарник десятского-фалерника гребенец Витко, на его молодом веснушчатом лице не было ни кровиночки.

Рыбья Кровь ответил не сразу, давая всем возможность как следует прочувствовать важность и смертельную опасность момента.

– Я случайно подслушал, как Лучан говорил тебе вчера, что отныне у него вместо тебя боевым напарником будет его жена Евлалия. Было такое?

Витко тупо смотрел, ничего не понимая.

– Было, было, – толкали его в спину более сообразительные гриди.

– Было, – наконец выдавил он из себя.

– Ну, значит, когда вора поймаем, то повесим его с его новым напарником.

– Обязательно! Точно! На первом дубе! – радостно загалдели гриди, очень довольные ловкой придумкой князя, спасшей жизнь их товарищу.

Похоже, начатый не слишком хорошо день полностью переломился в сторону прежнего безоговорочного командования князя.