Чем ближе подходил караван к Корояку, тем тревожней становилось у Дарника на душе. Встречные путники сообщили, что князь Роган уже в городе, вернулся из похода с большими потерями и пребывает в крайнем раздражении. За событиями двух последних месяцев как-то совсем забылось, что княжеский суд над ним так и не состоялся. Что делать, если при въезде в город его попытаются схватить княжеские гриди? Все дорожные «подвиги», представлявшиеся ему важными и замечательными, разом померкли перед такой простой и грозной вероятностью. С трудом приходило понимание, что он может быть бессилен перед чужой властью и могуществом. Хотел даже под каким-либо предлогом отстать от обоза, чтобы сначала прояснить ситуацию, а уж потом как-то действовать. Беспокоило и собственное оставленное дворище: как там, ничего ли не случилось.

Как назло, на последнем переходе то и дело ломались то колеса, то колесные оси, поэтому в Корояк прибыли глубоким вечером. Купец Заграй приветствовал их на въезде в посад, уже извещенный гонцом, которого заранее послал Лопата, что поездка вышла весьма успешной. Сказав Дарнику, чтобы приходил за окончательным расчетом на следующий день, Заграй вместе с караваном отправился на свое дворище.

Рыбья Кровь так и не спросил его про свою подсудную участь, но по молчанию Заграя посчитал, что все не так уж плохо, и уже более уверенно с колесницей и тарначскими возами направился к своему дворищу. В наступивших сумерках его маленький обоз едва не проехал мимо, и лишь возглас глазастого Селезня вовремя остановил их. На дворище точно так же не сразу признали отряд Дарника и, только разглядев знакомую колесницу Меченого, бросились с приветственными криками открывать ворота. Последовала общая ликующая сумятица, где все стремились обнять и потрогать друг друга и рассказать взахлеб сразу обо всем. Перехватив вопросительный взгляд вожака, Быстрян тут же его успокоил: все здесь живы и здоровы. Выскочившие за ворота Черна с Зорькой самым неподобающим образом стащили Дарника с его великолепного аргамака. Остальные домашние с не меньшим пылом тискали других походников.

С большим трудом загнали и разместили на дворище колесницу, повозки и верховых лошадей, да и то сказать: уезжали с одной колесницей и четырьмя лошадками, а теперь одних лошадей полтора десятка. Рыбья Кровь отдал распоряжение, и из возов извлекли свечи и подсвечники, которые по сравнению с тусклыми лучинами ярко осветили общую горницу вожацкого дома – теперь можно было свободно показывать все привезенное по порядку.

Первым делом раздали подарки: бойники получили по медной фляге, Быстрян – отдельный серебряный кубок, а Черна с Зорькой, к своему полному восторгу, украшения и зеркальца. С удивлением смотрели домочадцы на привезенных детей, но вопросов не задавали, мол, раз они есть, значит, так оно и нужно. Дарник потихоньку поинтересовался у Быстряна, что слышно о княжеском суде. Рус сокрушенно покачал головой, признавшись, что слухи весьма неутешительные – князь настроен крайне сурово. Более подробно им поговорить не дали.

После обильного ужина с привезенным заморским вином пошли с подсвечниками и факелами осматривать повозки, лошадей и тарначское оружие. Всем хотелось полюбоваться и на выигранного в затрикий аргамака, слухи о котором, оказывается, еще месяц назад достигли Корояка. Дарника же больше интересовали произведенные работы.

Быстрян постарался на славу, украсив новые дубовые ворота двумя смотровыми башенками по краям. Внутри перемены были еще разительнее. Вдоль лицевого частокола вырос второй, более низкий, а пространство между ними заполнено камнями и песком, чтобы по нему, как по настоящей крепостной стене, легко было перемещаться и вести прицельную стрельбу с любой точки.

– Ну вот, правильно говорят, что у нас здесь не дворище, а своя крепость, – одобрил Рыбья Кровь.

Неожиданно со стороны северных ворот посада послышался гул сотен голосов, и сквозь темноту оттуда стало проступать заметное зарево.

– Что это? – спросил вожак у Быстряна.

Тот сам был в недоумении. Насторожились и остальные бойники. Гул нарастал, различались уже конский топот, крики о помощи, характерный лязг оружия. Хорошо, что на дворище никто не спал и быстро вооружиться и надеть защитные безрукавки труда не составило. Все ватажники живо поднялись на переднюю стену дворища и оттуда увидели, как с северных ворот пламя одно за другим охватывает деревянные дома и ограды и в их свете мечутся фигуры конных и пеших людей.

– Арсы, – уверенно определил Быстрян.

Такое здесь случалось и прежде. О набеге степняков всегда узнавалось заранее, и только арсы, притворяясь мирными смердами, мелкими группами проникали в город, чтобы ночью открыть ворота своим конным товарищам и соединиться с ними для разграбления слабо защищенных дворищ и захвата большого числа женщин.

Вот мимо ограды проскакали два всадника в меховых шапках, с факелами в руках. Один из них на скаку мечом зарубил бегущего парня. Второй чуть приостановился, посмотрел на стоявших на стене дарнинцев и поскакал дальше. В ворота соседнего дворища забили чем-то тяжелым. Дарник с Быстряном переглянулись.

– Тараном бьют, – догадался Дарник.

– Им, – подтвердил Быстрян.

На княжескую помощь из города рассчитывать не приходилось, вряд ли кто-либо рискнет выбираться в ночную темень. Оставалось полагаться только на самих себя. Дарник живо сбежал по лесенке во двор и стал распоряжаться.

Два воза вручную развернули так, чтобы сделать их второй оградой. Между ними выставили колесницу с заряженным железными орехами камнеметом. Полотняный верх с возов убрали, превратив их в простые высокие телеги, из-за которых удобно было стрелять из луков и метать сулицы. На смотровые башенки и стену Дарник послал тройки Кривоноса и Бортя, тройки Быстряна и Лисича заняли место за возами, вместе с колесничими Меченого. Сам Дарник тоже поднялся на стену, чтобы лучше было все видно. И вовремя – к их воротам десяток пеших воинов с круглыми щитами в руках уже несли таранное бревно. Еще какое-то количество арсов-всадников изготовилось к броску чуть дальше. Не дожидаясь атаки, Дарник приказал метнуть по три диска в их сторону. Послышалось ржание раненых лошадей. И следом раздался глухой удар тарана в ворота.

На пеших арсов с башенок и стены посыпались сулицы и стрелы. Нападавшие действовали умело и слаженно: те, кто со щитами, прикрывали и себя, и товарища, державшего таранное бревно, поэтому подстрелить удалось лишь двух-трех человек. От четвертого или пятого удара бревна запорная перекладина переломилась, и хорошо смазанные створки ворот широко распахнулись. Пешие арсы тотчас расступились, давая дорогу устремившимся на дворище конникам. Но такого приема, как здесь, они еще нигде не встречали. Проем ворот позволял проехать лишь трем всадникам в ряд, столько же накрывал и выстрел из камнемета.

Первая тройка рухнула, изрешеченная железными орехами, вторая и третья кувырком полетела на первую, утыканная стрелами и сулицами, четвертая вновь нарвалась на камнеметный выстрел, остальные в замешательстве перед горой всадников с лошадьми, еще шевелящихся на земле, повернули обратно. В ворота ринулись было пехотинцы, но получили в ответ такой же ореховый залп. Никому не удалось даже сойтись с дарникцами в рукопашной. Стрелки на стене тоже не стояли без дела, добросовестно посылали стрела за стрелой и наружу, и внутрь двора.

Наконец все остановились: нападающие, чтобы отступить и решить, что делать дальше, защитники, чтобы набрать новые стрелы и сулицы. Потом произошло непонятное: поскакали прочь всадники, и площадка перед открытыми воротами опустела. Некоторое время Дарник не пускал ватажников со двора, опасаясь засады. Стоны раненых заставили забыть осторожность. Несколько бойников вышли из ворот и стали затаскивать во двор раненых врагов.

Это действительно были арсы в своих длинных стеганых кафтанах и медвежьих шапках. Всего набралось семь или восемь раненых да почти два десятка убитых. Имелись потери и у дарнинцев. Двое бойников убиты и двое ранены.

Закрыв ворота, принялись все приводить в порядок. Один из арсов, носивший под шапкой железный шлем с забралом, был только оглушен ударом сулицы в голову и, придя в себя, начал буйствовать, выкрикивая, что он княжеский сын и с ним не должны обращаться как с простым ополченцем. Угадав в Дарнике главного, он обратился к нему с угрозами, мол, сейчас его воины вернутся и как следует со всеми поквитаются.

Рыбья Кровь молча его выслушал и, ни слова не сказав в ответ, велел Кривоносу повесить крикуна на воротах дворища.

– Я слышал, что у них один из сотников действительно княжеский сын, – счел нужным заметить Быстрян.

Но Дарник жестом лишь подтвердил Кривоносу свое распоряжение. И через минуту княжеский сын, или кто там еще, висел на воротной перемычке.

Посад постепенно наполнялся людьми, кто тушил пожары, кто подбирал раненых и убитых. С первым утренним светом появились и конные княжеские гриди.

У дворища Дарника один из дозоров с любопытством остановился, рассматривая повешенного арса и следы ночного побоища. Гриди сообщили, что в нападении участвовали две сотни конных арсов, которые разграбили и сожгли три десятка дворищ и захватили полсотни женщин, и лишь дворище Дарника оказалось им не по зубам. В повешенном разбойнике один из гридей признал Тавра, непутевого сына сурожского князя. На что Дарник только усмехнулся, перед князьями он уже не испытывал никакого особого почтения. Вскоре на подворье стали собираться и ополченцы, ужасно сожалея, что очередная победа дарницкой ватаги прошла без их участия.

Чуть погодя к дворищу пожаловал гонец от князя в сопровождении десятка гридей, чтобы доставить Дарника на княжеский суд.

– Я сам приду после похоронного обряда, – пообещал он гонцу, словно речь шла о чем-то незначительном.

Гонец обвел взглядом сложенных рядами убитых, гору трофейного оружия, повешенного арса, не остывших еще от боя полтора десятка вооруженных дарнинцев и не рискнул силой забирать их подсудного вожака. Раненых арсов Рыбья Кровь тоже не отдал княжеским гридям, сказав, что сам доставит их на княжеский двор.

Люди все приходили и приходили к их подворью. Всем хотелось узнать, как это дворище выстояло против сотни разбойников, тридцать из которых они здесь потеряли. Чтобы не выдавать свой секрет, Дарник приказал еще с ночи отогнать на заднюю часть дворища колесницу с камнеметом, мол, отбивались и отбивались, а как именно, про то в темноте не очень было видно.

Пока бойники укладывали убитых на возы, чтобы везти их к месту сожжения, у Дарника появилась возможность выслушать наконец Быстряна. Оказалось, что за время отсутствия походников в городе произошло немало важных событий. Так, подожженная неизвестными злоумышленниками, сгорела ладья Стерха, еще в Корояке появился некий Весельчак, который всюду болтает, что Дарник вовсе не знатного рода, а сын одной гулящей запрудненки, и наконец, к князю прибыли послы от тарначского князя, требуя выдачи Дарника за нарушение древнего договора о метательных дисках.

– Какого договора? – удивился Дарник.

– Был такой договор, между Степью и Лесом, запрещающий использовать в бою метательные диски, потому что они слишком сильно калечат лошадей. А сейчас ты еще и княжеского сына повесил.

– Эх, какое бы еще преступление совершить, – весело осклабился Дарник.

Чтобы не думать о неприятностях, он предпочел на некоторое время уединиться в доме с Черной и Зорькой. Те между объятиями и поцелуями радостно сообщили ему о своей обоюдной беременности. Рыбья Кровь едва сдержал нервный смех, но вовремя вспомнил, что находится не в Бежети и Каменке и положение отца семейства в Корояке не может ему препятствовать в любых его начинаниях. Поэтому поздравление подружек с замечательным событием вышло у него вполне искренним.

В полдень на погребальном холме состоялась большая похоронная церемония. Хоронили и поминали жертв ночного налета. Собрался весь посад. Едва первые языки пламени охватили настил с убитыми, как среди собравшихся начались волнения, женские крики и причитания стали перекрывать мужские призывы наказать арсов. Не слушая их пьяные вопли, Дарник прямо с тризны повел своих бойников домой. Оттуда, захватив раненых арсов, всей ватагой отправились на княжеский двор.

Князь Роган, стоя возле трона на высоком крыльце, уже собирался уходить, закончив мелкие судебные разбирательства, когда во двор явился главный подсудимый, о котором давно говорил весь город.

Снова сев на трон, Роган устремил на Дарника суровый взгляд. Это был величественный мужчина с лошадиным лицом и густыми вислыми усами. Помимо дорогой одежды, усеянной драгоценностями, на нем был позолоченный нагрудник, ослепительно сиявший в лучах закатного солнца. Однако на Дарника такая пышность действовала слабо. Посмотрев в глаза князю, он скромно потупился и поглядывал больше на окружающих князя тиуновуправителей и телохранителей-дружинников. Не преминул разглядеть и двух красавиц княжен с мамками-няньками, выглядывавших с галереи. Правильно он полагал, что лучшие воины отправились с князем в поход. Среди дружинников виделялись настоящие великаны, с аршинными плечами и руками толщиной с его ногу. Да и среди тиунов коротышки отсутствовали. Дарника поразили спокойствие и отстраненность, с какими они все на него смотрели. Для них он был одним из многих и даже не самых интересных отроков, которые попадали сюда, запоздало понял Рыбья Кровь и с вызовом подумал: зато где вы есть сейчас и где буду я в ваши тридцать – сорок лет.

Главные обвинители Дарника отсутствовали, услышав еще утром, что он на суд не придет. Но князь и так прекрасно помнил все обвинения и, не откладывая, предъявил их молодому вожаку. Начал с последнего, уже своего собственного обвинения. Знал ли Дарник, что попавший в его руки разбойник Тавр – княжеский сын?

– Да, он мне это говорил, – невозмутимо признался Маланкин сын.

– Почему ты не привел его ко мне, а осмелился сам судить?

– Тот, кто проиграл, не должен оскорблять победителя, или у князей другой закон?

По рядам княжеских челядинцев пробежал возмущенный ропот – уже за одну такую дерзость простолюдин мог подвергнуться смертной казни. Князь подождал, пока все успокоятся. Он уже понял, что легкого разбирательства не будет и, чтобы сохранить лицо, ему надлежит быть особенно осмотрительным.

– По древнему договору ни один воин не должен применять метательные диски против лошадей.

Стоя спиной к своим ватажникам, Дарник остро ощущал исходящую от них робость, но это только подбадривало его. Он снова был один, как тогда, когда плыл на дубице на встречу с охотниками за рабами. И видел свое спасение в переходе от защиты к нападению, пускай даже и по отношению к враждебно настроенному князю.

– Степняки без лошадей – жалкие воины. А против разбойников любые приемы хороши.

Подсудный ничего не отрицал, однако получалось так, что все его поступки были хорошо продуманы и единственно правильны. И князь решил уязвить его с другой стороны.

– Почему, являясь простым смердом, ты всюду говоришь о своем знатном происхождении?

– Тот, кто говорит про простого смерда, может знать мою мать, но не моего отца. Или это не так?

– Как ты смеешь задавать князю вопросы? – не выдержал стоявший тут же Стержак.

Князь жестом заставил его замолчать.

– Почему ты напал на купца Стерха?

– Он оскорбил меня.

– Что-то все тебя только и делают, что оскорбляют, – усмехнулся князь Роган.

Присутствующие, включая и ватажников, рассмеялись. Рыбья Кровь даже бровью не повел, лишь отметил про себя, как важно в самом серьезном разговоре вызвать одобрительный смех.

– Ты прав, князь, это мое главное проклятие. С десяти лет я ни в чем никому не проигрываю, все об этом знают и все равно каждый раз вызывают меня.

Своим смиренным тоном Маланкин сын подставлял князю ловушку – судебный поединок с лучшим из его гридей. Но князь не дал себя заманить в нее.

– А сожженное тобой городище Хлын?

– Они не оказали помощи моим раненым.

Роган чуть призадумался, простые и ясные ответы молодого вожака пока не способствовали вынесению сурового приговора.

– Как тебе удалось отбить ночное нападение арсов?

– Мои бойники хорошо стреляют из луков.

– А может, все дело в твоем колдовстве?

– Он колдун, колдун! – завопил вдруг один из приведенных раненых арсов. – Он вызвал железный град и побил им нас!

– Если в древних договорах был запрет и на железный град, то тогда мне действительно нет прощения, – покладисто согласился Дарник, вызвав улыбку даже у Рогана.

– Для чего ты купил целое дворище?

– Это было дешевле, чем платить на гостином дворе.

В ответ послышался еще более веселый смех. Но князь уже взял себя в руки.

– За половину твоих преступлений люди получше тебя подвергались не только изгнанию, но и казни. Или ты думал, что одно доброе дело перекроет все другие?

– Пошли меня умереть с мечом в руках, и это будет самым справедливым решением, – спокойно ответил молодой вожак.

– За недостойные дела – достойную казнь? Не слишком ли ты много хочешь?

В эту минуту снаружи раздался шум шагов многих людей, и в ворота на княжеский двор ввалилась целая толпа ремесленников. Телохранители и гриди немедленно ощетинились копьями и мечами. Несмотря на решительный вид, толпа остановилась у ворот, и вперед вышел хорошо всем известный выборный ходок, носатый и тощий гончар по имени Куньша.

– Зачем вы здесь? – гневно спросил его Роган.

– Посад порешил идти ратью на Арс, – невозмутимо отвечал Куньша. – Поведет рать он. – Гончар указал на Дарника.

На княжеском дворе произошла маленькая заминка. Тиуны и десятские изумленно переглядывались между собой.

– От меня вы не получите ни одного гридя, – холодно промолвил князь.

– Мы их и не просим, только его. – Выборный ходок вторично указал на подсудимого вожака.

– Я еще своего суда над ним не вынес. – Рогану явно не хотелось уступать.

– Посад сказал: если князь откажет, будет городское вече.

Угроза подействовала – вече было плохо управляемым сходом, оно могло не только подтвердить свое решение по Дарнику, но и устроить суд самому князю.

– Хорошо, – сказал князь. – Вот видишь, тебе и наказание, которое ты хотел, – с насмешкой обратился он к дерзскому бежечанину.

Тот стоял, приоткрыв рот от изумления, не в силах поверить в происходящее.