Глава 8

Макрон вытер лоб и прищурился в сторону полуденного солнца, пылавшего на совершенно безоблачном небе. От караульной при воротах акрополя он мог видеть группы солдат когорты, аккуратно разбиравших руины в поисках уцелевших. Когда таковые обнаруживались, начинался длительный процесс извлечения. Достать некоторых было относительно просто, однако находились и такие, кто подавал признаки жизни под несколькими футами завалов, претерпев при этом жуткие увечья. Насколько можно было понять, Портиллус со своими людьми методично продвигался по городу в сторону ведущего к порту оврага. Вместе с солдатами трудились рабы — те из них, которые не стали бежать после землетрясения. Почти у каждого из выживших в катастрофе рабов был шанс вырваться на свободу. Беглецов с течением времени найдут и накажут, отметил Макрон. Среди рабов было много клейменых, которые не могли даже надеяться затеряться среди свободных людей. Таким оставалось только укрываться в глуши, влача жалкое существование, лишь немногим лучше рабства.

На склоне горы рядом с Маталой были расставлены палатки из козлиных шкур, найденные на складе вспомогательной когорты, и теперь несколько сотен людей укрывались от солнца в их тени. Кроме них, насчитывалось еще две тысячи потерявших свои дома, которым приходилось ночевать под открытым небом или искать себе укрытие среди деревьев, росших выше по склону. Там же бурлил ручей, приносивший воду с гор, образовывавших становой хребет острова. Макрон видел силуэты горожан, носивших меха и амфоры с водой к палаткам, а у подножия небольшого водопада возле вершины холма, под серебряным каскадом, весело плескались несколько ребятишек.

В воде у них не было недостатка, а самой главной проблемой являлась еда. Прошло уже три дня после того как Макрон принял командование когортой, и за это время стало окончательно ясно, что в порту обнаружилась отчаянная нехватка припасов. Некоторое количество съестного удалось раздобыть в поместье Канлия и извлечь из руин Маталы, присовокупив к скудным запасам, хранившимся на акрополе. Макрону даже пришлось объявить, что все личные запасы продовольствия следует сдать на склады когорты, откуда всем уцелевшим будет выделяться дневной рацион. Тех, кто будет застигнут с собственными припасами или за торговлей съестным на рынке, он намеревался лишать рациона и изгонять из города и его окрестностей. Пойманных при попытке вернуться назад ожидало заключение в одной из цистерн, выбранной Макроном в качестве временной тюрьмы. Последний пункт его указа подразумевал, что пойманных за кражей еды из запасов когорты будут казнить.

Когда эдикт прочли в лагере, послышались негодующие крики, и недовольство толпы немедленно обрело уста в виде главы торгового братства, коренастого торговца по имени Аттикус, который вполне мог бы сойти за брата Макрона, если бы у него был таковой. Протесты не смутили Макрона, который сперва воздевал к небу руки, умиротворяя толпу, а когда это не подействовало, извлек меч и принялся колотить им о край щита одного из своих людей. Когда гневный ропот улегся, он набрал воздуха в грудь и указал на Аттикуса.

— Мне безразлично, что ты там себе думаешь. Мы должны экономить имеющуюся у нас пищу, иначе начнется голод. Как только возобновится подвоз еды в город, можно будет вернуться к нормальному положению дел. А до тех пор следует затянуть пояса и терпеть.

Аттикус фыркнул:

— Ты хочешь, чтобы мы поверили в то, что ты и твои люди не будут брать себе больше, чем честно положено, так?

— Я сам присмотрю за тем, чтобы пища делилась по-честному, — ответил Макрон зычным, привыкшим к командам голосом, так чтобы все могли слышать его. — В первую очередь рацион будут получать те, кто помогает искать среди развалин уцелевших и еду. И те, кто отвечает за поддержание порядка.

— Ха! — Аттикус всплеснул руками. — Так я и знал. Армия заботится о своих людях, а до остальных ей нет дела! Нет, центурион, мы не согласны. — Он повернулся, чтобы обратиться к толпе: — А я говорю, что свою еду мы оставим себе! И пусть солдаты заботятся о себе сами!

Публика с одобрением встретила его слова, и Аттикус еще некоторое время наслаждался успехом, бодро грозя кому-то поднятыми над головой кулаками; наконец, он скрестил руки на груди и с улыбкой посмотрел на Макрона.

— Тих-ха! — взревел Макрон. — Молчать, я сказал!

Однако на сей раз толпа не отреагировала, и из ее недр посыпались насмешки, свист… замелькали угрожающие жесты.

Наконец всеобщий гам надоел Макрону, и он повернулся к двум десяткам солдатам, которых взял с собой для подкрепления собственных слов.

— Ну-ка, пусть послушают вас, парни!

Солдаты-ауксиларии достали мечи и принялись стучать ими о край щитов, наполнив воздух оглушительным грохотом, заглушившим крики разбушевавшейся толпы. Постепенно люди утихли, и Макрон приказал, чтобы солдаты перестали шуметь.

— Так-то лучше. Итак, я рассказал вам, каким образом вы будете жить, и быть посему. И я не потерплю никаких попыток подорвать мой авторитет… власть действующего префекта когорты. Тем, кто захочет увеличить свою порцию, придется поработать на разборке завалов, помочь солдатам обыскивать руины. Кроме того, мне нужны люди на замену тем, кто погиб в катастрофе. Если среди вас есть люди, имеющие опыт военной службы, они могут прийти на акрополь и записаться на службу.

— Не делайте этого! — обратился к толпе Аттикус. — Не предавайте своих. Если мы объединимся против этого солдафона, он ничего не сможет сделать!

— Довольно! — Макрон щелкнул пальцами. — Наслушались! Первая шеренга! Взять этого человека, немедленно!

Аттикус в изумлении открыл рот, однако прежде чем он успел как-то отреагировать, солдаты окружили его, и двое из них, вложив в ножны мечи, заломили ему руки за спиной. Он безуспешно сопротивлялся какое-то мгновение, в толпе послышались сердитые протесты… Макрон, бесстрастно наблюдавший за происходящим под насмешки и оскорбления толпы, отдал приказ своим людям возвращаться на акрополь. Затем занял место возле Аттикуса и удерживавших его людей.

— Сам виноват, не надо было распускать язык.

Аттикус огрызнулся:

— Так говорят все тираны…

— Тиран? — Макрон поджал губы. — Это я-то тиран? Нет, ошибаешься, я всего лишь солдат, старающийся сделать свое дело, а ты, приятель, — просто болтливая затычка в жопе. Так что нечего брехать про свободу и тиранию. Береги свои идеи… выскажешь, когда все закончится.

Аттикус ожег его яростным взором:

— Теперь я в твоих руках, центурион, однако однажды настанет время сводить счеты…

— Конечно. — Макрон кивнул. — Я возьму тебя на заметку.

— Я еще отделаю тебя! — плюнул Аттикус. — Свинья!

Макрон внезапно развернулся и кулаком двинул Аттикуса прямо в висок. Тот, вскрикнув, обмяк в руках державших его с обеих сторон солдат. Макрон пожал плечами.

— Это ему за тиранию. Бросьте его в цистерну и позаботьтесь, чтобы по пути с ним не случилось ничего плохого. Пара дней отдыха в прохладном и тихом месте не повредит этому парню… после его можно будет и отпустить.

Небольшая колонна солдат прокладывала непрямой путь по главной улице, возвращаясь к акрополю. Вступив на рампу, Макрон заметил, что у ворот стоит Юлия. Утром он отправил в город нескольких солдат, чтобы те отыскали для нее в городе подходящие наряды, и теперь девушка встречала его в голубой, длинной, до щиколоток, тунике. Макрон в знак приветствия склонил голову:

— Доброе утро, молодая госпожа. Хорошо ли почивала сегодня?

— Да, спасибо тебе. — Девушка слегка улыбнулась. — Из Гортины никаких вестей?

— Еще рано. Вчера я послал гонца. Вернется, наверное, к вечеру. Так что пока волноваться не о чем.

— Надеюсь на это. — Юлия тронула прядь своих темных волос. — Но я не могу не волноваться, когда речь идет об отце и Катоне. Конечно, Катон и сам пришлет нам весточку, когда станет ясно, что они в безопасности.

— Если здесь все более-менее под контролем, то в Гортине, по моему мнению, они по горло увязнут в делах. Но будь уверена, они пришлют нам весть о себе в первый же подходящий момент. Не беспокойся, госпожа Юлия. Твой отец — крепкий орешек, а Катон у нас из молодых, да ранних. Поверь мне: с ними ничего не случится.

Юлия кивнула с легкой неуверенностью, на мгновение умолкла и лишь после небольшой паузы продолжила:

— А сколько времени, по-твоему, нам придется провести здесь?

Макрон отошел от солдат, расстегнул ремешок шлема и вытер лоб.

— Трудно сказать. Крит посещают многие корабли, поэтому известие о здешней катастрофе должно скоро добраться до Рима.

— Но я еще не видела ни одного корабля в гавани после нашего прибытия.

— Правда, — согласился Макрон. — Волна, должно быть, погуляла не только тут. С кораблями, находившимися у берега, она, скорее всего, разделалась. А остальные, узнав горестную новость, не спешат высаживаться на берега Крита. Но рано или поздно какой-нибудь корабль зайдет в один из портов острова. Узнав о случившемся, они доставят весть в Рим. А там, получив известие о здешнем опустошении, император непременно пришлет помощь.

— Помощь? Какую помощь?

— Войска, еду и нового правителя, как только он назначит такового. И как только они прибудут, твой отец и все мы сможем оставить этот остров и с первым же кораблем вернуться в Рим.

— А сколько времени пройдет до появления помощи?

Нахмурясь, Макрон прикинул сроки и расстояния.

— Рассуждая логически, я бы сказал, что первый корабль придет из Рима не раньше чем через два месяца.

— Через два месяца? Через два месяца! — Юлия указала на палатки. — При наших запасах еды эти люди не протянут два месяца. Должен найтись более быстрый способ получения помощи. Как насчет ближайших провинций? Египта, Кипра или Греции?

— Они сделают то, что в их силах. Однако беда в том, что, на мой взгляд, они остерегутся что-либо предпринимать, не запросив разрешения в Риме.

Юлия тряхнула головой.

— Но это глупо.

— Это называется бюрократической машиной, молодая госпожа.

— Тем не менее мы должны помочь этим людям.

— Мы и помогаем им. В первую очередь они нуждаются в порядке, и порядок этим людям даю я. Как только он будет окончательно установлен, тогда я смогу заняться едой и удостовериться в том, что каждый накормлен так, как это позволяют наши припасы. Всем нам придется нелегко, госпожа. Откровенно говоря, не имею привычки миндальничать с толпой горожан.

— Вижу, — едким тоном отозвалась Юлия, глянув на колонну и Аттикуса посреди нее. — Ситуация была разрешена самым удачным образом. Не сомневаюсь, что любовь здешних граждан нам обеспечена.

— Ну, это по обстоятельствам, — Макрон нахмурился. — Я же не выставляю свою кандидатуру на выборах, моя госпожа. А просто хочу сделать для выживших все возможное. Я хочу, чтобы им удалось пережить это несчастье и вернуться к нормальной жизни. И если это означает, что мне приходится пользоваться методами, которые не по вкусу толпе и смутьянам, подобным этому вот Аттикусу, что ж, тем хуже.

— Для кого? Для тебя или для них?

— Для всех нас. — Макрон вернул на место фетровый подшлемник и водрузил на него шлем. — Если у тебя все, молодая госпожа, мне пора вернуться к работе.

Он направился вслед за своими людьми, на ходу застегивая пряжки шлема. Юлия проводила его взглядом, прекрасно понимая, что правда не на ее стороне. Она была знакома с Макроном достаточно давно и потому знала, что прямолинейные и жесткие методы в его исполнении всегда преследуют добрую и честную цель. Но к тому времени, когда она все-таки решила извиниться, Макрон уже вошел в базилику и исчез из вида.

Рассердившись на себя, Юлия хлопнула по ноге, а потом отвернулась от акрополя и принялась рассматривать уставленный палатками склон. Толпа, собравшаяся, чтобы заслушать указ Макрона, расходилась неспешно; кучки людей оставались на месте, вне сомнения, изливая свое раздражение. В данный момент, подумала она, они подчиняются Макрону, но когда провиант станет заканчиваться, голод и отчаяние разрушат нынешний хрупкий порядок. Перспектива заставила девушку поежиться, и она неторопливо направилась через ворота в акрополь. Здесь ей нечего было делать. Она уже предлагала свои услуги хирургу когорты, но тот с ходу отверг ее предложение ухаживать за ранеными, сказав, что госпиталь не место для сенаторской дочери. Когда она попыталась оспорить его решение, сказав, что ей уже приходилось заниматься этим делом во время осады Пальмиры, хирург едко ответил, что восток населен варварами. На Крите же другие нормы.

Хотя Юлия и надеялась на правоту хирурга, она успела достаточно повидать мир, чтобы понимать, что всякая цивилизация находится всего в нескольких шагах от анархии и кровавого хаоса, всегда сопутствующих голоду. Эта мысль немедленно вызвала у нее желание оказаться возле отца и Катона. Она уже томилась по молодому человеку, желанное общество которого приносило ей ощущение безопасности.

— Надеюсь, ты позвал меня не для того, чтобы я выслушивал пустяки, — проговорил Макрон, вставив факел в железную скобу и опустившись на край цистерны, чтобы посмотреть на Аттикуса. Грек был прикован за лодыжку цепью к каменной стенке. Белая туника его уже была изукрашена потеками грязи. Он провел в заточении всего одну ночь, однако темнота, сырость, вонь и уединение действовали на него с впечатляющей скоростью. — Ты сказал стражу, что у тебя ко мне есть важное дело.

— Это так. Я хочу предложить тебе сделку.

— В самом деле? — Макрон чуть улыбнулся. — Какого рода? Хочешь обещать примерно вести себя, если я тебя отпущу?

— Да. Обещаю.

— Понятно, но почему я должен верить тебе? Как ты понимаешь, я доверяю тебе не больше, чем ты мне.

Аттикус нервно облизал губы:

— Я знаю, где найти пищу.

— Я тоже… поэтому мы и разбираем руины.

— Я хочу сказать, что знаю, где находится много еды. Достаточно, чтобы людям хватило на много дней.

— О! И где же находятся эти запасы?

— В сельском поместье моего друга.

— Где именно?

— На побережье… не столь уж далеко отсюда. Поместье принадлежит моему другу Деметрию из Итаки.

— Мы уже побывали там. Вчера я посылал туда отряд, и мои люди вернулись с пустыми руками. Похоже, что рабы или их собратья-разбойники уже побывали там и выгребли все зерновые ямы.

Аттикус улыбнулся:

— Думай так, если хочешь. Но Деметрий — человек осторожный. Обитая возле моря, он привык опасаться пиратских набегов. И потому держит все свои ценности и почти весь урожай в небольшом селе, расположенном примерно в миле от основного поместья. Проехать туда достаточно сложно, а сельцо защищено палисадом. Думаю, что Деметрий отъехал туда сразу, как только окончилось землетрясение.

— Если он уцелел при этом.

— Не стоит сомневаться. Деметрий — человек изобретательный.

— Итак, ты готов проводить нас туда?

— В обмен на свободу… и награду.

— Как только ты укажешь мне, где находится это сельцо, — ответил Макрон. — И если ты не соврал, я подумаю о том, чтобы выпустить тебя.

— Так не пойдет. Или ты берешь меня с собой, чтобы я провел вас в село, и отпускаешь меня на свободу, или же голодайте… не возражаю, — небрежно повел рукой Аттикус. — Но ты, конечно, всегда можешь вырвать нужные сведения из меня пыткой, а потом втихую убить.

Макрон неторопливо кивнул:

— Неплохая, скажу тебе, мысль. Вставленная в задницу раскаленная кочерга превосходно развязывает язык. Если хочешь, можно попробовать.

Аттикус в упор посмотрел на Макрона в расчете на то, что римлянин все-таки шутит, однако в глазах центуриона горел зловещий огонек, и грек нервно сглотнул.

— Я покажу тебе это место, после чего ты можешь отпустить меня на свободу.

— Я подумаю об этом.

— Я не стану сотрудничать с тобой, если ты не обещаешь отпустить меня, — проговорил Аттикус, собрав последние остатки независимости.

— Ты опоздал со своим предложением, мой друг. На самом деле ты уже сказал мне все, что мне нужно. Нисколько не сомневаюсь, что ты не собираешься унести эти сведения с собой в могилу. Поэтому дело всего лишь за пыткой… пока ты не сдашься. Но если по какой-то случайности ты окажешься более крепким, чем я о тебе думаю, то можешь и не дожить до ее конца. Я не стану скорбеть, если у меня станет одним голодным ртом меньше… после того, как мы раздернем тебя по кусочкам, понемногу и не торопясь. — Макрон выпрямился и невозмутимо поскреб подбородок. — Итак, будешь говорить или нам придется с пристрастием допросить тебя?

Скрипнув зубами, Аттикус прошипел:

— Хорошо, отведу тебя к сельцу. Там ты отпустишь меня?

— Если будешь честен со мной, и я тебя не обману, — ответил Макрон, подымаясь и направляясь вверх по лестнице.

— Эй! А как же я? — окликнул его Аттикус.

Макрон остановился и оглянулся.

— Ты назвал меня тираном. Это можно пережить. Но свинью, с другой стороны, забыть несколько труднее. Еще одна проведенная здесь ночь поможет тебе научиться почтительности. Приятных сновидений.