ГЛАВА 31

— Командир! — крикнул со сторожевой башни Фигул, увидев взбегающего на вал Макрона. — Неприятель пришел в движение.

Поднявшись к частоколу, Катон надел шлем и застегнул ремень. Макрон, щурясь, искал взглядом врагов в распадающемся на отдельные клочья тумане.

— Фигул! Что они там затевают, а?

— Похоже, лобовую атаку, командир. Прямиком на ворота.

По приближении дуротригов Катон протер усталые глаза. Варвары двигались, укрывшись за приминавшими траву огромными плетеными щитами. Оглядевшись, центурион не обнаружил вокруг остального периметра Каллевы ничего подозрительного.

— Прислать Волков к воротам на подкрепление?

Макрон вслед за Катоном обозрел пространства за валом и почесал подбородок, — грязные ногти произвели легкий скрежещущий звук, — после чего покачал головой.

— Наша линия все равно слишком редка, что так, что этак. Нет уж, я с моими парнями разберусь здесь сам, а твои пусть стоят где стоят. Ступай к своему штандарту.

— Позволь хоть мне-то остаться с тобой?

— Нет.

Катон хотел было возразить, но кивнул. Макрон мыслил здраво. Один лишний римлянин у ворот все равно не изменит соотношения сил, а ему, как ни крути, куда правильней все-таки находиться с атребатами, чтобы поддерживать их, когда дуротриги решат выкинуть что-то еще в дополнение к предпринимаемому ими маневру. Другое дело, что лично он сейчас, пожалуй, ничего более так не желал бы, как вступить в бой и бить врагов, а может быть, даже и умереть плечом к плечу с ребятами из Второго.

Катон улыбнулся, вдруг осознав, что легион стал для него настоящей семьей или, по крайней мере, чем-то гораздо более дорогим, чем все прочее в мире, и мысль об отъединении от сотоварищей перед неумолимо близящимся концом казалась ему теперь просто невыносимой. Однако его звал воинский долг, он видел устремленные на него взгляды бойцов когорты Волков, часть из которых группировалась вокруг Мандракса и сбереженного им боевого штандарта.

— До встречи, Макрон, — пробормотал юноша.

Макрон кивнул, не отрывая взгляда от приближающихся дуротригов, и Катон зашагал по караульной дорожке к своим людям. Голова у него болела, к мучительной пульсации в ней добавлялась тошнота, в глотке першило, и он неустанно корил себя за то, что, спеша наверх, на валы, не удосужился прихватить из фуры Сильвы хотя бы фляжку с водой. Язык казался высохшим и распухшим, и это ощущение усугубляло рвотные спазмы. Катон закусил губу и велел себе думать о чем-нибудь другом. О чем угодно. Вот, например…

— Макрон! — прозвучал громкий оклик, и молодой римлянин остановился, чтобы обернуться к воротам.

Дуротриги замерли у незримой черты, недосягаемой для метательных копий, в центре их строя образовался проем, и вперед осторожно вышел Тинкоммий. Он поднес ладони ко рту и вновь окликнул Макрона.

— Чего ты хочешь? — выкрикнул в ответ центурион. — Пришел сдаваться?

В тоне Макрона слышалась такая смешанная с презрением издевка, что Катон улыбнулся. Тинкоммий, явно опешив, опустил голову, и даже на порядочном удалении было видно, что он раздосадован и смущен.

Через миг принц атребатов снова поднял глаза и прокричал по-латыни:

— Ты прекрасно знаешь, что тебе долго не продержаться. Боюсь, у меня есть для тебя и другие плохие новости. Сюда, к Каллеве, со всей своей армией направляется сам Каратак. Он должен прибыть со дня на день. И уж тогда город точно не устоит.

— Если так, то с чего тебе вдруг приспичило захватить нас сейчас? Куда ты торопишься? Боишься упустить свою толику славы или просто хочешь преподнести что-то на блюде своему новому господину?

— Не валяй дурака, центурион, — покачал головой Тинкоммий. — Ты, твои легионеры и те заблудшие мои соплеменники, которые имеют глупость сохранять тебе верность, все вы обречены на смерть… если, конечно, не захотите решить дело мирно.

— Тебе нужен город? Так приди и возьми его, хренодер!

Макрон приложил ладони ко рту и издал громкий звук, считавшийся крайне оскорбительным во всех частях света и не оставивший ни у дуротригов, ни у переметнувшихся к ним атребатов сомнений в том, что он думает на сей счет. Легионеры за частоколом расхохотались.

Какое-то время Тинкоммий слушал их смех, потом махнул рукой и отступил назад, под защиту плетеных щитов. Те тут же сомкнулись, прозвучал приказ, и вражеский строй пришел снова в движение.

Катон отвернулся от ворот и поспешил к своей когорте.

— Чего хочет предатель, командир? — спросил Мандракс.

— Уговаривал нас сдаться. Обещал отпустить римлян целыми и невредимыми, если мы передадим ему Каллеву.

— А что ответил центурион Макрон?

— Сам небось слышал.

Катон повторил непристойный звук, и бойцы вокруг покатились со смеху. Один забылся настолько, что даже хлопнул молодого центуриона по спине. Катон предпочел оставить это нарушение субординации без внимания: пусть лучше люди выслушают его распоряжения в приподнятом настроении.

Он быстро обежал взглядом разбросанные по периметру кучки людей и произвел мысленные подсчеты.

— Нам надо распределиться более равномерно, по человеку на каждые тридцать шагов. Макрон хочет, чтобы мы удерживали позиции здесь. Но если главные ворота падут, всем надлежит возвратиться на базу, где мы и будем держать оборону.

— Там и поляжем? — спросил один из воинов, постарше годами. Свадебный браслет на запястье показывал, что у него есть семья.

— Надеюсь, что нет. Трибун отправился за подмогой. Нам нужно продержаться всего пару дней до прибытия подкрепления.

Катон для вящей убедительности помолчал, потом произнес:

— Мы выстоим. Нам это по силам.

Боец ответил неуверенной улыбкой, опустил глаза и легонько погладил браслет.

Катон задержал на нем взгляд: этот непроизвольный жест его тронул.

— Не узнаю тебя. Кажется, ты из Вепрей. Как тебя зовут?

— Вераг, командир.

— Ты не хочешь сражаться, Вераг?

Бритт обвел взглядом соплеменников, высматривая, нет ли в их глазах осуждения, и медленно кивнул. Катон мягко положил руку ему на плечо. Конечно, он позарез нуждался в каждом человеке, способном держать оружие, но еще больше ему нужна была уверенность в том, что его люди будут стоять до конца, а не разбегутся.

— Раз так, хорошо, ступай к своим близким. Здесь нет места для тех, кто не считает битву за Каллеву своим личным делом. Мы все можем умереть еще до исхода дня, и я не хочу лишней крови. Мандракс!

— Командир?

— Передай приказ. Остаются одни добровольцы. Остальные, как Вераг, могут сложить оружие и доспехи, а сами вернуться к своим семьям. Скажи, что я разрешаю им это и желаю удачи. Она им потребуется, когда Тинкоммий воссядет на трон.

Мандракс побежал вдоль вала, передавая соплеменникам слова римского командира, а взоры стоявших вокруг бойцов вновь устремились на покидавшего их товарища. Повисло неловкое молчание. Вераг, стараясь сдержать слезы стыда, протянул Катону руку. Центурион принял ее и крепко пожал.

— Все в порядке, — сказал Катон. — Я тебя понимаю. Ступай. Используй хорошенько то время, которое у тебя еще есть.

Вераг кивнул, разжал пальцы, положил к ногам щит и копье, а потом, расстегнув ремешок, добавил к полученному всего день назад снаряжению еще и шлем. Бросив на оружие последний взгляд, он кивнул Катону, повернулся, спустился с вала и, перейдя на трусцу, затерялся средь хижин.

Катон оглядел оставшихся воинов.

— Кто-нибудь еще?

Никто не двинулся.

— Прекрасно. Тогда пошли по когорте. Мандракс, ты со мной!

Следя за тем, как его люди распределяются вдоль по валу, центурион слышал голос Макрона, выкрикивавшего приказы. Оглянувшись, Катон увидел, что легионеры мечут копья в толпу врагов, пытающихся прорваться в Каллеву. Потом ко всем прочим шумам битвы добавился грохот тарана, орудуя которым под прикрытием плетеных щитов дуротриги намеревались проломить себе путь.