ГЛАВА 4
Веспасиан поднялся на подиум в полном парадном облачении генерала. Серебристый нагрудник, шлем и поножи ослепительно сияли в лучах полуденного солнца, красный плюмаж и плащ колыхались на слабом ветру. Стоявшие за его спиной знаменосцы держали жезлы. Один был увенчан золотым римским орлом, второй — барельефным изображением Клавдия. Последнее, по мнению Катона, имело какое-то сходство с любившим одновременно поговорить и поесть императором Рима, но в большей степени льстило ему. Под орлом висел квадрат красной кожи с отливающей золотом надписью «Август».
Новобранцы стояли молча, проникаясь торжественностью момента. Плечи их были расправлены, животы втянуты, подбородки, как и положено, вскинуты. Благоговейный восторг ощущал и Катон, хотя учебные щиты по-прежнему казались ему крышками больших плетеных корзин, а древки копий — палками метел. Легат между тем принес в жертву богам двух петухов и по окончании церемонии омыл руки. Вытерев их шелковой салфеткой, он повернулся к замершему в ожидании строю.
— Я, Тит Флавий Сабин Веспасиан, волей императора Клавдия легат Второго легиона Августа, совершив должный обряд и уверившись в благосклонности богов ко всему, что должно здесь свершиться, прошу собравшихся принести клятву верности легиону, сенату и народу Рима, воплощением коего, телесным и духовным, является персона императора Клавдия. Итак, легионеры, вскиньте ваши копья и повторяйте за мной.
Двести копий взметнулись вверх, и солнечный свет заиграл на их сверкающих наконечниках.
— Пред ликами богов Капитолия, Юпитера, Юноны и Минервы…
— Я клянусь беспрекословно выполнять все приказы…
— Отданные мне волею сената и народа Рима…
— Воплощением коего служит персона императора Клавдия…
— И торжественно клянусь…
— Защищать штандарты моего легиона и моей центурии…
— До последней капли крови!
Когда отгремело последнее эхо присяги и на плацу воцарилась мертвая тишина, Катон ощутил в горле стесняющий дыхание ком. Данная клятва в одно мгновение сделала его другим человеком. Он не принадлежал отныне к числу обычных граждан империи, ибо с этого момента ему предстояло жить по иным, особым законам. Легат теперь по своей прихоти был волен послать его, Катона, на смерть, Катону же надлежало повиноваться ему без каких-либо вопросов и колебаний. Новый порядок существования предусматривал готовность каждого из новоиспеченных легионеров в любой момент отдать свою жизнь за золотое изваяние, насаженное на деревянный шест.
С одной стороны, эти мысли пугали, с другой, пробуждали в душе горделивое чувство почти мистической причастности к некоему исключительно мужскому единству.
По жесту Веспасиана Бестия приказал своим подопечным поставить копья на землю.
— Итак новобранцы, — произнес легат с долей пафоса в голосе, но почти доверительным тоном, — теперь вы легионеры. Вы вступили в воинское подразделение, славное своими традициями, и я буду требовать, чтобы каждый из вас эти традиции неукоснительно чтил. Каждый день, каждый час, каждый миг на протяжении всех последующих двадцати шести лет службы. Предстоящие месяцы будут для вас нелегкими, о чем, я уверен, вам уже не преминул сообщить центурион Бестия. — Легат коротко улыбнулся. — Однако помните — эти трудности необходимы для превращения вас в солдат, которыми сможет гордиться империя. Римский легионер — самый дисциплинированный и закаленный воин во всем известном нам мире, а это значит, что вы должны сделаться людьми особой породы, носителями несгибаемого римского духа, все остальное придет. Сейчас, — он опять улыбнулся, — я вижу перед собой разношерстную публику, селян, горожан. Большинство из вас волонтеры, но есть и такие, что попали сюда не совсем по доброй воле. Знайте же, каким бы ни было ваше прошлое, это ваше личное дело, армии оно не касается. Теперь вы солдаты, и оценивать вас, награждать или наказывать, будут именно как солдат. Но кроме того, вам повезло. Вам посчастливилось вступить в легион накануне великих событий, которые несомненно оставят в истории яркий, незабываемый след.
Услышав это, Катон навострил уши.
— В будущем тех из вас, кто с честью пройдет все испытания, станут славить как победителей, как людей, отважившихся заглянуть за границу известного мира и утвердить римский порядок там, где сегодня царствуют хаос и дикость. Пусть эта мысль вдохновляет вас, заставляя с еще большим рвением и прилежанием осваивать воинскую науку. Вы в хороших руках. Трудно найти человека, более сведущего в обучении новичков, чем центурион Бестия. Я же со своей стороны ничуть не сомневаюсь в том, что на избранном вами поприще служения великому Риму каждого из вас ждет успех.
«Говорил, говорил и обделался», — подумал Катон, удрученный банальностью заключительного напутствия. Веспасиан кивнул Бестии и, сопровождаемый знаменосцами, сошел с подиума на плац.
— Командир! — отсалютовал ему Бестия, потом повернулся к строю. — Итак, бабье, до сего момента я с вами, можно сказать, нянчился, но теперь пусть никто никаких поблажек не ждет. Теперь вы мои — с костями и потрохами! Занятия начинаются после обеда, и горе тому, кто осмелится опоздать. Р-разойдись!
Все вторая половина дня была отдана беспрерывной муштре. Новобранцев гоняли, не давая присесть. Ноги и руки Катона сделались ватными, а в голове стучало одно: только бы выдержать, только бы добрести до своей койки и забыть обо всем, погрузившись в спасительный сон.
Однако когда он, валясь с ног, дополз до казармы, забыться оказалось не так-то просто. Новые ощущения, перевозбуждение, тоска по прошлому и тревога за завтрашний день не позволяли заснуть, несмотря на усталость. Голова шла кругом от мыслей. Катон непрерывно ворочался, пытаясь устроиться поудобнее на тоненьком тюфяке, брошенном поверх жесткой деревянной решетки. Бессонница усугублялась и тем, что дощатые перегородки не заглушали взрывов хохота, доносившихся из столовой. Не помогла и подушка, под ней было душно, а шумы она не приглушала ничуть. Когда же наконец мышцы страдальца расслабились, а дыхание перешло в слабый храп, его сильно встряхнули чьи-то грубые Руки. Ошарашенно вскинувшись, Катон увидел шапку жирных черных волос и щербатый оскал перуджийца.
— Пульхр?
— У твоих ножек, бастард!
— А… который час?
— Плевал я на время. Давай вставай, нам нужно утрясти одно дельце. — Пульхр схватил Катона за шиворот и стащил с койки на пол. — Я пришел бы пораньше, да долбаный Бестия по твоей милости заставил меня драить нужник. Это ведь ты, говнюк, сбил меня с шага, разве не так?
— Я не нарочно. Это вышло случайно.
— Ну а я пришел сюда не случайно и собираюсь кое-что сделать с тобой. Тогда мы будем квиты.
— Что ты хочешь сказать? — нервно спросил, поднимаясь с пола, Катон.
— А вот что. — Пульхр вынул из-под плаща тонкий с коротким лезвием нож. — Небольшой порез будет напоминать тебе, что досаждать мне не стоит.
— Но… зачем же! — воскликнул Катон. — Я и так обещаю больше тебя не тревожить!
— Обещания забываются. Зато шрамы… — Пульхр подкинул нож на ладони и снова поймал. — Твоя рожа будет напоминать и тебе самому, и другим, что со мной лучше не связываться.
Катон забегал глазами по спальне, но дверь была далеко. Тут ему в уши врезался взрыв солдатского смеха. Если крикнуть погромче…
— Только пикни, — прошипел, сообразив, о чем он думает, Пульхр. — Только попробуй, и я тебе вообще кишки выпущу.
С этими словами он подался вперед. Однако Катон, осознав, что нападение неизбежно, в отчаянии метнулся навстречу громиле и мертвой хваткой вцепился в запястье волосатой ручищи, сжимающей нож. Пульхр, никак не ожидавший от него такой прыти, попытался высвободиться, но безуспешно.
— Отпусти! — зашипел он. — Отпусти, недоносок, дерьмо!
Вместо ответа Катон вонзил зубы в запястье противника. Пульхр вскрикнул и инстинктивно взмахнул свободной рукой. Удар отбросил Катона на чью-то койку, в голове его вспыхнуло белое пламя. Пульхр со злобой и удивлением оглядел начавший кровоточить укус.
— Ну все! — произнес он негромко и двинулся к койке. — Теперь тебе точно каюк!
Неожиданно дверь распахнулась, впустив в спальню широкую полосу света.
— Что за хрень тут творится? — прорычал изумленно Макрон. — Никак драка?
— Никак нет, командир! — отчеканил, вытянувшись, Пульхр. — Мы с ним друзья и практикуемся в приемах рукопашного боя.
— Друзья? — с сомнением спросил Макрон. — Тогда что у тебя с рукой?
— Ничего страшного, командир. Мы увлеклись. Случайная ссадина.
Катон с трудом поднялся на ноги. Его так и подмывало выложить все очень вовремя заглянувшему сюда центуриону, но он твердо знал: доносчики нигде не в чести.
— Да, командир. Все правильно. Мы с ним друзья.
— Хм. — Макрон поскреб подбородок. — Ладно, друзья так друзья. Но ты, оптион, мне сейчас нужен, так что твоему другу придется уйти.
— Есть, командир! — бойко откликнулся Пульхр. — До завтра, Катон.
— Пока, Пульхр.
— Завтра попрактикуемся снова?
Катон натянуто улыбнулся, и Пульхр ушел, оставив его наедине с ухмыляющимся Макроном.
— Так, значит, это твой друг, а?
— Так точно, сэр.
— Я бы на твоем месте заводил друзей с куда большим разбором.
— Так точно, сэр.
— Но я здесь не затем. Нам надо поговорить. Идем-ка со мной.
С этими словами Макрон вышел из спальни и вперевалочку направился в административное крыло здания. Катон, все еще взбудораженный, шел за ним.
Дружелюбным жестом центурион пригласил юношу в свой кабинет, где стояли два рабочих стола. Стол побольше был совершенно чист, тогда как стол поменьше покрывали стопки папируса и вощеных табличек.
— Туда, — Макрон указал на табурет, придвинутый к большому столу, и Катон сел на него, а центурион опустился на стул.
— Выпьешь? — спросил Макрон снимая с полки две чаши. — У меня неплохое винцо.
— Благодарю, командир.
Макрон наполнил чаши и откинулся на спинку стула. За день он уже успел приложиться к заветной баклажке не раз и потому пребывал в отличнейшем настроении. Опыт, правда, ему подсказывал, что хорошее настроение вечером — это завтрашнее похмелье, но, похоже, богам вина и богам здравомыслия никогда не дано столковаться.
— Пей, сынок, и послушай меня. Раз уж ты оптион, тебе нужно чем-нибудь этаким заниматься. Для начала я хочу поручить тебе помочь Пизону с бумагами. Если поставить тебя перед строем, ребята со смеху лопнут. Конечно, по званию ты выше их, но, надеюсь, сам понимаешь, что до командования еще не дорос. Согласен?
— Так точно, командир.
— Со временем, когда ты обучишься… тогда поглядим. Но сейчас, в любом случае, мне нужен не строевой помощник, а толковый писец. Утром Пизон покажет тебе, что тут к чему, а после муштры ты приступишь.
— Да, командир.
— Ну а сейчас тебе не помешает поспать. Можешь идти.
— Благодарю, командир.
— И… ты это… ну, в общем, не кисни. Человек так устроен, что везде приживается. Не давай себе слабины, и все устаканится.
— Есть не давать себе слабины, командир.
